Темные изумрудные волны - Федор Московцев

Никогда не забуду глаза,

Никогда не забуду радость.

Время идет, а слеза,

Слеза блаженства осталась.

Милый, если б ты видел,

Если б знал, какая ты радость,

Ни за что, никогда-никогда,

Без тебя б одна не осталась.

Ты придешь, я просто скажу:

«Люблю тебя, моя радость».

И не страшны нам тогда

Ни беда, ни тоска, ни старость.

Возьми мою руку, согрей,

Почувствуй: любовь — это радость.

Глаза в глаза. Никого

Кроме нас на земле не осталось.

Все замерло. В прозрачной синеве застыли горы. Словно в отшлифованном сапфире, отражалось в воде ослепительное небо. Катя сказала:

— У тебя бывает такой взгляд: тебе что поэзия, что не поэзия…

Он неотрывно смотрел на неё, ему казалось, что в этом неподвижном воздухе лишь звуковые колебания её голоса способны двигаться. Её губы задрожали.

— Ты сумасшедший… — беззвучно прошептала она.

Сделав неуловимое движение бедрами, она еще сильнее прижалась к нему.

Тишина наполняла долину. Тихая дремь растворилась в прозрачном воздухе. На крутых склонах пламенели маки. На откосе чабан пас овец; их шерсть повторяла белизну горных снегов и дымчатость сумерек. Звуки мелодичной урмули, исполняемой крестьянином, терялись в густых зарослях. Орёл, раскинув могучие крылья, парил над ущельем.

Все неподвижно. И только вечнолазурная влага, приносимая потоками в глубокий затон, неслышно затекала в узенькие устьица, и незаметно уходила обратно в излучину горной реки.

— Ты сумасшедший, — удовлетворенно сказала Катя, чуть отстранившись от него. Их стала разделять тоненькая полоска усталой сонной воды. — Но я это поддерживаю.

Катя ждала его ответ, ей хотелось поговорить о том, что произошло.

— Голоса говорят, это я тебя только что поддерживал.

Синий густой воздух казался шелком, вьющимся над долиной. Отсюда, с холма, речка походила на голубую ленту, протянутую вдоль цветущей равнины, а за ней зеленели ущелья темных гор, покрытых лесами, они как бы качались в опаловом мареве. Над изломами лесистых хребтов подымали свои громады величественные скалы, а из-за них сурово выглядывали белые черепа заснеженных вершин.

— Надеюсь, Анзор уже вернулся, — сказала Катя.

— Мне понравилось, как он задержался.

Анзор Бараташвили — зять Иорама — задержался в своей поездке. Поэтому им пришла в голову мысль сходить искупаться на речку, пока хозяина не было дома.

Широкая тропа, миновав подъем, привела их к воротам, за которыми высилась внушительная вилла. Опоясанное орнаментом из каменных львов и грифов, фамильное гнездо царствовало над высотой, откуда дома лежавшего в равнине поселка казались игрушечными, сложенными из камешков рукой ребенка.

Дом наполняло благоухание цветов, сплетавшихся в яркие узоры. Жаркое солнце, раскалив каменные стены, расплавленным янтарем залило внутренний дворик с бассейном, искусственным водопадом с фигуркою русалки, и цветником. Там их встретила Тинатин, дочь Иорама.

— Как искупались?

Они переглянулись.

— Прекрасно, — ответила Катя.

Хозяйка пригласила их к столу. Муж только что приехал, ничего еще не приготовлено, но время уже обеденное, и надо немного подкрепиться — хотя бы легкими закусками. Этой легкой едой можно было накормить роту солдат. Люля-кебаб, головки сыра, корзины с овощами и фруктами, зелень. Из бурдючков хлынуло вино.

Тут появился Иорам вместе с Ниной Алексеевной. Следом шел семилетний мальчуган с игрушечной сабелькой. Второго внука, двухлетнего розовощекого карапуза, Иорам нес на руках. Нина Алексеевна тоже поинтересовалась у Кати, как прошло купание, и хороша ли вода в реке. Со второго этажа во двор спустился Анзор, крепкий широкоплечий мужчина сорока лет с приятным смелым лицом, озаренным блеском умных глаз.

Иорам успел рассказать, что у зятя строительный бизнес — бригады рабочих, ведущих стройки сразу в нескольких поселках. Кроме этого, он занимается животноводством.

Анзор обнялся с тестем, чуть поклонился Нине Алексеевне, затем представился гостям.

— Как дела идут? — спросил Иорам. — Как на работе, как виноградники, как скот?

— Ездил в Кутаиси. Хороший там базар. Продал все, что должен был продать, и купил все, что нужно.

— Приехал не пустой?

— Как могу пустой приехать? — весело улыбнулся Анзор. — Привез монеты и скот для своих скотов.

