Охотники за человеческими органами - Гордон Томас

Томми вернулся к кровати, пытаясь отыскать в нем признаки жизни. Их не было. Он выждал еще несколько минут, потом подошел поближе и присел на корточки. На брюках незнакомца растеклось маленькое мокрое пятно. Он наклонился, понюхал, и тут же его глаза просветлели. Томми быстро отпрянул. Посмотрел на перчатки. От них исходил тот же самый слабый маслянистый запах. На тренировках в школе говорили, что по-настоящему смертельные новые нервно-паралитические вещества пахнут автомобильной смазкой. Избегая дотрагиваться до перчаток и пятна на бедре, он обшарил карманы мистера Белые Перчатки. В бумажнике он не нашел ничего, кроме пачки стодолларовых купюр. Ни удостоверения личности, ни каких-то личных бумаг. Не было даже водительских прав. Из заднего кармана он вытащил маленький коричневый кожаный футляр, раскрыл его и уставился на цветную фотографию мистера Белые Перчатки на пластиковой карточке. Судя по надписи на карточке, его звали Клаус Клингер. Почти такая же классическая немецкая фамилия, как Шмидт. Но не было никакого ключа к тому, кто выдал эту карточку.

Томми выпрямился и сунул карточку в свой карман. Ему здорово хотелось в туалет. Облегчившись, он взглянул на себя в зеркало — лицо было белым как мел. Он наполнил раковину холодной водой и опустил в нее лицо, снова посмотрел в зеркало и повторил процедуру. Вытеревшись, он вернулся в комнату, уселся на кровать и уставился на тело Клингера. Его инструктор по химическому и биологическому вооружению говорил, что теперь, когда русские избавились от своих арсеналов, шанс наткнуться на какое-то нервно-паралитическое вещество ничтожно мал — если только вам не случится работать в Ираке. Надо не забыть сказать инструктору, чтобы он он добавил к этому списку по крайней мере еще один мотель в Вашингтоне.

Телефон на ночном столике зазвонил. Это была Шанталь. Он рассказал ей о том, что произошло.

— С тобой все в порядке?

— Все нормально. Но ты передай полковнику, что я почти уверен: этот Клингер — из Команды номер один.

— А ты позвони Гейтсу. Тебе понадобится местная крыша, — бодро сказала Шанталь. — И не давай никому притрагиваться к этим перчаткам.

— Вот насчет этого можешь не волноваться, — с готовностью отреагировал Томми.

Глава 27

Уход короля и королевской свиты послужил сигналом формальному завершению приема в честь Нобелевских лауреатов. Но люди все еще толпились вокруг лауреатов, в основном слушая их и лишь иногда прерывая вопросами и комплиментами.

Грациозно выскользнув из одной группы, Иосиф повернулся к Мортону.

— Я уже сыт влюбленными взглядами. Давай выберемся отсюда и оставим площадку остальным четверым. — Он подмигнул Мортону. — Ты когда-нибудь задумывался, почему Нобель учредил премии лишь в пяти областях?

— Нет. Но, кажется, сейчас узнаю, — сказал Мортон, пробираясь с ним сквозь толпу.

— Это точно, Дэвид, — бодро воскликнул Иосиф. — Нобель учредил премии лишь в тех областях, которые интересовали его самого. Итак: ни ботаники, ни биологии, ни зоологии, ни психологии. Даже у Фрейда никогда не было ни единого шанса. То же самое с архитектурой и экономикой. Кроме того, Нобелю медведь на ухо наступил, а значит, Паваротти никогда не получит Нобелевскую премию. Ни один из ныне живущих великих художников не удостоится этой награды за свои холсты, поскольку Нобель считал их искусство занудством. А премию за литературу он ввел лишь в конце жизни, когда серьезно увлекся чтением.

— Ты просто кладезь информации, Иосиф.

Тот протестующе улыбнулся.

— Просто сведения из тех бумаг, что прислал мне Линдман. Странный он человек, правда? Тот, кто его не знает, принял бы за владельца похоронного бюро. А между тем он собаку съел на лести. Взгляни, как обхаживает Мадам.

Как только нарушилась прямая линия, в которую гости выстроились при выходе короля со свитой, Линдман подошел к ним, увел Мадам и теперь водил от группы к группе, топчась рядом с ней и идя следом, словно охраняя. Сейчас она была в дальнем конце зала, Линдман снова представлял ее каким-то гостям.

— По-моему, с ней давно уже никто так не разговаривал, как ты, — сказал Иосиф.

— Вероятно, она слишком привыкла делать все что взбредет в голову, — пробормотал Мортон.

