Чукотка - Тихон Семушкин

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

С севера потянул легкий ветерок. По морю побежала рябь.

- О-хо-хо! - хлопая себя по лицу ладонью, сказал Ульвургын. - Хороший ветер. Быстро пойдем!

Ульвургын крикнул Миткея, и они втроем с Таграем вздернули паруса. Огромные полотнища наполнились ветром, и "Октябрина", пригнувшись носом к воде, словно обнюхивая дорогу, пошла под двойной тягой, взяв курс в пролив, к острову Аракамчечен, где стояли чукотские и эскимосские селения - родина двух ликвидаторов.

Из пролива, словно дымовая завеса, наползал густой туман, закрывший вскоре все побережье. Туман стелился низко, и издали казалось, что море и берег покрылись толстым слоем рыхлой ваты. Часто бывает на Севере, что в ясный, солнечный день вдруг внезапно появляется туман - этот постоянный обитатель здешних мест.

Поверх тумана видно было чистое, безоблачное небо. Вдали - вершины чукотских гор, будто плававшие в небесном пространстве, ибо основания этих гор были закрыты туманом. Горы казались до того однообразными и похожими одна на другую, что трудно было разглядеть какие-нибудь их особые приметы. Но для Ульвургына они были лучше компаса.

Подойдя к полосе тумана, Ульвургын приказал убрать паруса. Здесь уже не чувствовался ветер. Где-то впереди, совсем рядом, был пролив. Туман настолько сгустился, что из рубки капитана не видно было носа "Октябрины".

Вскоре мы вошли в пролив, берега которого можно было представить лишь по рассказам Ульвургына. Шкуна перешла на малый ход, завыла ручная сирена. Ульвургын вслушивался в эхо и определял близость порогов, как настоящие капитаны больших кораблей, которые гудками "щупают берега".

- Быстро нельзя. Поломать "Октябрину" можно.

Я заметил, что Ульвургын очень редко называет свое судно шкуной, чаще он зовет его "Октябриной" - по имени.

Долго и медленно, будто ощупью, идет шкуна в проливе. Почему-то и мне в этом влажном белом тумане она кажется живой, одушевленной.

Часто крутят сирену. Ульвургын сосредоточенно вслушивается в звуки, и можно сказать с уверенностью, что теперь он никакому старпому не отдаст штурвала.

Столпившись на палубе, ликвидаторы оживленно обсуждают отдельные моменты только что проведенной охоты на моржей. Все они под большим впечатлением ее. Они даже забыли на некоторое время, что приближаются к родным селениям, из которых уехали три месяца тому назад. О, это очень большой срок!

Все они соскучились по домашним, как и те, в свою очередь, по ним.

Привязанность к родственникам - очень характерная особенность всех чукчей и эскимосов. Они могут тосковать друг о друге до потери аппетита, до исхудания. Ведь как далеко они были от дома - за двести километров! Правда, за время их пребывания на курсах каждого навещал кто-либо из родственников. Но разве можно сравнить такую встречу с тем, когда приезжаешь домой сам? Когда ты можешь со всеми поговорить, погладить любую собаку, если, разумеется, она того заслуживает; поваляться на шкурах в той яранге, в которой прошла вся твоя жизнь; выйти из яранги и, стоя в дверях, перекинуться парой слов приветствия с товарищем-соседом. О, это все надо понимать!

Я подхожу к одному флегматичному, совсем молодому пареньку и спрашиваю:

- Интересно было на курсах?

- Интересно.

- Соскучился по дому?

За этот неуместный вопрос он подарил меня таким взглядом, что мне незамедлительно нужно было бы провалиться сквозь палубу.

Помолчав немного, паренек нехотя сказал:

- Если бы еще подержали там, околеть со скуки можно за такое множество дней.

Поговорив с ним еще, я вернулся к Ульвургыну.

Капитан всматривается в туман, и бог его знает, как видит какие-то очертания береговых гор. Он удивляется, что не вижу я. Ульвургын берет мой палец и, давая ему направление, говорит:

- Смотри по пальцу - будто из ружья стреляешь.

Я "прицеливаюсь", но все равно ничего не вижу.

Ради того, чтобы не отрывать его от штурвала, я принимаю грех на душу и радостно говорю:

- Вижу, вижу! Вот теперь вижу.

- Это гора Иргоней. Скоро - Янракенот. Вот в эту сторону, - показывает он рукой. - Всех ликвидаторов в Янракеноте высадим. Отсюда их на вельботах развезут. И якорь не будем отдавать.

Спустя немного времени Ульвургын крикнул:

- Из ружей стреляйте!

Под пронзительный вой сирены поднялась такая пальба, что на минуту мне сделалось страшно.

- Шум надо делать, шум! - говорит Ульвургын. - Люди услышат - быстро подъедут на вельботе. Два ликвидатора здешних, янракенотских. Их так ждут, что на тюленьих пузырях приедут, если вельбота не окажется. А если спят вскочат и штаны позабудут надеть. Вот как ждут!

