Воровский - Николай Пияшев

— Где уж тут сидеть. Они боятся опоздать к началу революции».

Эти неудачи с образованием литературной группы и с выпуском периодического органа большевиков сильно волновали В. И. Ленина. Через Н. К. Крупскую он запрашивал в Петербург в начале 1916 года: «Кто входит в Петербургскую литературную группу? Где Галерка (Ольминский. — Н. П.)? Виделись ли с ним? Почему он не мог войти в «Летопись» (журнал, редактировавшийся М. Горьким. — Н. П.) представителем от б-ков? Как счел Авилов возможным единолично пойти в «Летопись»?

Где Орловский? Чем объясняется его уход? Кто вообще сейчас еще в Питере из старых партийных товарищей?»

Не довольствуясь такими запросами, В. И. Ленин и Н. К. Крупская послали Воровскому письма, которые тот получил через одного товарища. Однако Воровский не сумел ответить на них, так как еще осенью 1915 года был послан заводом Симменса-Шуккерта в Стокгольм в длительную командировку. Потом эта командировка оказалась постоянным местом работы до конца войны. Вернувшись ненадолго в январе 1916 года, Воровский забрал семью и вновь выехал в Швецию.

Зимой 1916 года Воровский с женой и дочкой переходили пешком границу Финляндии, чтобы оттуда проехать в Стокгольм. Конечно, лучше бы было пароходом, но залив в ту зиму замерз, да и опасно было: в Балтийском море поджидали свою жертву германские подводные лодки и минные поля. Империалистическая война была в самом разгаре.

Глава XI

ОТ ФЕВРАЛЯ К ОКТЯБРЮ

В СТОКГОЛЬМЕ

В годы империалистической войны Скандинавские страны служили убежищем для многих русских политэмигрантов. Особенно их много было в Швеции и Норвегии. Колония русских большевиков в Стокгольме была связующим звеном между Россией и В. И. Лениным. Письма и телеграммы для Ленина из Петербурга посылались на имя Я. С. Ганецкого, а затем пересылались в Швейцарию.

В Стокгольме Воровский поселился с семьей на тихой улице Биргерярлсгатан, неподалеку от дома, где жил Ганецкий с семьей, и включился в партийную работу.

Здесь застала Вацлава Вацлавовича и Февральская революция. Первые известия о ней сильно взволновали его. «В чьих руках фактически власть? Неужели, наконец, действительно покончено с самодержавием?» — вот вопросы, которые сразу родились в голове Воровского. А потом полезли в голову и другие мысли: «Кто арестовал царских министров? Какие взаимоотношения между Временным правительством и Советом рабочих депутатов?»

В Стокгольме образовался эмигрантский комитет. Ганецкий и Воровский держались от него в стороне, так как он сразу же установил связи с царским послом и ратовал за немедленный выезд на родину.

Однажды за обедом Дора Моисеевна протянула Воровскому телеграмму из Питера…

Пробежав текст, Воровский сказал, что телеграмма от Бюро ЦК, которое торопит Ленина с приездом.

Было начало апреля 1917 года. Весеннее солнце щедро поливало улицы Стокгольма, а на воду нельзя было смотреть: так и слепило глаза. В один из таких погожих дней Воровский отправился на квартиру Якова Станиславовича Ганецкого.

— Вот полюбуйтесь, опять требуют Старика[25], — сказал Воровский, протягивая телеграмму Ганецкому.

— Да, — в раздумье ответил Ганецкий, — видно, дела серьезные, раз так торопят Ильича с приездом…

— А как не торопить, когда в Питере сейчас все бурлит. Растеряешься, пожалуй. Одни говорят: давайте поддерживать Временное правительство, а другие против…

В России действительно создалась сложная обстановка. В февральские дни там сразу родились две власти: власть народа — Советы рабочих и солдатских депутатов и власть буржуазии — Временное правительство. Получив власть, буржуазия считала революцию законченной. Эсеры и меньшевики подпевали буржуазии. В этой новой обстановке кое-кто растерялся. Вместо того чтобы сразу занять непримиримую позицию к Временному правительству и выбросить лозунг: «Вся власть Советам!», они заколебались и остановились было на полпути.

Народ говорил: «Долой войну!», а Каменев в «Правде» вещал: «Стойко стоять на своем посту, на пули отвечая пулей и на снаряд — снарядом».

В те дни В. И. Ленин переслал через стокгольмских друзей «Письма издалека». В них Владимир Ильич ясно говорил рабочим, что они должны проявить чудеса пролетарской и общенародной организации, чтобы подготовить свою победу на втором этапе революции.

— Неужели нашим не ясно, что Ильич делает теперь ставку на социалистическую революцию? — теребя бородку, говорил Воровский. — Почему стараются примирить рабочего с Керенским? Разве можно сейчас быть теплым, как это делает Каменев? Советы должны быть наши. Сейчас в них засели агенты буржуазии, а Каменев и иже с ним ничего не предпринимают, чтобы революционизировать рабочих. Можно ли так добиться мира, земли, свободы?..

— Ильич чувствует неладное и сам рвется в Россию, — сказал Ганецкий. — Вот послушайте, что он мне пишет: «Вы можете себе представить, какая это пытка для всех нас сидеть здесь в такое время…»

— Да, Старик спешит в Питер, но все границы для него заперты, — задумчиво проговорил Воровский. — Надо помочь ему вырваться из Швейцарии.

— А он уже придумал план, — улыбнувшись, сказал Яков Станиславович. — Ильич пишет: «Найдите шведа, похожего на меня. Но я не знаю шведского языка, поэтому швед должен быть глухонемым». Вот он даже свою фотографию прислал, чтобы по ней мы могли подобрать шведа и достать у него паспорт. Я, признаться, хохотал, когда прочел это…

— Что? Ильич прислал фото? Дайте мне карточку, я найду ей лучшее применение… — В серых глазах Воровского вспыхнули огоньки, по тонким губам пробежала улыбка и растаяла в темных с проседью усах, но он быстро подавил ее и стал вполне серьезным.

— Вы что? Какую-нибудь каверзу задумали, Вацлав Вацлавович? — спросил Ганецкий, зная пристрастие своего друга к разным проделкам.

— Какие тут шутки! Я заставлю медлительных шведов отнестись к Ленину с большим участием, только и всего.

— Ну что же, берите… Сейчас, я думаю, нам надо составить телеграмму Ленину и послать немедля, — сказал Ганецкий, вырывая листок из блокнота.

Яков Станиславович, веселый, подвижной человек, подстриженный под ежик, сел за письменный стол и начал быстро писать.

Воровский, худой и высокий, ходил по комнате, устланной ковром, и диктовал мягким, вкрадчивым голосом:

— Беленин [26] телеграфирует 5. апреля: Ульянов должен тотчас же приехать. Все эмигранты имеют свободный въезд. Для Ульянова специальное разрешение. Вероятно, ответ на мой предложенный Вам план поездки… Просим непременно сейчас же выехать, ни с кем не считаясь. По поводу группы Мартова телеграфирую. Посылаю гонца к Беленину узнать мнение Чхеидзе[27]. Куба[28], Орловский.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});