Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

Я сказал Осферту, что он поедет со мной в Линдкольн, и послал остальных обратно на Полуночник.

— Скажите Финану, что мы вернемся через три дня, — велел я им, надеясь, что так оно и будет.

Осферт без особой охоты покинул Полуночник и Ингульфрид.

— С ней всё будет в порядке, — рявкнул я на него.

— Да, господин, — ответил он отстраненно.

— С неё всё будет в порядке! Финан позаботится об этом.

Он накинул седло на ту кобылу, что была пониже ростом.

— Знаю, господин.

Я взял с собой Осферта, потому что он мог оказаться полезным. О саксах в Линдкольне я знал лишь то, что они из армии Этельреда и, возможно, поклялись меня уничтожить, но Осферт все же был сыном Альфреда, хоть и незаконнорожденным, и с ним обращались с уважением и почтительностью, как с сыном короля.

Он обладал влиянием по праву рождения, а его приверженность христианству была несомненна, и мне понадобилась бы та поддержка, которую могло дать его присутствие.

Мы с Осфертом сели на лошадей. Стремена были слишком коротки, а подпруги болтались, и я не был уверен, что мы сможем добраться до Линдкольна, но две кобылы тронулись на север достаточно охотно, хотя, похоже, ни одна из них не была способна двигаться быстрее, чем усталым шагом.

— Если встретим датчан, — произнес Осферт, — попадем в беду.

— Скорей они умрут от смеха при виде наших лошадей.

Он скривился. Туман медленно растворялся, обнажая широкое пустое пространство болот и тростника. То было унылое и безлесое место.

На болотах жили какие-то люди, потому что вдалеке мы заметили их сараюшки и миновали несколько расставленных для угрей ловушек в темных водах канав, но ни одного человека мы не увидели.

— Что будешь делать с мальчишкой? — спросил Осферт через какое-то время.

— Продам отцу, разумеется, разве что кто-нибудь предложит больше денег.

— И его мать отправится с ним.

— А она отправится? — спросил я. — Тебе виднее, как она поступит.

Он всматривался в болота.

— Она там умрет, — произнес он.

— Так она говорит.

— Ты ей веришь? — спросил он с вызовом.

Я кивнул.

— Между ними явно нет привязанности. Все решат, что мы над ней надругались, а ее муж не поверит, когда она будет это отрицать, так что да, вероятно, он ее убьет.

— Значит, она не может вернуться? — напирал Осферт.

— Это ей решать.

Некоторое время мы ехали молча.

— Леди Ингульфрид, — нарушил он тишину, — не позволяли покидать Беббанбург в течение пятнадцати лет. Ее вполне можно назвать пленницей.

— И потому она поехала с нами? Чтобы вдохнуть воздух свободы?

— Мать хочет быть подле сына, — сказал он.

— Или подальше от мужа, — язвительно отозвался я.

— Если мы оставим мальчишку… — начал он, но запнулся.

— Мне от него никакого прока, кроме денег его отца. Мне бы следовало его продать, когда мы были в Беббанбурге, но я не был уверен, что нас выпустят из бухты живыми, если мы не будем держать его в заложниках. А с той поры он лишь доставляет неудобства.

— Он хороший мальчик, — выступил в защиту Осферт.

— И пока он жив, этот хороший мальчик верит в то, что он претендует на Беббанбург. Мне следовало бы перерезать его паршивую глотку.

— Нет!

— Я не убиваю детей, — заметил я, — но еще через несколько лет? Еще через несколько лет мне придется его убить.

— Я выкуплю его у тебя, — выпалил Осферт.

— Ты? Где ты возьмешь золото?

— Я его выкуплю! — упорно повторял он. — Только дай мне время.

Я вздохнул.

— Мы продадим мальчишку отцу и убедим его мать остаться с нами. Ведь именно этого ты хочешь?

Он кивнул, но ничего не сказал.

— Ты влюблен, — произнес я и заметил, что смутил его, но все равно продолжал напирать, — а любовь все меняет. Человек может пройти сквозь пламя Рагнарока, когда влюблен, он забывает всё на свете и делает странные вещи ради женщины, которую любит.

— Я знаю.

— Знаешь? Раньше ты ни разу не подхватывал это безумие.

— Я наблюдал за тобой, — ответил он, — а ты не делаешь всё это ради Уэссекса или Мерсии, ты делаешь это ради моей сестры.

— Замужней женщины, — отрезал я.

— Все мы грешники, — он перекрестился. — Да простит нас Господь.

