Темные изумрудные волны - Федор Московцев

— Э-хе-хе, малыш, если они связались с людьми — эти ангелы доброй воли — то сам понимаешь: с кем поведёшься, на того и…

Анзор заговорил о том, что его больше всего сейчас волнует. Кампания по забою заражённого скота грозила ему серьёзными убытками. Он усматривал злой умысел — конкуренты, поставщики импортного мяса, спелись с идейными идиотами, недостатка в которых никогда не бывает, и развернули эту истребительную кампанию. Обсуждая проблему с тестем, ему больше хотелось высказаться, нежели испросить совета. Кивнув головой в знак того, что понимает, Иорам вдруг подал идею:

— Сделай ГТД, упакуй по-заграничному, и продай мясо, как импортное. Гулумбар, Сулумбар, какая разница.

Анзор сделал круглые глаза, действительно, если он подделывает сертификаты, почему не подделать ГТД? Глубоко втянув воздух, повернул голову в сторону мангала.

Тут все, как по команде, посмотрели в ту же сторону. В котлах варилась хашлама и язык, на шампурах жарилась сочная мякоть, распространяя аромат поджаренного сала. В дыхании ветерка, забегающего под навес, чувствовалось приближение прохладного вечера.

Стол накрыли во внутреннем дворике. Прямо с костра все принесли туда. Женщины их ждали, предупрежденные Зазой, беспрерывно сновавшим из дома к мангалу и обратно.

Анзор принес из подвала чачу и разлил мужчинам в рюмки. Катя попросила себе тоже:

— Девушки от крепких напитков не пьянеют!

К ней присоединилась Нина Алексеевна.

Когда все заняли свои места, Иорам, сидевший во главе стола, взял первым слово:

— Э-хе-хе! Годы отбегают назад со скоростью резвых скакунов, и тень костлявой старухи с косой неумолимо надвигается на их тропу. И только при виде молодой поросли кровь бурлит в онемевших венах. Выпьем за продолжение жизни — за детей, внуков, за наше будущее!

Все выпили.

Андрей отказался от предложенной хашламы — потому что не любит — и сразу принялся за второе блюдо.

— Ты не любишь, зато хашлама тебя любит, у вас любовь неразделённая, — сказал Анзор.

И принялся рассказывать о своих делах.

— Мне приглянулась дубовая лестница в доме одного клиента. Сделана на века. А фигурные балясины, резные столбики, медные прутья для фиксации ковра — красота! Запал я на неё. По ночам мне снилось, как я взбираюсь по ней на вершину своего благополучия. Стал я приносить клиенту красочные проспекты с модными заграничными интерьерами. Такими, чтоб там были навороченные стеклянные лестницы с металлическими перилами и безвкусными хромированными приблудами. Обрабатывал клиента два месяца. В конце концов, он сам пришел к выводу, что пора менять своё старье на современный хай-тек. Он выбрал по каталогу витую лестницу с широкими стеклянными ступенями. Я как бы нехотя согласился выполнить работы и сказал, что могу сэкономить его средства: в счет оплаты своих услуг заберу старую лестницу. Все, что нужно заплатить — это стоимость новой. Клиент был счастлив: демонтаж, доставка, монтаж — все бесплатно! Мысли о новой лестнице вытеснили в его сознании мысли о старой. Я уж не стал его огорчать известием о том, что поставщик доставляет дорогой товар бесплатно. Никому не доверяя, я сам демонтировал дубовую лестницу. Аккуратно, чтобы ничего не повредить, почти неделю работал. Тщательно упаковал и вывез на машине. Теперь я счастлив, ибо сказано: остро видящий не пройдет мимо источника счастья, не утолив жажду.

— И где теперь эта чудо-лестница, доставшаяся столь хитроумным способом? Она украшает ваш дом? — спросила Катя.

— Э-э! Зачем мне это старьё? Загоню на другой объект. Там клиент насмотрелся каталогов со старинными дубовыми лестницами, теперь только такую хочет. Не могу отказать: желание клиента — закон.

Собрав узлом на затылке густые длинные волосы, Тинатин сказала, обращаясь к Андрею:

— Уехали, и не проголосовали, без вас там всё решили.

Руки её были всё ещё заняты, и она грудью придержала готовую соскользнуть со стола салфетку.

— Думаю, мы не проиграли, хотя пропаганда сулила обратное, — ответила Катя.

— Больше всех проиграл президент, — заявил Анзор. — Когда мужчина находится в том возрасте, когда приходит осознание того, что женщина необходима людям с ограниченным воображением; тогда в момент ухаживания он думает, что воспримет её согласие как поражение, а отказ — как облегчение.

— Жена президента говорит, что её муж всё пропускает через сердце, — вздохнула Нина Алексеевна. — Наверное, она расстраивается, что муж победил, — лучше бы ему отдохнуть, заняться здоровьем.

— Подождите, давайте по порядку, — вмешался Андрей. — Кто победил на выборах?

— Вы разве не смотрите телевизор? — раздался удивленный голос Тинатин.

Она в этот момент устраивала у себя на коленях младшего сына, Автандила. Малыш ёрзал, не хотел сидеть спокойно, и ей некоторое время пришлось его успокаивать, призывать к порядку.

Андрею нужно было что-то ей ответить — вопрос, хоть и риторический, всё-таки был задан. Два месяца назад в доме сломалась антенна, Тинатин сказала об этом мужу, но тот, уехав по делам, забыл починить. Впоследствии ему никто об этом не напомнил, а про неработающий телевизор, вернее несколько дорогостоящих телевизоров, никто уже не вспоминал. А новость о состоявшихся выборах Анзор привёз с базара только сегодня.

