Венгерская вода - Зацаринный Сергей

Мисаил стал тщательно обнюхивать и платок, и халат.

– Когда-то платок был сильно пропитан благовониями. Хорошими благовониями, долговечными, запах которых сохраняется много лет. Они были растворены в жировой основе, в нее же погрузили на некоторое время и платок, поэтому жир впитался равномерно и на ткани не видно пятен. Но за долгое время, пока платок лежал свернутым, ткань, соприкасавшаяся с воздухом, немного потемнела. Этим платком не пользовались много лет.

– На подарок любвеобильной красавицы непохоже, – усмехнулся я, вспомнив жадноватого и всегда деловитого Омара. Вот уж кто не был похож на влюбленного, хранящего у сердца вышитый любовницей платочек. Но ведь хранил же!

Я попытался представить Омара, произносящего срывающимся голосом страстное признание в любви, и подумал: возникни такая необходимость, он загодя заказал бы текст базарному сочинителю и старательно выучил его. Занудой он был редкостным. Хотя в торговом деле это служило хорошую службу. Дела он всегда держал в полном порядке. Вспомнив об этом, я еще раз перебрал бумаги в шкатулке. Как же я сразу не заметил! Копия заемного письма среди них отсутствовала! А ведь расчет еще не был произведен. Омар бы такого никогда не допустил.

XXVI. Многоученый муж

Злат приехал только к обеду в сопровождении немолодого мужчины с длинной и узкой бородой. Именно борода бросалась в глаза в первую очередь. Узкая с обильной проседью. Все остальное было в госте незаметным. Холщовая чалма, небрежно повязанная вокруг некрашеного войлочного колпака, полосатый халат, уже изрядно поношенный, шелковый пояс, некогда пестрый и красивый, а теперь довольно выцветший. Сам человек, несмотря на и без того невысокий рост, сильно сутулился. Угадать возраст его было сложно. По бороде так уже старик. А глаза молодые и умные.

– Это Илгизар, – представил его доезжачий. – Пятнадцать лет он был в Сарае Илгизаром из Мохши, но вот уже восемь лет пребывает в звании Илгизара из Сарая. Он помогал мне зимой в расследовании исчезновения твоего брата.

За обедом познакомились получше. После многих дней питания просяной похлебкой и жаренным на костре мясом я с наслаждением разломил свежеиспеченную румяную лепешку. Угощение было незатейливым: мелко накрошенная вареная говядина и тонкая лапша из хорошей пшеницы. Все это полагалось есть руками. Еще перед каждым поставили по большой пиале горячего мясного отвара, заправленного драгоценным перцем. Отлучившись ненадолго в место отдохновения, я проходил мимо обедавших слуг. Их пища не сильно отличалась от нашей, только вместо говядины у них была баранина и лапша потолще из простой муки с отрубями. Да отвар заправили чесноком, а не перцем.

После еды подали мед – сладкий напиток, сваренный на ароматных здешних травах и ягодах, в котором я сразу угадал вкус имбиря и корицы. К нему принесли уже других лепешек, явно замешенных на молоке. Их макали в растопленное коровье масло.

Меня одолевали некоторые сомнения, не является ли этот напиток хмельным, но Илгизар, который явно был правоверным, пил его без малейшего колебания, и я успокоился.

Гость наш был уроженцем здешних краев, в молодости отправившимся добывать мед мудрости в медресе Сарая, которое построил хан Узбек, решивший насаждать в своей державе веру Пророка. Много лет выходец из северных лесов изучал право, философию и другие науки, потом даже преподавал некоторое время, был переписчиком книг и служил секретарем у Злата, бывшего сначала помощником сарайского эмира, а затем и самого визиря. Обзавелся семьей и домом. Потом пришла чума. Жена Илгизара умерла в один день, а сам он, забрав маленькую дочь, бежал в родные края. В леса чума тогда не добралась.

На родине бывшего столичного ученого назначили кадием в местный суд, но разбирать дрязги и чужие грехи оказалось ему не по душе. Теперь он учил детишек в мектебе при одной из мечетей. На хлеб хватало.

