Фаворит. Американская легенда - Лаура Хилленбранд

Терпение Ховарда подошло к концу. Почти год он практически упрашивал устроить матчевые скачки, но Риддл оставался непоколебим. Он считал, что Сухарь не соответствует уровню его лошади и если он согласится выставить своего жеребца против западной лошадки в матчевой скачке, то тем самым дискредитирует своего скакуна. И даже если бы Риддл был более высокого мнения о достоинствах Сухаря, он ничего не получал от такого состязания. Адмирал уже выиграл титул «Лошадь года», даже не встречаясь с Сухарем. Поскольку участники голосования пристрастно относились к лошадям из восточных штатов в целом и Адмиралу в частности, Сухарю практически невозможно было свергнуть «Лошадь года», не победив ее на треке. Адмирал выигрывал баснословные суммы призовых, и ему оставалось лишь поднапрячься и победить лошадей, которых осмеливались выставить против него: во многих скачках всего один-два владельца отважились на противостояние с Адмиралом. И Риддл не видел резона нарушать график Адмирала, чтобы встречаться с Сухарем и рисковать – каким бы маловероятным он не считал такой риск – статусом чемпиона для своего жеребца. Если Сухарь появится на одной из запланированных скачек Адмирала на обычных гладких скачках, прекрасно. Но Риддл не понимал, к чему ему соглашаться на матчевые скачки.

Ховард был совсем в другом положении. Как и Риддл, он понимал, что для того, чтобы доказать свое превосходство над Адмиралом, Сухарь должен победить его на скаковой дорожке. И в такой ситуации Ховард и Смит не хотели выставлять своего жеребца на скачки с полным комплектом участников, где есть риск, что в противостояние вмешается третья лошадь, как это случилось в свое время с Графом Атлас на стотысячнике. И риск, что какая-то лошадь помешает выиграть, тоже у каждого из жеребцов был разный. Адмирал с самого старта набирал такую сумасшедшую скорость, что прочно удерживал лидерство и несся по внутренней бровке далеко впереди основной группы. Столь мощные старты гарантировали, что он будет бежать в одиночестве и ему не будут мешать соперники. В отличие от него Сухарь начинал забег с остальными участниками, и, чтобы догнать лидера, ему нужно было выскользнуть из толпы соперников. Ховард потому так и настаивал на матчевом забеге один на один – и был намерен добиться этого.

Его целью стал бывший журналист Герберт Байярд Своуп, председатель нью-йоркской Комиссии конного спорта, руководящего органа ипподрома, на котором содержали Адмирала. Если кто-то и мог организовать такие скачки, то это был Своуп. Однажды в начале марта 1938 года Ховард встретился со Своупом, рассказал, что хочет, чтобы Сухарь встретился с Адмиралом, и попросил Своупа поспособствовать организации такого мероприятия. Своуп предложил выставить Сухаря на гандикапе Предместий в Бельмонт-парке, где среди других участников будет и Адмирал. Он пообещал постараться поднять призовой фонд с 20 тысяч долларов до 50 тысяч. Этот сценарий не устраивал Ховарда, но он чувствовал, что еще рано настаивать на своем, поэтому попросил Своупа работать в этом направлении, а позже они смогут еще раз встретиться и поговорить. Своуп согласился.

После гандикапа Санта-Аниты весь ипподром гудел о том, что Граф Атлас сделал с Сухарем. Некоторые репортеры, припомнив неудачные попытки похитить Вульфа и причинить вред Сухарю, рассуждали о том, что поведение жеребца было результатом заговора. На ипподроме Санта-Аниты скачки записывали на пленку, но судьи не просмотрели эти записи. Группа газетчиков направила петицию судьям с требованием показать их{349}. Но газетчики ожидали увидеть только то, как лошадь подрезает Сухаря, а увидели и еще кое-что. Они отдали пленки назад, горячо настаивая на том, что судьи тоже должны на них взглянуть. Те просмотрели забег.

На записи было четко видно, как Вульф поднимает хлыст и несколько раз бьет Джонни Адамса. Вульфа вызвали на ковер. Его спросили, бил ли он Адамса, и тот открыто признал этот факт, объяснив, что Адамс специально направлял лошадь на Сухаря. Вульфа отстранили до конца серии скачек. Адамс наказан не был.

Ховард пришел в бешенство. «Если бы Вульф не защитил Сухаря, – кипел он, – судьи бы точно его не защитили. Я вижу, что, пока Вульфа отстранили от скачек, Адамс участвует в забегах. А значит, я считаю, что Вульф был прав, защищая свою лошадь. Конечно, неприятно, что ему пришлось ударить Адамса, но иного выхода не было и не от кого было ждать помощи. Я не обвиняю Вульфа в том, что он не стал безучастно наблюдать, как другой всадник уничтожает его шанс на победу в скачках на 100 тысяч долларов».

