Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва - Елена Коронатова

В гражданскую березы порубили. (Каким-то чудом уцелела роща, что примыкала к дому, в котором жили Камышины.) Земля, поросшая прежде разнотравьем и усыпанная рясной земляникой, ощерилась черными провалами окопов.

Вместе с беженцами в далекий сытый край, где прежде на рыбных базарах кетовую, зернистую и паюсную икру продавали бочонками, добрался голод. Горожане корчевали пни, распахивали землю под огороды и картофельные поля.

…Сюда-то и привела Катю и Нину соседка Камышиных — Степанидиха. Накануне Степанидиха сказала бабушке: «Известно, как ранешние-то господа картошку копают. Че они белыми ручками делать умеют. Дополна наоставляли. Наберут девчонки на похлебку, и то ладно». Бабушка сестер отпустила, но наказывала не отставать от Степанидихи. Как же от нее не отстанешь! Пока она рассказывала сестрам, «сколько в ранешнее время здесь миру гуляло», за ней еще можно было поспевать.

Громогласная Степанидиха с оравой рыжих веснушчатых ребятишек и молчаливым мужем Кузьмичом поселилась в их дворе недавно. Простоволосая, с подоткнутым подолом, она вечно носилась по двору. Завидев бабушку в окне, она кричала: «Ну как, Петровна, на здоровье не обижаисся?» И удивительное дело — бабушка, которую все во дворе считали гордячкой, ходила к Степанидихе и лечила ее ребятишек.

Больше всех в семье Степанидихи сестер интересовала Гранька. Остроглазая, остроносая, с косичками-хвостиками, она была совсем не похожа на тех чистеньких и скучных пай-девочек, которых к сестрам приводили когда-то на елку.

Гранька являлась к Камышиным под окна и таким же пронзительным, как у матери, только потоньше, голоском кричала:

— А ну, девчонки, айдате на улку!

Сестры открывали окно и влезали на подоконник. Гранька усаживалась на край тротуара под окнами и принималась дразниться.

— Ага, сидите, как кутята! Баушка-то не пущает! Бааабуууськааа, — шепелявя, тянула Гранька, — пустиии меня лади хлиста погулять… А я че знаю, мамка говорит — один человек помер, капусты объелся, его стали потрошить, а у него сердце капустными листьями обложено. Как, значит, капуста к сердцу подошла, так и задавила его. Вот побожусь!

Однажды Гранька изменила репертуар. Бросив камешек в ставню, она молча ждала, когда сестры займут свои позиции. Не говоря ни слова, Гранька принялась корчить рожи, она выворачивала губы, таращила глаза, высовывала язык.

Неожиданно нашлась Натка — она в точности принялась повторять Гранькины рожи. Гранька распалялась: «А вот так не умеешь». Но Натка проявила недюжинные способности — у нее получалось еще забавнее.

И вдруг за спиной голос бабушки:

— Это что еще за фокусы!

Граньку как ветром сдуло.

…И сейчас, идя по тропинке, обегавшей окопы, заросшие бурьяном, Нина думала о том, что было бы гораздо веселее, если бы Степанидиха прихватила Граньку. Степанидиха, похожая в шинели на красноармейца, оставила их далеко позади.

Дошли до огородов. День выдался солнечный, но с осенней прохладцей. Ветер гулял по полям, ворошил измочаленную картофельную ботву, гнал перекати-поле.

— Вместе ходить будем — ничего не наберем, — сказала Степанидиха. — Ступайте по ту руку, а я сюда.

Сестры, оглядываясь на Степанидиху, побрели по полю. Но где же тут картошка?

— Смотри, — Катя кивнула в сторону Степанидихи, — она разрывает лунки, давай и мы.

Они принялись руками разрывать землю. От холода немели пальцы. После долгих усилий нашли пять картофелин.

— На похлебку хватит, — сказала Катя.

— Жаль, что Гранька с нами не пошла. Правда, она смешная?

— Она вруша и сплетница, — жестко сказала Катя.

Нина чувствовала, что, всегда такая спокойная, сестра чем-то расстроена. Но чем? Почему она ополчилась на Граньку? Ведь сама же над ней смеялась.

— Катя, ты что-то знаешь. Да? Я угадала?

Катя села на борт канавки, разделившей два поля, Нина — напротив.

— Ты никому не скажешь? Поклянись!

— Клянусь! — Нину испугали мрачный тон сестры и требование клятвы. — Вот ей-богу! — торжественно произнесла она и для большей убедительности перекрестилась.

— Знаешь, что мне Гранька сказала, — неожиданно Катин голос дрогнул, — помни, ты поклялась. Она сказала… В общем… папа хотел нас бросить.

— Как бросить? — Нина ничего не понимала. — Папу убили.

У Кати лицо хмурое и несчастное. Нина не выносила, когда у кого-нибудь лицо бывало несчастным.

— Помнишь, солдат к нам приезжал? — спросила Катя. — Еще письмо привозил, помнишь? Степанидиха у нас белье стирала. Она подслушала, как мама читала Лиде это письмо.

