Иванов, Петров, Сидоров - Сергей Гужвин

— Николай Иванович, — сказал Иванов, — я с друзьями сторонник Плеханова, и разделяю взгляды "Чёрного передела", хотя и не вхожу в него. Мы в этом уезде пытаемся осуществить передел земли в пользу крестьян. Мы не верим в революцию без участия народа. И не разделяем Ваши взгляды, в том, что можно захватить власть без революции. Вот убили вы с товарищами царя, и что? Самодержавие рухнуло?

Петрова слегка покоробило, что Иванов занёс его в сторонники Плеханова. Он вспомнил, какие пробки на улице Плеханова в центр, по утрам. Однако промолчал, давай, мели Емеля, посмотрим, что дальше будет.

Морозов на речь Иванова недоверчиво усмехнулся, и молча стал смотреть в окно, за которым прогуливался охранник.

Уже почти стемнело, пора было отправлять арестанта в Вязьму. Более долгую задержку в уезде не поймут. Иванов обозлился, и подумал: "Да ну, его, позвать Сяву, что ли? Ладно, ещё одна попытка".

— А Вы знаете, что вы сотоварищи взорвали императора, когда он ехал подписывать первую русскую Конституцию, написанную графом Лорис-Меликовым? Из-за вас, Россия вместо Конституции получила "Манифест о незыблемости самодержавия".

— Нет!!! Не может быть! — вдруг выкрикнул Морозов и подскочив к столу, обеими руками вцепился в столешницу. На него было страшно смотреть. Лицо побледнело как мел, глаза загорелись неистовым огнём. — Вы лжёте! — Он явно ничего не знал о Конституционном проекте Лорис-Меликова. Ну, конечно, "Манифест о незыблемости самодержавия" опубликовали, а "Конституция" так и осталась секретным документом.

— Почему это я лгу? — Иванов удивлённо поднял брови, — Может эта Конституция и не совершенная, Государственная Дума только с совещательными функциями, но тенденция. Не верит царь народу пока, так и вы не верите. Сами переворот решили организовать. Если бы не вы, в России был бы уже парламент. Несовершенный, но парламент. А это уже шаг к конституционной монархии.

— Откуда вы знаете? — выкрикнул вне себя Морозов.

— Что откуда знаю? — не понял Иванов, — Что будет конституционная монархия?

— Нет, про Конституцию!

— Ну, дорогой, я не могу этого сказать. Что такое "конспирация" Вы знаете? Впрочем, могу намекнуть. В Зимнем дворце не только придворные обитают. Там много обслуживающего персонала. Степан Халтурин, перед тем как взорвать Зимний, работал же там плотником? Вот и у нас есть там свой человек.

Теперь на Морозова было жалко смотреть. Как будто из человека вынули стержень. Он опустился на стул, и закрыл лицо руками.

Петров вполголоса спросил: — Слушай, он нас не сдаст полиции? А то, что-то, мы в самом деле, конспирацию похерили?

— Не думаю. Он идейный. Впрочем, я потом прослежу за ним, — так же шёпотом ответил Иванов.

Как тихо они не шептались, Морозов услышал их слова. И именно эти слова заставили его поверить этим непонятным незнакомцам. Он поднял голову, посмотрел сухими, воспалёнными глазами и тихо сказал: — Я вас не предам, товарищи. Отпустить меня вы не можете, слишком много людей меня видели, да? А если я напишу письмо, сможете передать?

Иванов кивнул.

Петров смотрел на народовольца, который быстрым, летящим почерком писал на листке бумаги, и в душе у него что-то сдвинулось, повернулось острым углом, и стало трудно дышать. Вот он, революционер, стоявший у истоков той власти, которая построила в России большие и светлые школы, просторные больницы, накормила и одела не избранных, а всех. А сейчас власть, у которой крестьянин-кормилец имеет сто грамм чёрного хлеба в день, гонит его на каторгу.

Петров наклонился к уху Иванова и сказал совсем тихо: — А никак нельзя его… ну, это… оставить?

Иванов глянул на него с интересом, и ответил: — Живьём нет, а вот сознание скачаем. Может и пригодится, — Потом прошёл на кухню, и сказал Агафье, чтобы она принесла ужин.

Морозов дописал письмо, свернул его вчетверо, и сверху надписал адрес. Увидев перед собой тарелки, благодарно кивнул и начал есть.

На просьбу Иванова надеть наушник, удивился, но, повертев его в руках, и не найдя в этом ничего опасного, подчинился.

Когда сознание скачалось, Иванов сказал: — Пора. Попрощаемся здесь, на улице слишком много глаз, — и подойдя к Морозову, пожал ему руку. Потом подошли Петров с Сидоровым, и тоже пожали руку Морозову. Молча. Потом позвали Савелия и он увёл арестанта.