"Октябрина" остановилась. Но стрельба все еще продолжалась. С берега послышались ответные одиночные выстрелы. Два, три - и потом залпы. Выстрелы до того участились, что в воздухе, насыщенном влагой, стоял ружейный гул.

На шкуне беспрерывно выла сирена. Ее крутил тот флегматичный паренек, с которым я имел неосторожный разговор. Он так яростно крутил ручку сирены, что глаза его стремились вырваться из орбит.

Ружейные залпы прекратились, и мы вскоре услышали дребезжание мотора, а затем и всплески воды. Вельбот шел с мотором под яростные окрики гребцов.

Под двойной тягой он несся в тумане прямо на шкуну и за несколько метров, круто развернувшись, пошел вдоль борта ее. Но тут мотор сразу перестал тарахтеть, и пар пятнадцать рук цепко ухватились за борт "Октябрины". Как осаженный конь, вельбот остановился.

Поднялся невообразимый крик и шум. Кричали на шкуне, но еще больше кричали в вельботе. Все подъехавшие, за исключением моториста, стояли и махали руками. В полумраке тумана казалось, что на шкуну сейчас набросится какой-то сказочный сторукий морской зверь.

Стоявший впереди здоровенный чукча стянул с себя шапку, что-то неясное прокричал и высоко подбросил ее. Шапка упала в воду, но на нее никто и внимания не обратил.

Между тем виновника этой встречи, того самого флегматичного паренька, который крутил сирену, вместе с его колаузом ликвидаторы подхватили на руки и стали качать. Тюлений колауз странно взмахивал, а паренек кряхтел и вскрикивал:

- Достаточно! Достаточно!

Наконец его поставили на палубу. Он бросился к борту и, взглянув в вельбот, кинул в него свой колауз. Колауз гулко хлюпнул о дно вельбота.

Вслед за тем паренек и сам оторвался от палубы. В воздухе мелькнули его ноги, и он прыгнул прямо на руки своих односельчан.

Подражая ликвидаторам, они тоже стали качать его. Вельбот колыхался на воде, но охотники как-то ухитрялись соблюдать равновесие при столь необычном занятии. И как только это подбрасывание под радостные крики прекратилось, все остальные ликвидаторы, не исключая и девушек, полезли в вельбот. Еще минута - мотор фыркнул, и под многоголосое "тагам, тагам" вельбот тронулся, быстро скрываясь в тумане. Но долго еще слышались голоса.

Ульвургын стоял на борту взволнованный. Эту встречу он переживал сам не менее других.

- Вот видишь, какую радость привез! Без радости человеку нельзя. Собаке без радости и то плохо, - сказал он и, обратившись к Таграю, приказал: - Ну, стармех, заводи свою машину.

Мы спустились в машинное отделение. Таграй взял масленку и, заправляя машину, сказал:

- Скоро учиться. Очень хочется учиться. И с моржовой охотой не хочется расставаться. Вот какая задача на уравнение!

Маховик повернулся раз, другой, - забилось сердце "Октябрины", и Ульвургын взял курс на культбазу.

ОПЯТЬ НА КУЛЬТБАЗЕ

Меня разбудил Ульвургын. Отлично выспавшись на койке старпома, я почувствовал себя совсем бодро. Ульвургын стоит около моей койки, и я вижу только его голову. Она, как всегда, подвижна, в глазах - добродушнейшая усмешка.

- Вставай, а то уеду без тебя, - говорит он.

- Куда, Ульвургын? - вскакиваю я.

- На берег. На кульбач приехали.

В руках Ульвургына портфель местной работы из тюленьей кожи, вышитый разноцветными оленьими ворсинками.

Я быстро умываюсь, одеваюсь.

- Чай будем пить в столовой на кульбач. Там лучше, - говорит он.

Взобравшись по лесенке, мы выходим на палубу.

Стояло раннее утро, но солнце поднялось уже высоко. Был такой штиль, что казалось, будто вся природа еще не пробудилась. Даже "Октябрина" и та дремала в этом тихом заливе Лаврентия.

На борту, держась за реи мачты, сидит Таграй. Он смотрит на культбазу, свесив ноги за борт. Увидев меня, Таграй кричит:

- Доброе утро! Как спалось на нашем пароходе?

Я поздоровался с ним.

- А я вот сколько бы раз ни подъезжал сюда, всегда смотрю на культбазу. Люблю смотреть. Это ведь наш чукотский город. Смотрю вот и думаю: у вас там такие же города, только большие-большие, дома высокие. И люди живут одни над другими, как птицы в гнездах на наших скалах. Поехать бы! Самому бы посмотреть так вот, близко, а не по картинкам в кино. Постоять бы около такого дома. Походить вдоль кремлевской стены, в мавзолей Ленина сходить. Большой, наверно, город Москва! Во сколько раз Москва больше культбазы?