— Ну и что? Не понимаю я…

— Ах, господи, как же ты не понимаешь… Помни, ты поклялась… Отец написал мамочке, что если она не приедет, то он… он… — Катя кулаком вытерла покрасневшие глаза, — тогда он женится… У него будет другая жена и другие дети… Ну, теперь-то ты хоть понимаешь?!

— Так не бывает, — растерянно произнесла Нина.

— Бывает. — Из Катиных глаз по смуглым щекам покатились крупные слезы.

Нине стало жаль сестру, но она не могла понять Катиного горя, она ожидала чего-то другого, страшного. Тайна — а это была, конечно, тайна, раз с нее взяли клятву, — скорее удивила, чем огорчила ее.

— Катя, Катечка, не плачь. Чего ты плачешь?! Он же мертвый. Теперь же все равно. И Гранька врет. Давай спросим у Коли.

— Коля не скажет правду. Скажет: вы еще маленькие, я знаю. Давай лучше у бабушки спросим.

— У бабушки?! — Нина не представляла, как можно у бабушки об этом спросить.

«Интересно, — думала она, — сколько верст может прокатиться вот так перекати-поле? Наверное, пока за какой-нибудь куст не зацепится. Я все-таки черствая. Мне его не жаль. Неужели я родного отца не люблю?! Катя любит, раз так переживает». Но тут все мысли полетели кувырком. Может, это только показалось? Нет, не показалось. Репа! Большая репа! Сладкая репа! Репу можно съесть. И, захлебываясь от восторга, она закричала:

— Смотри, смотри — репа!

Они вымыли репу, бабушка дала им с собой бутылку с водой. Откусывали по очереди.

— Как яблоки, — сказала Катя.

— Еще вкуснее, — отозвалась Нина, она забыла вкус яблок.

Уходя с поля, Нина оглянулась. Там, далеко-далеко, у края неба — лес. Издали лес кажется синим, только кое-где желтые и красные пятна. Это на осинках и рябинах еще уцелели листья. Там, где кончалось поле, тоже росла осина, на ее оголенных ветвях беспомощно трепыхалось несколько листочков. Подует ветер и их, наверное, оборвет.

До самого дома, шагая за Катей по тропинке, огибавшей окопы, заросшие ржавой травой, Нина раздумывала об осинке. Вот всегда так с ней — зацепится за что-нибудь и думает, думает…

Дома, еще в коридоре, сестры заметили, что в столовой сидит кто-то чужой. Нина увидела ноги в сапогах, екнуло сердце — Петренко! Со дня встречи у тюремной стены прошло пять дней. Тогда, прижимая Нину к себе, он расспрашивал Катю. О чем-то говорил старичок в пенсне. Петренко приказал взять у них передачу и ушел.

Каждое утро Нина просыпалась с надеждой — он придет. Но он не приходил. А сейчас…

— Бабушка, кто там? — спросила Нина и испугалась: «Я, кажется, зареву».

Из столовой вышел высокий человек с очень бледным лицом, обросшим кудрявой бородкой. Он смотрел на нее и улыбался.

— Это же Вена, — шепнула Катя.

— А-а-а… — протянула Нина и побежала в детскую. Кинулась на кровать, засунув голову под подушку.

Пришла Катя, села рядом, заговорила. Вену освободили, Коля сказал, что Петренко молодчина, он сразу понял, что Вена не виноват. А Вена сказал: «Это меня девочки спасли». Но бабушка сказала, что Петренко, безусловно, благородный человек. А потом бабушка еще сказала: «Век живи — век учись понимать людей».

За ужином все хвалили похлебку и Катю с Ниной. Сестры чувствовали себя именинницами. Им разрешили посидеть со взрослыми после ужина. Улучив момент, когда Коля пошел в кухню курить, Нина отправилась за ним. Помявшись, спросила, как он думает, придет ли теперь к ним Петренко?

— Вряд ли, — пуская дым в печную дверцу, сказал Коля, — работы у него много.

— А как называется его служба?

— Называется Чека.

Пришла бабушка. «Пора спать». Спать не хотелось, но раз бабушка сказала — тут уж проси не проси. Взрослые закрыли дверь в детскую и негромко разговаривали. Дождик тонкими карандашиками постукивал в ставни.

Натка сонным голосом спросила:

— Нина, а Вена взаправду твой жених или понарошку?

— Тебе рано еще о женихах разговаривать, и вообще у тебя одни глупости на уме, — строго сказала Катя.

— Я же не от себя выдумала. Вена же сам сказал — выросла же невеста!

Под шум дождя всегда спать хочется, но сегодня… У Нины оттого, что долго была на ветру, горело лицо, она прижималась горячей щекой к подушке. Сон отгоняли разные мысли. «Жених — слово не то чтобы стыдное, но все-таки… Неужели, когда я вырасту, у меня будет жених? А может, и не будет — я такая страшная… У страшных женихов не бывает. Катя бы узнала, про что я думаю, сказала бы — глупости. Вот Катя наверняка про все правильно думает, а мне одни глупости в голову лезут».