Мы погрузились в молчание. Теперь дорога шла вверх, хотя местность была и ненамного выше, но тут, наконец, росли деревья. Ольха и ивы клонились к западу от холодного ветра с моря.

Возвышенность представляла собой хорошее пастбище, ровное, но огороженное и окруженное канавой, на траве паслись коровы и овцы. Здесь были деревни и стояли добротные дома.

Наступил полдень, и мы остановились у одного из домов и попросили эля, хлеба и сыра. Слуги в доме были датчанами, они рассказали, что их лорд ускакал на запад, чтобы присоединиться к Сигурду Торрсону.

— Когда он уехал? — поинтересовался я.

— Шесть дней тому назад, господин.

Значит, Кнут и Сигурд еще не начали вторжение или же плыли, пока мы разговаривали.

— Я слышал, что саксы в Линдкольне, — сказал я управляющему.

— Не в Линдкольне, господин. В Бирддан Игге.

— Остров Бирды? — повторил я название. — Где это?

— Недалеко от Линдкольна, господин. Немного прогуляться на восток.

— Сколько их?

— Две сотни? Три? — пожал он плечами. Он явно не знал, но его ответ подтвердил мои подозрения, что Этельред привел в Нортумбрию не все свое войско, а лишь отправил сильный отряд.

— Они здесь, чтобы атаковать Линдкольн? — поинтересовался я.

— Они не посмеют! Они бы умерли! — рассмеялся он.

— Тогда для чего они там?

— Потому что они глупцы, господин?

— Так, что там, в Бирддан Игге? — спросил я.

— Ничего, господин, — ответил управляющий, и я увидел, как Осферт открыл было рот, чтобы заговорить, но передумал.

— В Бирддан Игге есть монастырь, — рассказал мне Осферт, пока мы ехали дальше, — был раньше, пока его не сожгли язычники.

— Радостно знать, что они сделали что-то полезное, — ответил я и получил в ответ сердитый взгляд.

— Именно там похоронено тело святого Освальда, — промолвил Осферт.

Я уставился на него.

— Почему ты не сказал мне раньше?

— Забыл название, господин, пока тот человек не назвал его. Бирддан Игг. Название странное, но это святое место.

— И там полно людей Этельреда, — ответил я, — выкапывающих тело святого.

Солнце низко стояло на западе, когда мы достигли Бирддан Игга. Местность по-прежнему была плоской и напитана влагой. Мы перебирались через ленивые ручейки, что пересекали прямые как стрелы дренажные канавы между заливными лугами. Та более широкая дорога, на которую мы въехали, тоже была прямая, как стрела.

Мы миновали упавший римский дорожный столб, наполовину покрытый травой, и вырезанная на камне надпись гласила «Линдум VIII», что, как я предположил, означало, что до того города, что мы зовем Линдкольном, осталось восемь миль.

— Римляне использовали мили? — спросил я Осферта.

— Да, господин.

Недалеко от упавшего столба нас заметила группа воинов. Они были от нас к западу, там, где на небе сияло низкое солнце, и увидели нас раньше, чем мы заметили их.

Их было восемь, всадники на крупных жеребцах были вооружены копьями и мечами, они помчались галопом через мокрые поля, отбрасывая мокрые комки земли из-под копыт. Мы придержали своих жалких лошаденок и стали ждать.

Восемь воинов окружили нас. Их лошади били копытами по дороге, пока всадники нас рассматривали. Я заметил, как глаза их предводителя остановились на моем молоте, а потом на кресте, висящем на шее Осферта.

— Вы называете этих существ лошадьми? — хмыкнул он. А потом, не получив ответа, спросил: — И кто вы такие, во имя Господа?

— Это убийца священника, — ответил один из воинов. Он единственный обладал щитом, на котором красовался вставший на дыбы белый конь Этельреда. — Я его узнаю.

Тот, что задал вопрос, взглянул мне в глаза, и я прочитал удивление на его лице.

— Ты Утред?

— Он — лорд Утред, — неодобрительно заметил Осферт.

— Вы пойдете с нами, — отрезал он и развернул лошадь.

Я кивнул Осферту в знак того, что мы подчинимся.

— Мы должны забрать у вас мечи, — заявил второй человек.

— Попробуй, — весело отозвался я.

Они решили не пробовать, а вместо этого повели нас через заливной луг и канавы, и в конце концов к пропитавшейся влагой дороге, что вела на северо-восток. Вдалеке я увидел лошадей.

— Сколько у вас людей? — спросил я. Ни один не ответил. — И кто вами командует?

— Тот, кто решит, должен ли убийца священника умереть или остаться в живых, — ответил тот, кто, очевидно, был главным.