Твой пока дышу (СИ) - Семакова Татьяна

Я, конечно, всё понимаю, но с хера ли в ней столько агрессии? Да, выходка детская, никакого урона, если не брать в расчёт пыльные туфли, не причиняет, но с её стороны – это ахереть какой вызов. И это выстёгивает неимоверно! Она трахалась на квартире моей матери с другим, и она же меня закапывает!

– Достала телефон и при мне отправила заявление на отцовство, – проговариваю почти по слогам.

Вибрирует всё внутри. Ходуном ходит, каждый мускул дрожит, каждый нерв трескотнёй мозги разрывает, все эмоции шатает, весь чёртов баланс, найденный с неимоверным трудом, безо всякого ритма раскачивает.

Злобно хмыкает себе под нос и продолжает заниматься ровно тем же.

– Оглохла? – шиплю, чувствую, что начинаю терять контроль, нервным движением ноги стряхивая песок.

– Дома он, Паш, – ухмыляется, вскидывая подбородок. – Сгоняешь? Покажи нам, на что готов пойти, чтобы стать папочкой.

Отшатываюсь.

Всматриваюсь в её лицо, пытаюсь собрать какой-то пёстрый пазл, но вся хитрость в том, что явно не хватает большей части деталей.

Солнцев ей что-то напел? Бред вроде, что он может такого сказать?

Арсений? Матвей? Тоже вряд ли, слово дали, рта не откроют.

– Ок, – выдаю сухо и просто иду к подъезду, дав своим запёкшимся тотальными перегрузками мозгам хоть немного остыть.

Поднимаюсь, прохожу в квартиру, слышу рыдания матери из комнаты, разрывающие сердце в клочья. Остыть? Да как же! Что тут, нахрен, происходит?!

Разуваюсь, иду на всхлипы.

– Ма… – зову странным образом севшим голосом.

– Уйди, Паша! – выкрикивает жалостливо. – Уйди! Не могу тебя видеть! Люблю всем сердцем, но просто не могу!

– Ма… – бормочу оторопело и нетвёрдой походкой подхожу ближе, падая на пол рядом с диваном, на котором она сидит. – Ма, в чём дело?

– Уйди, родной, уйди, пока не наговорила тебе того, о чём буду всю оставшуюся жизнь жалеть! Ты… ты… как ты мог! – не вопрос даже, утверждение. Я совершенно точно смог что-то такое, что не вписывается ни в какие рамки. – Я же… я поверила тебе, Линда поверила… немыслимо… мне так стыдно! Так стыдно за тебя! Никогда не было так стыдно! Уходи, прошу, умоляю, уходи!

– Мам! – хриплю уже, руку к ней тяну, сжалось всё внутри, ни черта не соображаю, ничего не вижу, кроме её горя, причиной которого, вне всяких сомнений, являюсь.

– Уходи!!! – выкрикивает, впервые за долгое время посмотрев мне в глаза.

С болью, с обидой, с пожирающей душу печалью, в слезах вся.

Понимаю, что бесполезно и дальше что-то спрашивать. Что не скажет ничего больше, одни обвинения в её взгляде читаются, не способна сейчас ни на что другое, не может, на взводе, в переживаниях, в горе. В горе!

Выхожу, сажусь на лавку, наблюдая за дочерью, всё так же копающейся в песочнице, пытаясь свести концы с концами.

Единственное, что изменилось меньше, чем за сутки – появился Солнцев.

Достаю мобильный и отправляю номер его тачки Панфилову, наплевав на то, что, вообще-то, люто его ненавижу. Именно он был первой любовью Линды, именно он первым раздавил её сердце, причинив столько боли, что она несколько месяцев даже не улыбалась. Не до гордости. Он – первоклассный частный детектив со связями в прокуратуре, следственном комитете и ещё чёрт знает где.

Даю ему пару минут, набираю.

– Неожиданно, – хмыкает в трубку, но, скорее удивлённо, чем насмешливо. И это вселяет определённые надежды.

– Нужна помощь, – думал, буду выдавливать через силу, но призыв даётся неимоверно легко.

– Без проблем, – отвечает серьёзно. – Информация по делу о дилерах у клуба?

– Нет, личное, – морщусь, сообразив, что Арсений обратился к нему же.

– Слушаю.

Не язвит, не острит, в голосе немалая доля тревоги.

Блядь. Он что, мой друг? Забавно, однако.

