Каменный убийца - Луиз Пенни

Бовуара это так удивило, что его мозг отказывался верить. Как можно отказаться от миллиона долларов? Ему и думать не хотелось, на что он пошел бы ради таких денег. А что могло бы заставить его отказаться от такой суммы, он и представить себе не мог.

– Почему же он это сделал? – вот и все, что он сумел выдавить из себя.

К счастью, этого оказалось достаточно. С другого конца континента до него донесся смешок:

– Я у него не спрашивал, так что могу только догадываться. Месть. Я думаю, он хотел доказать отцу, что тот ошибался. Что Питер единственный из всех детей не заинтересован в этом наследстве.

Бовуар никак не мог взять в толк, о чем ему говорит Мартин.

– Но его отец был уже мертв!

– В семьях бывают такие сложные отношения, – сказал Дэвид.

– У меня в семье сложные отношения, месье. Это ненормально.

Бовуар не любил все ненормальное.

– Как вы познакомились с женой?

– На танцах. Она там была самой красивой девушкой, да и по сию пору в любом обществе оставалась самой красивой. Я в нее влюбился и приехал в Монреаль просить у отца Джулии ее руки. Он сказал, мы вольны делать что хотим. Это был не очень радушный прием. После этого нам почти нечего было сказать друг другу. Правда, я пытался их помирить, но после знакомства с семьей энтузиазма у меня поубавилось.

– Как вы думаете, кто убил вашу жену? – Уж спрашивать так спрашивать, решил Бовуар.

– Даже и представить себе не могу. Но я, кажется, знаю, кто написал ту гадость про нее в мужском туалете «Рица».

Бовуар уже знал, что сделал это, вероятно, Томас Морроу, так что ответ не очень его интересовал.

– Это сделал ее брат Питер.

А вот это было интересно.

* * *

Питер вошел в номер брата, даже не постучав. Лучше выглядеть брутальным, уверенным.

– Ты опоздал. Господи, ну у тебя и видок. Что, эта твоя жена совсем за тобой не смотрит? Или она так занята – все рисует и рисует? Как ты себя чувствуешь при жене, которая успешнее тебя?

Бла-бла-бла. Питер стоял как оглушенный. Придя в себя, он понял, что у него есть шанс вступиться за Клару, сказать этому кичливому, льстивому, улыбающемуся мерзавцу, как жена спасла ему жизнь, подарила ему любовь. Какой она блестящий художник, какая она добрая. Он сейчас скажет Томасу…

– Я так и думал, – сказал Томас, жестом приглашая его войти.

Питер молча сделал то, что ему велели, – вошел и огляделся. Номер был гораздо шикарнее, чем тот, в котором остановились они с Кларой. Кровать с балдахином, диван перед балконом, озеро за окном. Громадный гардероб казался малюткой на фоне вида, открывающегося из окна. Но глаза Питера обнаружили самую крохотную вещицу, какая здесь была. На прикроватной тумбочке.

Запонки. Он знал, что их оставили там специально, чтобы они были замечены.

– Мы должны сделать кое-что, Спот.

– Ты это о чем?

Питер в смятении заметил крошки у себя на рубашке и поспешил их стряхнуть.

– Кто-то убил Джулию, а этот идиот-детектив думает, что это сделал кто-то из нас.

Теперь у него появился шанс заступиться за Гамаша, сказать Томасу, какой это замечательный человек, проницательный, смелый, добрый.

– Мать думает, что он пытается замолить грехи отца, – сказал Томас. – Наверно, нелегко иметь отцом труса и предателя. Что бы мы там ни говорили о нашем отце, но трусом он не был. Громила – может быть, но никак не трус.

– Громилы всегда трусы, – сказал Питер.

– Тогда получается, что отец твоего дружка громила и трус. Это не очень приятный ярлык, Питер. И вообще, я диву даюсь, откуда у тебя могут взяться друзья. Но я позвал тебя не для того, чтобы говорить о тебе. Речь пойдет о Джулии, так что сосредоточься. Кто ее убил, не вызывает сомнений.

– Финни, – сказал Питер, обретя голос.

– Молодец. – Томас повернулся спиной к Питеру и посмотрел в окно. – Впрочем, он оказал нам услугу.

– Что-что?

– Да брось ты! Только не рассказывай мне, что ты уже не посидел с калькулятором. Четыре минус один?

Голос его звучал вкрадчиво, вынуждая Питера ответить на этот риторический вопрос.

– Что ты хочешь сказать?

– Только не прикидывайся таким дурачком.

– Мать может оставить все деньги Финни, – сказал Питер. – Смерть Джулии не означает, что наши доли увеличатся. И потом, меня это не интересует. Ты же помнишь, что я отказался от отцовского наследства? Деньги для меня ничего не значат.

