Каменный убийца - Луиз Пенни

Дверь в библиотеку открылась, и вошла Сандра Морроу. Бовуар быстро загородил собой листы с записями, а Гамаш поднялся и направился навстречу женщине.

– Чем могу служить? – спросил он.

– Спасибо, мне ничего не надо. Я хочу взять какую-нибудь книгу и посидеть почитать.

Она попыталась обойти старшего инспектора, но он сделал шаг в сторону и встал перед ней.

– Позвольте пройти, – произнесла она ледяным голосом.

– Прошу прощения, мадам, но это помещение теперь закрыто для гостей. Я думал, это всем ясно. Если нет, то прошу прощения за то, что не донес это до вас, но библиотека необходима нам в качестве оперативного штаба.

– Штаба? Звучит как-то слишком напыщенно. Мы заплатили за наше пребывание здесь. И плата предусматривает пользование этим помещением.

– Это невозможно, – сказал Гамаш твердым, но дружеским голосом. – Я понимаю ваше разочарование, и я знаю: время для вас трудное. Но вам придется выбрать какое-нибудь другое место.

Она смерила его таким ненавидящим взглядом, что удивила даже Бовуара, который за свою жизнь и сам не раз был объектом и субъектом подобных взглядов.

– Я понимаю, вы расследуете смерть моей невестки, но для этого не требуется именно эта комната. Тут должны быть свободные номера. Да хоть ее номер. Вам хватит и помещения поменьше. В «Усадьбе» наверняка есть какой-нибудь кабинет, которым вы могли бы воспользоваться. А здесь общественное пространство. Для гостей.

– До свидания, мадам Морроу, – сказал Гамаш и показал ей на дверь.

Она пристально посмотрела на него:

– Я знаю таких, как вы. Всегда хватаете лучший кусок. Вы маленький человечек, наделенный ничтожной властью, от этого вы и стали нахалом. Любопытно, откуда вы набрались этой наглости?

С этими словами она вышла.

Бовуар тряхнул головой. Он уже было думал, что эта чокнутая англичанка дошла до крайней степени очумения, но Сандра Морроу превзошла саму себя.

– Так о чем мы говорили? – спросил Гамаш, садясь на свое место и делая глоток пива.

– О сигаретах, – сказала Лакост, глядя на шефа, словно проверяя, не оставили ли на нем оскорбления Сандры Морроу хоть малую ранку.

Но Гамаш был абсолютно спокоен.

– Дело «Джубили тобакко». Я помню, – сказал Бовуар. – Всплыло все о том дерьме, которым в компании начиняли сигареты. Моя мать прочла тот отчет и бросила курить.

– Умная женщина, – похвалил Гамаш. – Многие тогда бросили курить.

– И это стало причиной кризиса? – спросил Бовуар, который снова потерял нить.

– Нет, они стали сбывать свою продукцию в развивающихся странах. Падение Мартина произошло, когда выяснилось, что они, компенсируя свои потери с табачными компаниями, продолжали продавать партнерства, хотя уже несколько лет знали о неминуемом крахе. Тысячи людей были разорены. Малые инвесторы.

Бовуар и Лакост молчали – обдумывали услышанное. Бовуар, звонивший Мартину в тюрьму, был удивлен. Мартин не показался ему человеком, способным намеренно облапошить столько людей, малых инвесторов. Мамочек и папочек. Но он сделал это. Корысть. Вот кто был настоящим тюремщиком.

– Мог ли кто-нибудь из Морроу, возможно даже Чарльз Морроу, быть одним из «партнеров»? – спросила Лакост. – Может быть, они на этом потеряли состояние.

– Дэвид Мартин утверждал, что Морроу стоили до этого около двадцати миллионов, – сказал Гамаш. – Не могла бы ты проверить? – спросил он у Лакост.

Вскоре они внесли в список подозреваемых всех остальных постояльцев гостиницы.

– Да, это никак нельзя назвать сужением круга подозреваемых. – Бовуар печально улыбнулся. – У них у всех была возможность, и у всех, кажется, есть мотив перебить друг друга.

– Джулия сказала, что раскрыла тайну отца, – сказала Лакост. – Я думаю, это важно, Я спросила об этом Клару.

– И?.. – поинтересовался Гамаш.

– Она была не очень-то расположена помогать. Я бы даже сказала, что совсем не расположена.

– Правда?

Бовуар посмотрел на свой список. Потом на другой лист. На тот, где были зафиксированы улики, факты, утверждения. Надпись на стене мужского туалета. Две записки, что были найдены на каминной решетке, и птичка без ног.

И еще ряд вопросов.

Сыграла ли какую-то роль гроза?

Что Джулия узнала об отце?

Кто написал послания, найденные в камине?