– Выясни всё о перемещениях этой тачки у нас. Въехал не раньше двадцать первого, по шоссе с юго-запада.

– Уф… – выдувает через губы, вибрируя в динамик.

– Уверен, он топил так, что собрал все камеры.

– Это лучше. С точки зрения меня, – хмыкает уже довольнее. – Инфа по мере поступления?

– Если не затруднит, – вот это уже откровенно выдавливаю.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Слышу смешок, понимаю, что отключился. Не. Нихера не друг.

Начхать. Я должен знать, что произошло.

Единственная причина, по которой Линда может вести себя подобным образом – она узнала о записке. Вероятно, Солнцев следил за ней. В то же время, когда возле моего дома околачивалась Лерка. Не удивлюсь даже, если это послание она оставила по его указке: всегда легко велась на сладкие речи и мнимое желание помочь. Но, прежде чем пытаться что-то объяснить, нужны доказательства, иначе это будет лишь моё слово против его. И дело тут даже не в Лерке, результаты анализов будут готовы до обеда, опровергнут беременность, подтвердят наличие наркотиков, никаких проблем. Не-ет… тут, сука, весь вопрос именно в самом Солнцеве. Хочу уничтожить его в её глазах. Хочу, чтобы смотрела на него с тем же холодом, с которым сейчас смотрит на меня. Чтобы никогда больше не позволила ему к себе прикоснуться.

Возвращаюсь на детскую площадку, стараясь не выглядеть батиной шапкой из ондатры с антресоли, изрядно потасканной и побитой молью.

– Где же телефончик, Паша? – злобно потешается Линда. – Неужто передумал? Иди тогда, чего встал? Солнце мне загораживаешь! А я, знаешь ли, его люблю!

Хватаю её за плечи, поднимая и встряхивая. Зубы сцепил, но нет ни ответной обиды на её явно двусмысленные выпады, ни раздражения, ни, тем более, злости. Сам до конца не понимаю конечной цели, наверное, в тот момент просто хочу прекратить эту пытку. Хочу только перестать бесконечно представлять её в объятиях другого.

– Что такое, Паш? – дрожит в моих руках, губы надувшиеся поджимает, но продолжает генерировать яд, литрами выливая на мою голову. – Имеешь что-то против солнца? У тебя к нему какие-то личные претензии?

– Нет, не передумал, – отвечаю спокойно на единственно важный вопрос. – Я люблю свою дочь, – отворачивается, роняя слёзы и стоически делая вид, что их нет. – И тебя, – добавляю абсолютно не запланировано.

Опускаю ногами на песок.

Не отпускаю.

Не могу больше отпускать, просто не могу, потеряю, если сделаю это, ускользает же, точно потеряю! Нужно изолировать её. Нужно изолировать её от него.

В напряжённых усиленной работой извилинах тут же рождается план.

Разжимаю руки, чтобы немедленно приступить к реализации.

Глава 20

Боюсь снова оказаться в его объятиях, боюсь потерять контроль, боюсь, что всю жизнь проведу рядом с мужчиной, для которого лишь одна из многих. Боюсь, что не проведу…

© Линда Силина

Сижу в песочнице, украдкой растираю по лицу слёзы и молю только о том, чтобы не передать эмпатичной Надюше ни крохи той неразберихи, что творится в моей голове. Чтобы не коснулась её ни одна из прожигающих сердце эмоций, чтобы не вырвался из меня ни один всхлип.

Каков мерзавец!

Нет, я, конечно, понимаю, что он мог просто не быть в курсе, что я застукала его с другой, хотя и это сомнительно, Арсений и Матвей рано или поздно присоединились бы к его тематической вечеринке и рассказали, что я была в клубе, но сам-то он знает. Сам то в курсе, что другую трахал! Да по одному тому, как «тепло» его встретили дома, мог бы догадаться, не дебил же, в самом-то деле!

И упорно продолжает гнуть свою линию. Любит он меня, видите ли.

Любит!

ЛЮБИТ!

Это что, норма такая? Или просто любит он всех своих девок? Мудак! Беспринципный мудак с каменным сердцем!

– Твой телефон, – как обычно подкрадывается к беззащитной жертве со спины. Как обычно вздрагиваю. Нет, не так… я, блин, дёргаюсь так, будто через меня двести двадцать пропустили! Задница соскакивает с тонкого бортика песочницы, и я заваливаюсь спиной на его ноги, задирая голову и прожигая его свирепым взглядом загнанной лани. – Извини, не хотел напугать.