И он знал, что Томасу на это нечего возразить. Это был неопровержимый факт, купленный за миллион долларов. Это сделало его не таким, как они, выделило из всех сестер и братьев. Они знали, что он отказался от наследства, но на манер, присущий семейству Морроу, ничего не сказали. И он тоже ничего не сказал, придерживая слова вот для этого мгновения.

– Да брось ты, – сказал Томас, отказываясь от всякой логики. – Если наследство для тебя ничего не значило, ты должен был его принять.

– Ошибаешься, – возразил Питер.

Но твердая почва начала ускользать у него из-под ног. То, что он приобрел в обмен на наследство, в обмен на обеспеченность для себя и Клары, как оказалось, не стоило и выеденного яйца. Он шел на дно.

– Спот утверждает, будто ему все равно, что смерть Джулии делает нас богаче? – сказала Мариана, войдя без стука. – Три наследника, – пропела она.

– Ты опоздала, Маджилла, – сказал Томас.

– Ведь правда приятно знать, что в один прекрасный день ты станешь богачом? – проворковала Мариана.

Питер ощущал запах ее застоялой парфюмерии, пудры и пота. От нее несло разложением.

– Мне эти вещи безразличны. Всегда так было.

– Я знаю, что это было бы безразлично Гамашу. Даже Кларе, – сказал Томас. – Но мы тебя знаем, Спот. Мы любим хорошие вещи. – Он оглядел комнату. – А твоя комната в сравнении с этой наверняка выглядит спартанской.

Так оно и было.

– Но ты по-прежнему самый жадный из нас, – закончила Мариана мысль брата.

– Это неправда! – возвысил голос Питер.

– Ага. – Томас погрозил брату, потом поднес палец к губам.

– Конечно это правда, – сказала Мариана. – Почему, ты думаешь, мы называем тебя Спотом?

Питер удивленно посмотрел на нее и поднял руки, показывая пятна от краски, въевшиеся в кожу.

– Из-за моего творчества, – сказал он.

Но по их лицам он видел, что ошибается. Он всю жизнь ошибался. А может, не так? Может, он всю жизнь знал правду, но отворачивался от нее?

– Мы называем тебя Спотом из-за того, что ты повсюду волочился за отцом, – сказал Томас спокойным голосом, по-братски доводя до него этот катастрофический факт. – Как щенок.

– А чего хотят щенки? – спросила Мариана.

– Любви, – сказал Томас. – И чтобы их гладили. Они хотят, чтобы их брали на руки и говорили, какие они хорошенькие. Но когда отец говорил тебе это, ты хотел большего. Ты хотел всего. Хотел всю любовь, какая была у него. Когда он уделял внимание Джулии, ты просто из себя выходил. Ты и тогда был жадным, Питер, и по сей день таким остался. Любовь, внимание, похвала, Спот. До свидания, Спот. И после смерти отца ты перешел на мать. Люби меня, люби меня, люби меня, пожа-а-а-а-алуйста.

– И тебе наплевать на нас, потому что нам от матери нужны только деньги. Мы хотя бы просим то, что она может дать, – сказала Мариана.

– Ты ошибаешься! – взорвался Питер. Злость выплеснулась из него с такой силой, что он испугался: вот сейчас комната задрожит, затрясется и потолок обрушится. – Я никогда от них ничего не хотел. Ничего!

Он кричал так громко, что последнее слово было почти не слышно. Питер подумал, что сорвал голосовые связки. Он огляделся – нет ли под рукой чего-нибудь, чтобы швырнуть о стену. Мариана испуганно смотрела на него. Ему это понравилось. А Томас? Томас улыбался.

Питер шагнул к нему. Наконец-то он понял, как прогнать улыбку с этого лица.

– Ты хочешь меня убить? – спросил Томас, поднимаясь навстречу Питеру. – Я это знал. Я всегда знал, что ты неуравновешенный. Все думали, что неуравновешенные Джулия или Мариана…

– Эй…

– …но неуравновешенные всегда тихони. Не это ли будут говорить завтра на камеры Си-би-си[75] твои соседи в унылой деревеньке? «Он всегда казался таким милым, таким нормальным. Ни одного грубого слова, ни одной жалобы». Ты собираешься выкинуть меня с балкона, Питер? Тогда наследников останется всего двое. Тебе этого хватит? Или Мариане пора начать беспокоиться? Вся любовь и все деньги. Золотая жила.

Питер представил, как откидывает назад голову, открывает рот и оттуда, словно рвота, вырывается пламя. Злость обуяла все клеточки его тела и прорывалась наружу, уничтожая все вокруг. Он был Нагасаки и Хиросима, он был атолл Бикини и Чернобыль. Сейчас он уничтожит все вокруг.

Но вместо этого он закрыл рот, чувствуя, как горечь и желчь жгут его горло и грудь. Он пытался подавить бушующую в нем ярость, спрятать ее вместе с гневом, ревностью, страхом и ненавистью, ненавистью, ненавистью.