– Наверное, нам придется научить Сухаря капризничать на старте – брыкаться, вставать на дыбы, вырываться или выбрасывать еще какие-нибудь коленца, – горько заметил Ховард. – Тогда ему позволят стартовать вне стартовых боксов, где он может свободно броситься вперед, без каких-либо помех. Так поступает Адмирал, и эта тактика, похоже, весьма эффективна. Если твою лошадь хотят покалечить, думаю, лучше убрать ее из толпы{350}.

Но его никто не захотел слушать. Ховарду пришлось спешно подыскивать нового жокея – он получил предложение выставить Сухаря на скачках в Тихуане. Они должны были состояться, пока Вульф еще будет отстранен от скачек. В 1934 году, когда Мексика ввела запрет на азартные игры, полная жизни Тихуана, которую знали Вульф и Поллард, ушла в прошлое. Недавняя отмена запрета на скачки не смогла вернуть городку его былую славу. Ипподром Агуа-Кальенте, построенный за 3 миллиона долларов в 1929 году, был продан в 1936 году всего за 140 тысяч. Он напоминал лишь тень себя прошлого. Тогда-то руководитель Кальенте Джин Нормайл и выдвинул идею возродить одноименные скачки и пригласить на них Сухаря. Это предложение было как нельзя более кстати, и Ховард не мог не согласиться. После скачки-стотысячника судья Санта-Аниты назначил Сухарю весовую нагрузку в 61,2 килограмма для участия в Сан-Хуан Капистрано, следующих запланированных скачках в расписании Сухаря. Ховард ни за что не согласился бы позволить лошади скакать с таким весом, поэтому идея Нормайла упрощала выбор. Руководство мексиканского скакового спорта не было связано правилами, запрещающими назначать нагрузку менее 45,3 килограмма, поэтому они могли назначить Сухарю 59 килограммов, а другим лошадям – менее 45 килограммов, если нужно. Ховард согласился. Хотя он до сих пор злился из-за отстранения Вульфа, но не хотел еще больше портить отношения с калифорнийским руководством конного спорта и не стал нанимать Вульфа на скачки в Мексике. Калифорния по-прежнему была основной базой Сухаря. С одобрения Смита Ховард нанял на эти скачки Спека Ричардсона.

Нормайл успешно провел операцию, чтобы заполучить Сухаря на скачки, но теперь он столкнулся с другой проблемой. Никто не хотел состязаться с жеребцом Ховарда. Нормайл предложил большую награду за 2–5-е места и предложил снизить весовую нагрузку, чтобы разница с нагрузкой Сухаря составляла от 10 до 14,5 килограмма. Это сработало: владельцы еще семи лошадей выставили своих питомцев, чтобы посоревноваться за второе место.

Команда Сухаря прибыла в городок с большой помпой. Ховард въехал на первом из восьми лимузинов фирмы «Бьюик», в которые набилось три десятка его лучших друзей. По прибытии Сухаря фанаты теснились по бокам его фургона, как снежные сугробы. Дверь открылась, и конь появился перед публикой. Защелкали затворы фотоаппаратов, и толпа стала напирать. В сопровождении двух охранников из бюро Пинкертона Сухарь спрыгнул с пандуса – прямо в толпу поклонников. Он принял эффектную позу и замер{351}. Он так часто позировал, что, казалось, знал, чего от него хотят, когда вокруг шумят представители прессы, которые окрестили его «кинозвездой». Как всегда, он с достоинством поднял голову, поставил уши, распушил хвост и стоял, не шелохнувшись, пока видел направленные на него объективы. Когда он слышал щелчок, то расслаблялся. Один фотограф захотел снять его в профиль, и Сухаря развернули боком. Но каждый раз, когда репортер поднимал фотоаппарат, конь поворачивал морду и смотрел прямо в камеру. Фотограф даже пробовал спрятаться в кустах, пока его помощник отвлекал коня, но каждый раз, когда он собирался сделать снимок, Сухарь поворачивался и смотрел в его сторону. Спустя восемь минут мучений Смит вытащил из кармана морковку и бросил ее ассистенту фотографа. «Вот, держите, – объяснит тренер. – Он ее любит. Держите морковь так, чтобы Сухарь ее не достал, и пусть уже ваш друг сделает снимок». Это сработало.

Поллард наконец достаточно окреп, чтобы путешествовать, и приехал в город, где когда-то считался лучшим. Город юности показался Реду каким-то съежившимся, выцветшим. Огромный ипподром стоял пустой и заброшенный. Оживленные улицы, по которым Вульф гонял на своем «студебекере», были тихими и безлюдными – теперь по ним гонял только ветер. И даже девицы из «Красной мельницы» куда-то подевались. Дом знаменитых развратниц, способных пускать дым из всех щелей, восстановили и переоборудовали – подумать только! – в школу для детей. Позже это здание станет церковью. Лишь один бизнес по-прежнему процветал в городке – оформление разводов. Процедуру проводили легко и быстро, в холодных конторах, которые прежде были шумными барами.