Почему Джулия хранила благодарственные письма, полученные ею много лет назад?

Кто сделал надпись на стене мужского туалета? Имеет ли это значение?

У них был длинный список вопросов, начинающихся с «кто». И с «почему». Но одно слово стояло на листе в одиночестве.

Как.

Как упала статуя? Под этим словом ничего не было написано, даже самых смутных догадок.

– Да, у меня есть еще одно имя к списку, – сказал Бовуар и написал это имя буквами чуть крупнее, чем остальные.

– Пьер Патенод? Метрдотель? – спросила Лакост.

– Он самый, – ответил Бовуар.

– А он-то с какой стати? – спросил Гамаш.

– Около полуночи он был на террасе. Помогал устанавливать статую, так что, возможно, сделал что-то такое, чтобы ее потом уронить. Мальчишкой он подрабатывал на кладбище и кое-что знает про статуи.

– Возможно, он знает, как их устанавливать, но вот как их ронять… – резонно возразил Гамаш. – И в любом случае он научился разве что стричь траву вокруг них.

– Он имеет доступ во все номера, – сказал Бовуар, стараясь говорить так, чтобы его слова звучали не слишком склочно. – Он мог написать эти записки. Ему даже не нужно было передавать их ей. Он мог их просто написать, смять и бросить на решетку, зная, что мы их найдем.

Два безмолвных, недоуменных лица внимали этим откровениям гения.

– Он делал это с целью запутать нас, – подчеркнул Бовуар.

Они продолжали недоуменно смотреть на него.

– Да бросьте, он один из первых подозреваемых. Он присутствует повсюду, и его никто не замечает.

– Ты хочешь сказать, что это сделал метрдотель? – спросил Гамаш.

– Это сделал либо он, либо бакалейщик со своей женой-уборщицей, – сказал Бовуар и выдавил улыбку.

Дверь открылась, и все трое посмотрели в ту сторону. Появился Элиот. Он держал поднос со свежей клубникой.

– Мы ее только что собрали. И здесь еще creme fraiche.[77] – Он улыбнулся Изабель Лакост, умудрившись произнести это с заискивающей интонацией. – Из монастыря, что неподалеку.

Даже это прозвучало сексуально.

Они ели, разглядывая список. Наконец, выбрав последнюю ложку густой сметаны из вазочки, Бовуар встал и снова подошел к списку. Показал пальцем на одну из записей:

– Это важно?

«Кто сделал надпись на стене мужского туалета? Имеет ли это значение?»

– Не исключено. А что? – спросил Гамаш.

– Понимаете, в конце нашего разговора с Дэвидом Мартином он сказал, что, кажется, знает, кто это сделал.

– Мы знаем, – сказала Лакост. – Томас Морроу.

– Нет. Муж Джулии считает, что это сделал Питер.

* * *

Остальную часть дня Бовуар и Лакост проверяли биографии и перемещения. Арман Гамаш отправился на поиски мадам Дюбуа; впрочем, поиски эти не были долгими и трудными. Она, как всегда, находилась в вестибюле за своим столиком, и вид у нее был такой, будто температура не достигала двадцати семи градусов в тени.

Гамаш сел в удобное кресло напротив нее. Она сняла очки и улыбнулась ему:

– Чем могу быть полезна, старший инспектор?

– Я тут размышлял кое над чем.

– Я знаю. Кто убил нашу гостью.

– И над этим тоже. Но я вот что хотел понять: почему вы установили статую именно в этом месте?

– Да, это очень хороший вопрос, и мой ответ будет увлекательным. – Она улыбнулась и встала. – Suivez-moi,[78] – сказала она так, будто он собирался остаться, а не следовать за ней.

Они прошли через сетчатую дверь, та со щелчком захлопнулась за ними. На веранде, хотя и защищенной от солнца, было удушающе жарко. Направляясь к выходу с веранды, мадам Дюбуа начала говорить, а Гамаш, наклонив голову, слушал, боясь пропустить хоть одно увлекательное слово.

– Когда мадам Финни впервые обратилась ко мне с просьбой об установке этой статуи, я ей отказала. Это было вскоре после смерти Чарльза Морроу. Тогда она все еще была, конечно, мадам Морроу. Они часто приезжали сюда, и я их неплохо знала.

– И что вы о нем думали?

– Он принадлежал к известному мне типу людей. Я бы за такого никогда не вышла замуж. Слишком уж одержим своей работой, обществом. Для таких, как он, что правильно, а что неправильно – вопрос первостепенной важности. Я говорю не о нравственности, конечно, а о таких вещах, как десертные вилки, благодарственные записки, надлежащая одежда.

– Прошу прощения, мадам Дюбуа, но все эти вещи важны и для вас.