И Андрей со свойственной ему обстоятельностью начал повествование, что называется, от Адамова ребра — так, для поддержания беседы.

— … когда я учился в школе, — ещё до перестройки, — мне попалась на глаза книжка про Америку. Пропагандистская книжка в духе тех времён. Автор — журналист — жил в США, кайфовал, пользовался всеми благами свободной страны, и строчил разоблачительные материалы, как «у них» там всё плохо. Прямо скажем, эффект от прочтения книги был прямо противоположный, видимо, автор умел доносить информацию между строк. Я безоговорочно принял американские ценности, поверил в американскую мечту. Мне захотелось жить на ранчо, ездить на большом лимузине. В одной из глав — напомню, речь идёт о восьмидесятых годах — был репортаж об интересной демонстрации. Люди выносили на улицу телевизоры, складывали их в огромную кучу, и молотили битами. Шикарная фотография — куча битых телевизоров. Я и до этого не очень-то смотрел ящик, а после прочтения книги вообще забыл, что это такое. С тех пор, когда кто-то при мне включает телевизор, и если я не могу запретить просмотр, то просто ухожу в другую комнату. Но дело не в этом. Недавно я услышал, что некий самонадеянный телеведущий заявил, что телевидение — это третья, или какая-то там по счёту власть, соответственно, ведущие — самые влиятельные люди. Вот вам сын осла, псих из психов. Как он собирается влиять на меня своей третьесортной властью, если я про первые две там, или три, ничего не знаю? И если с первой властью я как-то борюсь, то его ослиную власть отменил отсутствием телевизора.

Слушая Андрея, Тинатин кивала головой, Автандил же смотрел на него широко раскрытыми глазами, смирно сидел и послушно ел мясное пюре, которым его кормили с ложечки. Едва Андрей умолк, мальчик отвлёкся, заёрзал, и очередная порция упала ему на живот, испачкав рубашку.

— Расскажи ещё что-нибудь, — попросила Тинатин, вытирая салфеткой испачканное место, — мы ещё не всё доели.

Нина Алексеевна переменила мужу тарелку, и он, обводя захмелевшими глазами стол, нащупал взглядом свою рюмку, и, опрокинув её, попросил капельку внимания. Все притихли, чтобы его послушать. Иорам заговорил:

— Однажды у молодого пастуха, который славился на всю округу своей честностью и умением оберегать достояние деревни, пропал бык, — не просто бык, а надежда всего стада. «Горе мне! — завопил пастух после тщетных поисков. — Как вернусь в деревню?! И захотят ли люди, после такого позора доверить мне свое богатство?! А главное, что будет с коровами, ведь из-за сумасшедшей ревности проклятый сластолюбец не допускал в стадо не только другого быка, но и бычков изгонял, как только они начинали проявлять неуместную, по его мнению, резвость». Так, стеная и разрывая на себе одежду, убивался пастух. Вдруг перед ним, опираясь на посох, предстал старец и участливо спросил, что за горе заставило изодрать в клочья еще приличное рубище. Выслушав, старец сказал: «Я помогу тебе, пастух, ибо всевышний отпустил на мою долю достаточно мудрости, а люди, признав надо мной благословение неба, прозвали святым пророком. Но мудрость без трудов не дается, и я потратил много лет на приобретение благосклонности всевышнего и поклонения людей… Поэтому за поимку быка последует награда». — «О святой пророк! — не подумав, воскликнул пастух. — Проси, что хочешь, ибо бык не только радость всего стада, но и моя честь!» Не успел пастух закончить свое признание, как пророк удалился в лес; но не прошло и часа, вернулся старец, ведя за рога быка, отоспавшегося после ночной оргии. Не дав пастуху опомниться, пророк тут же потребовал за труд две коровы, не преминув выбрать самых красивых. Содрогнувшись от слишком явной беззастенчивости пророка, пастух сослался на то, что коровы еще не удостоились внимания быка, а потому могут остаться бесплодными. Подняв глаза к небу, пророк кротко изрек: «Не останутся, я сам об этом позабочусь». Пастух в ужасе посмотрел на белую бороду пророка, доходящую до пояса, и такое начал: «Во имя всевидящего, безначального и бесконечного, как мог подумать о моей неблагодарности? Лучше мне самому подвергнуться насмешкам и проклятиям и даже потерять любовь молодой жены, чем затруднять тебя!» Пока они принялись состязаться в великодушии и вежливо кланяться друг другу, обе коровы неожиданно родили по теленку, прекрасных, как луна в четырнадцатый день её рождения. Это сильно озадачило пастуха, ибо бык без всякого смущения смотрел на него странно-невинным взглядом и усиленно раздувал ноздри, вдыхая аромат сочных трав. Тогда пастух предложил пророку двух новорожденных телят. Но пророк признался: «Этого мало, ибо бык тут ни при чем. Лишь ниспосланный мне небом незримый сосуд, наполненный живительной влагой, мог совершить чудо из чудес, и…» Пастух поспешно перебил пророка: «Поскольку телята родились чудом, то нет сомнения, молоко телячьих матерей целебно, и к владельцам потянутся паломники. А всем известно, от богатства отказываются одни черти, ибо своего некуда девать… Может, пророк согласится взять черную корову? Все равно хозяева решили её продать из-за отсутствия у неё стыда: вот уже год, кроме непозволительного пожирания корма, с ней ничего не случилось. А если бог одарил тебя, кроме мудрости, и другим волшебным качеством…»