Когда Злат зимой попросил по старой памяти помочь в поиске Омара, Илгизар с радостью откликнулся.

Тогда дело закончилось ничем, и, узнав, что расследование возобновлено, бывший судья немного удивлялся:

– Наверное, хан думает, что с вашей помощью все-таки удастся установить истину.

Узнав, что я учился в знаменитом на весь мир ислама медресе Аль-Азхар, Илгизар посмотрел на меня с почтением. Он ни разу не видел человека, получавшего знания в этих стенах.

– Надеюсь, теперь наше совместное расследование пойдет быстрее.

– Илгизар верит в то, что наука может помочь решить любую проблему, – встрял доезжачий, – он даже пытается применять при этом учение какого-то хорезмийца.

– Науку вычислений великого аль-Хорезми, – почтительным голосом ответил Илгизар на мое удивление. – Мир чисел является всего лишь отражением мира вещей, и его законы универсальны. Нужно просто собирать факты, а потом выражать неизвестное через известное.

Пришлось сознаться, что математика не была предметом моих увлечений. Мир чисел всегда пугал своей отвлеченной сухостью.

– Нужно признать, что у него хорошо получается, – поддержал гостя Злат. – Иной раз даже диву даешься, как он вычисляет истину.

– Это несложно, если имеешь факты и знаешь связь между ними, – скромно опустил глаза Илгизар.

– Вот давай с фактов и начинай, – перешел к делу псарь.

Омар приехал сюда в начале лета. Поселился на постоялом дворе, нанял себе слугу из местных. Нашел его сам, на базаре, где тот подрабатывал носильщиком. Не амбалом, а так, с корзинкой, кому нужно что-нибудь до дома донести. Свел знакомство с местным священником. Дело понятное – ладан в первую голову в церквях нужен. Ну и с москательщиками, конечно, на базаре познакомился, кто ладанной водой торгует. Слугу держал больше для поездок по округе. Оно и понятно, языков он здешних не знал. Правда, в этих поездках мало что покупал. Местные люди ни мускусом, ни бобровой струей почти не занимаются. Для здешнего рынка товар мало подходящий. Это там дальше, в булгарских лесах, его хорошо берут. Только дотуда от наших мест далеко.

Когда Злат после исчезновения Омара стал опрашивать его знакомых, то выяснил, что за несколько месяцев пребывания в Мохши он так ни с кем здесь близко не сошелся. Это было несколько странно для купца, собирающегося вести дела в здешних краях. Омар ни разу не посетил местную мечеть. Не только в пятницу, но даже на праздник. Имам соборной мечети сам навестил единоверца, приехавшего из далекого Египта, выразить ему свое почтение. Поговорили о ничего не значащих вещах, и впоследствии Омар не счел нужным нанести ответный визит хотя бы из вежливости. Его даже не обрадовала возможность поговорить на родном арабском языке. На это Илгизару еще до исчезновения Омара пожаловался сам имам. Бывший сарайский выученик мусульманских шейхов и сам собирался посетить араба, прибывшего из-за моря, чтобы хоть просто услышать язык священного Корана, который постигал в медресе, из уст того, для кого он был родным. После этого передумал.

Я не был удивлен. Омар любил торговлю, и ничто, кроме нее, брата не интересовало. Не отличался он и благочестием. Дома он даже на пятничную молитву ходил неисправно, а уж оказавшись за много дней пути от ока мухтасиба и приходского имама, вовсе махнул рукой на показное благочестие.

Злат предполагал, что торговец ладаном должен был постараться завязать нужные связи среди церковных людей. Ревностно опросив священнослужителей и приходских старост, он выяснил, что Омар проявил в этом деле завидную практичность и проницательность. Он совсем не имел дел со священниками, хотя многие из них знали греческий язык, а значит, толмач для переговоров не требовался. Как истинный купец, он старался знакомиться с теми, кто ведал хозяйственными делами, считал деньги и заправлял в христианской общине. По большей части все они были православными, хотя немало нашлось и тех, кто держался учения патриарха Нестория. В большинстве своем все здешние христиане были людьми пришлыми, поэтому знали кипчакский.