— Это в ней старый комплекс кинозвезды. Поэтому ей нравится, когда ее называют Мадам. Дает возможность почувствовать себя Гретой Гарбо.

— Ты полагаешь? — вяло спросил Мортон, не очень расположенный спорить с этим утверждением.

В те несколько минут перед выходом короля он почувствовал в ней нечто большее, чем обыкновенную силу. Политиканы и магнаты обычно судят обо всем по удельному весу успеха. То, чем она обладала, было сильнее, глубже и гораздо опаснее. Она походила на человека, которому больше неинтересно приумножать свои богатства и достижения, потому что он вовлекся в нечто более важное, а успех полностью зависит от его собственного самоконтроля. Даже ее поклон королю был не более чем легкий наклон головы, словно при всей полноте мирской власти над этой страной у него не было власти над ней. Словно ее не было ни у кого. И меньше, чем у кого бы то ни было, — у этого нежно-старомодного графа, который явно одурманен и ловит каждое ее слово. Мортон снова встретил ее взгляд. Он не мог определить, о чем она думает.

— Она прекрасно справляется со своим возрастом. Но она старше, чем выглядит. Старше, быть может, лет на десять, — пробормотал Иосиф.

— Так много?

— Инстинкт хирурга. И все эти подтяжки. Те, кто делают столько подтяжек, здорово пожили, но никак не могут привыкнуть к мысли о том, что пора успокоиться. Может, из-за всех этих любовных связей.

— Психиатрия много потеряла, когда ты избрал для себя хирургию, Иосиф.

— Ты считаешь, в моей работе мало психологии? Подумай как следует, Дэвид!

Но Мортон обезоруживающе улыбнулся, продолжая думать о Мадам.

Она стояла позади группы, окружившей лауреата этого года в точных науках. Без сомнения, он был блестящим химиком, но при этом еще и жутким занудой с кошмарной манерой привлекать еще большее внимание к своему лицу альбиноса частым вытиранием его носовым платком, хотя она не видела следов пота, увлажняющего его кожу, которая напоминала брюшко слизняка. Лауреат разглагольствовал с делающим его речь почти неразборчивой славянским акцентом о необходимости науки, способной разрешить проблему голода в мире с помощью создания синтетической пищи.

Линдман пробормотал ей на ухо:

— Может, пойдем? Сейчас можем свободно уйти, и у нас еще останется время для позднего ужина.

Она ответила холодно, не поворачивая головы:

— Не сегодня. Мне нужно поработать.

Он постарался скрыть разочарование.

— Тогда, может быть, ленч завтра?

— Вы не должны монополизировать меня, Олаф.

Линдман стоял, совершенно раздавленный, следя за ее взглядом, снова обращенным в сторону Иосифа и Мортона, шедших через зал.

— Полковник Мортон знал, что я буду здесь?

Он был словно ходячим опровержением одной из ее теорий о людях: тот, кто достиг столь многого, не может не быть уязвим.

— Вряд ли. А почему вы спрашиваете?

— Просто так, Олаф. Он необычный человек. — И все-таки она чувствовала, что этот полковник не сделал ни единой попытки заполнить мертвое пространство между ними, словно не желал ни сделать ей приятное, ни произвести впечатление.

— Полагаю, да. Но у него довольно странная работа — быть полицейским мира. Есть что-то героическое и абсурдное в этом, вам не кажется?

Что бы ей ни казалось, она оставила это при себе, предпочитая ограничиться утверждением очевидного:

— На первый взгляд между ним и доктором Крамером довольно мало общего.

— Насколько я понимаю, доктор Крамер работал с ним. Кем-то вроде советника — я слышал об этом на совещании в Министерстве иностранных дел.

Мадам потребовалось время, чтобы ответить, и ее ответ мог относиться к чему угодно или вообще ни к чему из того, о чем шел разговор:

— Вот как?

Они были уже на полпути к выходу, когда Иосиф сказал Мортону:

— Я не доверяю этой женщине. Она следила за тобой не отрываясь, с самого момента выхода короля.

— С чего бы это? Ты уверен, что она следила не за тобой?

— Она следила за тобой, и ты это знаешь.

Мортон не подтвердил и не опроверг, что знает. Они оба снова поймали ее взгляд, на этот раз в одном из наклонных зеркал в зале.

— Она хитра, Дэвид. Когда-то у меня была подружка, похожая на нее. Она обычно ставила машину на улице и следила за мной в зеркале. Мадам, похоже, того же сорта. Это еще одна причина, почему я не доверяю ей.

— Сколько же всего причин, а, Иосиф? — небрежно осведомился Мортон.

— Наверно, этих достаточно. Но все они в конце концов сводятся к одному и тому же. Она — групи[10] за медиками. Таким я действительно не доверяю.