Савелий сел в пролётку вместе с каторжанином, на козлы посадил одного из охранников. Через час, домчав до Вязьмы, он сдал Игнатия Ельникова уездному исправнику. Потом, на обратном пути, заехал в Калинкино, усадьбу титулярного советника Максакова Гвидона Ананьевича, передал виньетку Иванова, и получил приглашение для своих господ на завтра. Морозов не обманул. В полиции никому, ни о чём не рассказал. В Нерчинске заболел скоротечной чахоткой, и умер за год до окончания каторжного срока.

Глава 14

Время до приезда Алисы в Ливадию, было занято ликвидацией врагов. Днем приёмы, вечером до поздней ночи братья, устроившись в бункере, зачищали Европу и Россию от революционеров.

Париж, Лондон, Берлин, Вена, Цюрих… Георгий всматривался в лица разрушителей Российской империи, и всё пытался найти в них нечто зловещее и отталкивающее. Но нет, лица были самые обыкновенные. Благожелательные, улыбающиеся, самодовольные лица состоятельных господ, одетых с парижским шиком, с бриллиантовыми запонками и золотыми цепочками от часов. Они ходили, постукивая изящными тросточками по тротуарам, сидели в респектабельных ресторанах, читали газеты, и пили кофе за столиками многочисленных европейских кафе.

Ещё до перемещения, в доме Иванова, Император, под впечатлением гибели своей и империи, вносил в список своих врагов всех подряд, чьи фамилии мелькали в революционной хронике. Получился огромный список. Уничтожить такое количество народа, быстро и незаметно, было не реально. Потом, успокоившись, и многое обдумав, Николай начал делать исключения, и список уменьшился.

Исключил из чёрного списка тех деятелей революционного движения, кому было в 1894 году до 20 лет. Сознание определяет всё-таки бытие, и у этих юношей, которые в 1905 и 1917 полезут на баррикады, есть шанс стать нормальными гражданами Великой Империи. Потом Николай разделил список на "разрушителей" и "созидателей". Тех, кто активно боролся с царским режимом, а потом почивал на лаврах — отдельно, тех, кто проявил себя в чём-то, в управлении, в создании чего-то полезного — отдельно. "Разрушителей" получилось около сотни.

Была ещё одна трудность. Исчезновение иностранцев в Европе никого не волновало, кроме их близких, а вот в России могла подняться волна обвинений против охранного отделения в похищении. Поэтому если революционеров в Европе просто развеивали, в России ликвидацию маскировали под несчастные случаи.

Николай и Георгий трудились не покладая рук. Чёрный список уменьшался. 9 октября к вечеру, пришло известие, что Аликс уже в Симферополе и завтра с утра выезжает в Алушту.

* * *

Утро 10 октября началось с суматохи. Рано утром в Ялту из Одессы пришёл пароход "Саратов", на котором приехала, как выразился Георгий, "группа поддержки". Великий князь Владимир Александрович с супругой, Великой княгиней Марией Павловной и Великий князь Сергей Александрович.

На кухне закипела работа, у местных татар были закуплено невероятное количество цветов и фруктов, челядь кинулась украшать дворец. Ливадийский дворец, бывший дом Льва Потоцкого, выкупленный Императором Александром II у дочерей польского магната после его кончины в 1860 году, российский архитектор Ипполит Антонович Монигетти превратил действительно в роскошный дворец в мавританском стиле. Когда же его утопили в цветах, он стал воистину великолепным.

В половине десятого подали коляски, и Николай с дядей Сергеем, Великим князем Сергеем Александровичем, в сопровождении эскорта, отправились в Алушту, встречать Аликс. Принцессу Алису Гессен-Дармштадскую сопровождала её старшая сестра, Великая княгиня Елизавета Фёдоровна, жена Великого князя Сергея Александровича, которая последнее время жила в Дармштадте.

В Алушту приехали в час дня и остановились в "Голубке", даче генерала Голубова, почти в центре города, на Кутузовской улице.

Практически не ждали. Аликс с сестрой подъехали к даче на коляске, и началась церемония встречи. Конечно, никаких объятий и поцелуев не было, но Николай чувствовал, что сердце у него колотится, как сумасшедшее. После всех переживаний и сомнений увидеть цветущую, ни о чём не подозревающую Аликс, взять её за руки, услышать её смех, было счастьем.

Николай хотел сразу ехать в Ливадию, но дядя Сергей сказал, что нехорошо дам морить голодом и усадил всех завтракать. Николаю было не до еды, он рассматривал любимое лицо, и не мог понять, как у него смогла подняться рука на его ненаглядную Аликс. Он чувствовал, что радость переполняет его, как будто все заботы и проблемы спали с плеч. Раньше он думал, что сильнее уже любить нельзя, и только сейчас начал осознавать, что любовь его только начинается.