Рок небес - Мэри Робинетт Коваль

ему приказывать вести себя прилично, он только еще глубже уйдет в расизм.

Я посмотрела на Бенкоски, насколько это позволял шлем. Из-за того, что он всем весом давил на герметизирующую прокладку, я не могла повернуть голову, и видно мне было максимум его подбородок.

– Странно, что он вообще попал в команду.

– Паркер пытался его отстранить.

Бенкоски вздохнул и тут же закашлялся.

Я остановилась, чтобы дать ему отдышаться.

– Я не знала.

– Клемонс запретил. Бюджет. ЮАР вкладывала огромные деньги, – Бенкоски выпрямился и пошел дальше. – Но я ведь несу ответственность за то, чтобы этот корабль оставался в рабочем состоянии, а он – второй пилот. Прекрасные времена.

– А в МАК знают, что он все еще доставляет тебе проблемы?

– Не-а. Они все равно ничего бы не могли сделать. Возможно, предложили бы психотерапию или что-то в этом роде. И то не торопились бы, – он отпустил меня, когда мы оказались у подножия лестницы в круговой коридор. – Отсюда я сам справлюсь.

– Могу тебя подтолкнуть, если возникнут трудности.

Бенкоски рассмеялся и похлопал себя по пятой точке.

– Ага. Подгузник еще не полон, так что дерзай.

Сверху на нас взглянула Камила.

– Я больше не собираюсь мыть тебе задницу.

– Я и сам справлюсь.

Бенкоски начал подниматься по лестнице.

Я полезла сразу за ним на случай, если он поскользнется. Хотя не знаю, что бы я стала тогда делать – оперлась о ступеньки скафандром, загородив собой проход? Когда я появилась в коридоре, Бенкоски висел у стены, держась одной рукой за поручень, а Камила плавала рядом, изучая мешок с физраствором.

– Твою мать. Прости. Я должна была сообразить. Просто отвлеклась… – Камила покачала головой. – Тебе придется вернуться вниз, в гравитацию.

– Что? Почему?

– Соляной раствор идет самотеком под действием силы тяжести. Тут от него не будет ничего хорошего, – она взяла Бенкоски за плечи и повернула обратно к лестнице. – Прости, но с фактами не поспоришь.

– Все будет нормально, – он обернулся и взглянул на меня, ища поддержки: – Эльма. Скажи ей, что все будет нормально.

– Нет. – Я покачала головой. Я со многим могу поспорить, но не с утверждениями врача. – И не заставляй меня звонить Паркеру, чтобы он отдал тебе прямой приказ.

Он открыл рот, словно собираясь возразить, но тут же его закрыл.

– Ладно. Я буду благоразумен и вернусь вниз.

Камила дождалась, когда Бенкоски начал спускаться, и только тогда направилась в сторону передних шлюзов, которые находились рядом с жилым модулем. Мы плыли бок о бок по коридору, и я все думала, что сказать. Тяжесть того, к чему мы приближались, была столь ощутима, словно обладала своей собственной силой притяжения.

Даже если бы Бенкоски не сказал, какой нам нужен шлюз, это было бы очевидно, поскольку здесь показатели давления сигнализировали о том, что с другой стороны люка вакуум. Камила нажала кнопку, закрывавшую внешний люк. Как только он захлопнулся, я открыла клапан, и в шлюз с ревом ворвался воздух. На ум не приходили ни рифмы, ни даже обычные фразы, которыми можно было бы начать игру.

Сбоку от меня Камила прочистила горло.

– Руби Дональдсон была замечательным врачом и лихим игроком в бридж. Она танцевала линди-хоп[58] так, что даже на Земле казалось, будто она порхает в невесомости. Мы с ней были в одной учебной группе, и я никогда не забуду нашу первую встречу. У нее были эти хвостики, из-за которых она выглядела лет на двенадцать, и когда какой-то парень спросил, не заблудилась ли она после школьной экскурсии, она взглянула на него и сказала: «Да. Я из суровой школы гребаной жизни, и я тебя еще научу не делать поспешных выводов». Мне будет ее не хватать.

Вплоть до этого момента мне не хотелось плакать. Теперь же слезы грозили образовать у меня перед глазами целые лужи, и я быстро-быстро заморгала.

– Руби Дональдсон была прирожденным космонавтом и отзывчивым врачом. Она очень серьезно относилась ко всем аспектам своей работы, даже к тем, что были лишены ореола очарования. Я ни разу не слышала от нее жалоб на переработки, и она сама была готова остаться после работы, если ее коллеге нужна была помощь. Я познакомилась с Руби на Луне, когда она училась водить луноход. Никогда не забуду, как она кричала: «Йи-ха!» Так и хотелось подарить ей лассо.

Я смотрела сквозь забрало шлема на показатели, а мир вокруг меня наполнился свистом моего дыхания. Нам пришлось подождать еще минуты две. Наконец давление выровнялось, и можно было открыть люк. Я выглянула через иллюминатор в тускло освещенный куб шлюза и убедилась, что внешний люк точно закрыт. В центре люка плавал полупрозрачный пластиковый мешок с широкими ручками с обоих концов. Тонкий пластик прижался к шее Руби, так что можно было разглядеть ее плечо и голову сбоку.

Я тяжело сглотнула, отдраила люк и потянула его на себя, опираясь на один из поручней. Камила вплыла в шлюз вслед за мной. Она положила руку на тело и тихонько сжала.

– Твердое.

Я бросила взгляд на показатели кислорода. Наверное, я надеялась, что они будут слишком низкие и придется спешно уходить, но прибор утверждал, что мне хватит воздуха закончить с этим делом и вернуться на «Нинью». Я стиснула зубы, одной рукой взяла мешок за одну из ручек, а другой ухватилась за поручень. В голове прокручивались строки поминального кадиша[59]. Yitgadal v’yitkadash sh’mei raba. B’alma di v’ra…[60]

– На счет «три»?

Камила кивнула и взялась за другую ручку.

– Раз. Два. Три.

…chirutei, v’yamlich malchutei, b’chayeichon…[61]

Мешок взлетел к потолку так легко, будто мы встряхивали простыню. Когда вверху он изогнулся дугой, мы резко опустили его вниз. На мгновение под пластиком показались очертания лица и груди Руби. И даже ее косичек. А потом она начала рассыпаться. Когда мешок коснулся пола, отчетливо послышалось три глухих удара.

…uv’yomeichon, uv’chayei d’chol beit Yisrael, baagala…[62]

Вверх. Мешок задрожал, когда изнутри в него вонзились мириады острых частиц.

…uviz’man kariv. V’im’ru. Amen[63].

Вниз. В руке отдавалось дрожью, когда тело внутри мешка рассыпалось на десятки камней.

Y’hei sh’mei raba m’varach, l’alam ul’almei almaya[64].

Вверх. Изнутри к пластику прижалось что-то круглое, как безликая детская головка.

Yitbarach v’yishtabach v’yitpaar, v’yitromam…[65]

Вниз. В шлюзе была обычная атмосфера, а не благословенная тишина вакуума. Камешки в мешке гремели и трещали.

…v’yitnasei, v’yit’hadar v’yitaleh v’yit’halal…[66]

Вверх и вниз, вверх и вниз, да будь оно все проклято…

* * *

Когда мы закончили… Когда вернулись на борт «пчелки»… Когда мне пришлось снять шлем, потому что лететь в нем теперь я бы не смогла… Даже когда мы, наконец, вернулись на «Нинью»… я все еще чувствовала, как в руках все вибрирует от того, что тело Руби распадается на куски.

Но я была благодарна