Залпом осушив бокал вина, поднесенный женой, он спросил:

— Папа, а ты про какие дела спрашивал? У меня ж их много.

Оставив женщин и детей, они прошли на задний двор, и дальше, в сад. Пройдя по аллее, посыпанной гравием, обсаженной мимозой, лавровыми деревьями, и веретенообразными туями, добрались до скотного двора.

Бросив взгляд в сторону ближайшего загона, Иорам спросил, что это за дом престарелых — четыре пожилых барана, изнуренных, шатающихся, падающих от усталости, удивляющихся, как еще не сдохли.

— Привез, чтоб накормить рабочих. Мне на базаре заплатили, чтоб только поскорее их забрал.

— Сам будешь со скотиной управляться, почему никого не видно?

— Дато и Азрет придут.

— А сколько тут у тебя народу работает?

— На фазенде пятеро — трое со скотиной управляются, двое работают в саду. Зачем спрашиваешь, хочешь поработать?

— Чтоб тебе шакал язык отгрыз. От работы не будешь богатый, а будешь горбатый.

Они прошли мимо курятника, мимо вольера с важно вышагивавшими индюками, к загону, где находились молодые барашки, с утра еще пригнанные пастухом с горного пастбища. Анзор за рога вывел одного из них и повел к навесу. Сверкнул длинный нож, и Анзор, подняв заливавшегося кровью барана, бросил его на разделочный стол. Иорам взялся за край шкуры, а его зять, левой рукой оттягивая её, правой подрезал ножом. Ни одного лишнего или неточного движения. Рассказывая, как торговался на рынке, он будто не спешил, а туша уже вылупилась из шкуры. Тонким ножом Анзор разделывал её на части, раскладывая кровавые куски на столе. Жирная требуха была брошена в корзину — для собак.

В конце навеса был выложен мангал-печка. Там Андрей разжег дрова. Иорам мариновал в ведре мясо. Анзор отнес требуху и голову в сарай. Затем он сходил в дом и вернулся, держа в руках фотографии. То были снимки с изображением выполненных работ: коттеджи, камины, бассейны, искусственные водопады. Об одном из водопадов Анзор рассказал отдельно. Трехуровневое сооружение, украшенное фигурками русалок, тритонов, и дельфинов, поражало своей фундаментальностью и великолепием. Узнав, во сколько обошлась заказчику эта работа, Иорам воскликнул:

— Э-хе-хе, дешевле было выкупить землю вокруг настоящего водопада, и поставить на нем дом, чтобы водопад журчал прямо во дворе; зачем не посоветовал хозяину так сделать?

— Если б торговал землёй, сделал бы, как ты говоришь. А так — какая мне выгода, слушай?!

Они пили вино, закусывая сыром и бастурмой. Когда отзвучали тосты за детей, за родителей, за семью, за долголетие и благополучие, за урожайные года и размножение скота, стали пить за фазаньи гнезда и ослиные уши.

Иорам рассказал про то, как во времена продразверстки и раскулачивания к Кетеван — его прабабке — пришли красноармейцы забирать «излишки» продовольствия, по сути говоря, — ограбить на законном основании. Скотина была угнана в горы, там же было спрятано продовольствие и все, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Во всем селе комиссаров ждало разочарование. Скудные запасы на зиму, жалкий скот и пустые подвалы не сулили не только «законного» обогащения, но хотя бы сытой еды. Одна общипанная курица бегала по улицам, тщетно искала петухов. Когда ловили селян на том, что кувшины пахнут свежим сыром, их заверяли: «Был свежим, теперь даже сыром нельзя назвать». Где зерно? Как где, крысы весь запас зерна растаскали, разве не видны их аршинные следы!? А у Кетеван совсем плохо обернулось. Комиссар, опытный шакал, обрадовано закричал:

— Куда скотину спрятала?

— Давно съели.

— Съели? А свежий навоз для удобрения сада, не меньше чем от десяти коров, откуда?

— Мой ангел-хранитель помог.

— Что-о-о?!! — взъерепенился комиссар. — Ты как сказала?

— А разве неправда? Год, как навоз лежит, а вид такой, будто только что на… бросан.

— Замолчи! — взревел комиссар, вздыбив голову, как бык перед ударом.

И добавил, потрясая винтовкой.

— Вот сейчас награжу тебя щедро за…

И он передернул затвор. Кетеван смело выступила вперед.

— Награди щедро, батоно, только сам ты не слепой: видишь, щедрее ангела никто не сможет. На него уповаю.

Анзор раскатисто захохотал, смеялся и Заза — старший сын его, прибежавший из дома. Мальчик спросил:

— Дед, а разве ангелы могут на… бросать кучу?

— Э-хе-хе, малыш, если они связались с людьми — эти ангелы доброй воли — то сам понимаешь: с кем поведёшься, на того и…