Рок небес - Мэри Робинетт Коваль

Ну сколько можно? И вот так каждый раз.

Что ж, возможно, все-таки пришло время для игр.

– Мы можем поиграть сейчас.

Камила фыркнула.

– Ты рифму выдала? Ну, класс!

– Я знала, ты придешь в экстаз.

– Отличный вышел бы рассказ.

Я закусила нижнюю губу. Чудесная рифма получалась со словом «противогаз»…

– Но нам другой был дан приказ.

Камила под своим шлемом кивнула.

– А кто-то скажет, что… – тут, наконец, показатели выровнялись, и Камила протянула руку к двери: – Как раз!

Мы рассмеялись. Камила зацепилась за поручень и толкнула люк. Мы вплыли в коридор «Пинты» с медицинскими чемоданчиками на буксире. От задней части корабля нас отделяла примерно четверть длинного коридора.

В белом туннеле горел яркий свет. Почему-то я думала, что все здесь будет тусклым и серым, но с электричеством все было в порядке. Я выглянула в ту сторону, где встречались подпорки кольца, и ахнула. В потоке воздуха медленно вращался коричневый, комковатый, водянистый шар величиной с мою голову.

Еще один, поменьше, парил дальше по коридору. Теперь, когда я знала, на что смотреть, в воздухе обнаружились десятки маленьких шариков.

– Боже. Им не врач нужен, а пылесос.

– И то, и другое не помешает, – Камила толкнула чемоданчик перед собой и полетела дальше по коридору. – Я пойду в спортзал. Посмотришь, можно ли это убрать?

А я еще думала, что тот засорившийся унитаз был кошмаром.

* * *

Хотя я была в костюме, предназначенном для защиты в суровых условиях Марса, у меня все равно возникло желание обработать руки щелочью. По правде говоря, я все-таки вымыла перчатки костюма после того, как закончила с уборкой коридора. На это ушло больше половины отведенных мне пяти часов, а я даже до жилого модуля еще не добралась. Мы все спали в невесомости, и я готова была поспорить, что там творится сущий ад. Руби поступила умно, переместив всех в тренажерный зал, где распространению диареи мешала гравитация.

Я соскользнула вниз по лестнице и неуклюже двинулась к тренажерному модулю. Марсианский скафандр был не настолько тяжелым, как полноценный скафандр для выхода в открытый космос, но все равно достаточно громоздким. По пути я заглянула в туалет, чтобы снова вымыть руки, и отпрянула, увидев на стене коричневые разводы. Кто-то определенно пытался все отмыть, но в итоге размазал только еще больше.

Больше всего на свете мне хотелось вернуться на «Нинью», взять весь отбеливатель, что у нас есть, и окунуться в него. Но вместо этого я помыла перчатки, а потом открыла шкафчик и достала бутылку лизола. Сбоку на бутылке красовалась этикетка «Почетный спонсор космической программы». Мне понадобилось секунд тридцать или, может, минута, чтобы смыть коричневые разводы.

Удивительно, но о болезни сильнее всего свидетельствовали не вращающиеся шарики экскрементов, а этот частично смытый след. Первые вполне могли просто уплыть из канализации из-за какой-то неполадки. А тут же… Какой-то космонавт явно понимал, что нужно убраться, но был слишком болен, чтобы закончить работу.

Я снова вымыла перчатки и на всякий случай брызнула на них лизолом.

А потом я отправилась в тренажерный зал.

Камила сидела на коленях рядом с Бенкоски, вытирая ему лоб влажной тряпкой. Честно говоря, я чуть ли не ждала, что она снимет свой скафандр ради героической помощи больным, но она этого не сделала. Эта живописная сцена невольно напомнила мне, как далеко мы шагнули со времени падения метеорита. Знаю, можно подумать, что выход в открытый космос служит достаточным напоминанием, но он превратился в рутину. И в этом контексте марсианский скафандр очень сильно выделялся. Я как бы увидела его заново: весь этот серебристый майлар, белые трубки, хром, сталь и пластик. Мы выглядели прямо как персонажи Флэша Гордона или Бака Роджерса.

– Чем помочь?

– Поставь де Беру капельницу. Он мне даже прикоснуться к себе не дает.

Она посмотрела на меня. Ее лицо обрамлял шлем. И – прямо как со скафандром – я словно впервые увидела, какая у нее смуглая кожа. Я помнила, что Камила была арабкой, но совсем забыла, что де Бер замечал в ней только это. Кивком головы Камила указала на чемоданчик.

– Знаешь, как капельницу ставить?

– Принцип понимаю, но никогда этого не делала. – Я подошла к чемоданчику, стоявшему на скамье, и опустилась рядом с ним на колени. – Он не дает тебе себя трогать? Серьезно?

– Он просто бредит, – она встала и неуклюже подошла ко мне. – Я себя в этом пытаюсь убедить.

– Он мудак. Но это я просто так.

– Вот я сожму кулак… – Камила открыла чемоданчик и вытащила один из пакетов с физиологическим раствором. – Придется подкожную капельницу ставить, если только не думаешь, что сможешь в этих чертовых перчатках найти вену.

– Я даже без перчаток никогда этого не делала. – Вот что интересно. Хотя сердце у меня стало биться чаще, мысль о том, чтобы ставить кому-то капельницу, действовала мне на нервы куда меньше Паркера, когда тот расспрашивал меня об идише. Мозг иногда не поддается никакой логике. Руки у меня и не думали дрожать, когда я взяла пакет с физраствором. – Сможешь меня сориентировать?

Она пожала плечами и ухмыльнулась.

– Раз вену мы не ищем, можно, по сути, воткнуть иглу куда угодно. Больнее, если ткнуть в ладонь, потому что там больше нервных окончаний. Еще точно будет больно, если уколоть до испарения спирта, потому что часть спирта попадет в кровь с иглой. От этого возникает ощущение жжения… Это тебе просто для информации, как сказал бы Паркер.

Но, несмотря на эти скрытые угрозы, Камила все же выдохнула и пошла за мной в ту сторону, где на одном из матов для борьбы лежал, свернувшись калачиком, де Бер. Он завернулся в грязное одеяло. Те участки кожи, которые из-под него виднелись, приобрели желтоватый цвет и бумажную текстуру. Кожа на губах потрескалась.

Когда я опустилась перед ним на колени, он открыл глаза. Красные вены паутиной окружали синие радужные оболочки, а в уголках век скопилась слизь. Показался его язык, когда он облизал губы.

– Йорк.

Он коротко кашлянул и снова закрыл глаза. Я внимательно, словно за запуском, наблюдала за его грудью, чтобы убедиться, что он дышит.

Как вообще можно кого-то ненавидеть и вместе с тем не желать ему смерти? Я вдохнула переработанный воздух и сдвинула одеяло, чтобы обнажить руки. Он снова распахнул глаза и схватился за ткань.

Я чуть не выронила иглу. Чуть не воткнула ее в себя.

Он что-то сказал на африкаансе. Дыхание у него было неровным.

Не знаю, что точно он сказал, но по взгляду, который он бросил на Камилу, можно было и догадаться. Ничего он не бредил. Просто он был гребаным расистом.

– А если я на него сяду?

– Не хочу рисковать. Вдруг он пробьет тебе лицевое забрало. Хотя… – Камила отвернулась от меня, – хм.

– Что? – Я повернулась, чтобы проследить за ее