Взять живым ! - Владимир Карпов

- Братцы, наши перешли в наступление под Сталинградом! - звенящим от радости голосом объявил Ромашкин.

И сразу как бы стерлась с лиц усталость. Разведчики задвигались, заулыбались, загалдели весело:

- Значит, мы не зря выкладывались!

- Молодцы сталинградцы!

- А ведь им потяжелей нашего досталось!

Ромашкин выждал с минуту и продолжал:

- Собирайтесь, хлопцы, для нас еще одно дело есть, как говорится, не пыльное и денежное.

- Опять особое? - хитровато сощурив глаз, спросил Голощапов.

- Точно. Все в полку будут спать, а мы их должны караулить. Если ж и мы заснем, фрицы полк перебьют, а нас за то свои к стенке поставят. Это вам, Голощапов, подходит?

- Мне в самый раз. После такой новости сдюжу. Ножом себя подкалывать буду, а не засну, - захорохорился Голощапов...

На правый фланг Ромашкин послал несколько разведчиков во главе с Коноплевым, на левый - другую группу под командованием Ивана Рогатина. Сам возглавил центральную.

Пока ползли к немецким заграждениям, самочувствие было вполне сносным. А забрались в воронки, и сразу стал одолевать сон. Толкали и тормошили друг друга, натирали снегом лица, курили по очереди, прильнув к самому дну воронки, - ничто не помогало. Ромашкин искусал губы до крови, а сонливость все клонила голову к земле, склеивала глаза. Когда-то и где-то он вычитал, что в старину "заплечных дел мастера", пытая человека, не давали ему спать. И уже на вторые сутки у подвергавшегося пытке ослабевала воля, а на третьи он становился безумным. "Мы же не спим пятые сутки. И как-то держимся, соображаем, воюем!" - удивился Василий.

Это была самая длинная ночь в его жизни. И, наверное, такою же показалась она всем разведчикам. Утром Ромашкин поразился, как изменились ребята: иней не таял на их лицах! Промерзшие, посиневшие, они едва шевелились.

"Никогда бы не поверил раньше, что не спать труднее, чем добыть "языка", и даже хуже, чем умереть сразу", - размышлял Ромашкин, шагая одеревеневшими ногами к жилью. А у блиндажа его опять поджидал посыльный из штаба. Василий чуть не вскрикнул от отчаяния, однако на этот раз его никто и никуда не вызывал. Посыльный лишь вручил газету.

- Комиссар товарищ Гарбуз велел вам отнести...

Ромашкин вошел в блиндаж, повесил автомат, нехотя, через силу развернул не измятый еще и потому гремевший, как жесть, газетный лист. Внимание привлек заголовок: "В последний час. Успешное наступление наших войск в районе гор. Сталинграда".

Дальше под этим броским заголовком следовало:

"На днях наши войска, расположенные на подступах Сталинграда, перешли в наступление против немецко-фашистских войск. Наступление началось в двух направлениях: с северо-запада и с юга от Сталинграда".

Мысли путались. Как в тумане, виделись и едва доходили до сознания слова: "продвинулись на 60-70 километров... заняты города Калач, Абганерово... перерезаны обе железные дороги... захвачено за три дня боев 13000 пленных... на поле боя более 14000 трупов..."

Глаза Василия сами собой закрылись. Уже ничего не видя и не чувствуя, он стал падать набок. Старшина Жмаченко и Рогатин подхватили его, уложили на нары.

- Совсем дошел! - покачал головой Рогатин и тут же сам, как убитый, свалился рядом с Ромашкиным.

Жмаченко окинул взглядом блиндаж, и ему стало жутко: будто в белых саванах, повсюду лежали в неестественных позах безмолвные разведчики, и лица у них были как у мертвецов, заострившиеся, бледные, щетинистые.

На столе высились горкой ломти хлеба, белели кубики сахара. Легкий пар поднимался над кашей, разложенной в алюминиевые котелки. И никто к этому не притронулся...

Прошло еще несколько дней. Под Сталинградом было завершено окружение огромной армии противника. И Ромашкин впервые увидел немца, улыбавшегося ему вполне доброжелательно. А произошло это при таких обстоятельствах.

Разведчики отправились в очередной ночной поиск. Проползли, пожалуй, только половину расстояния, отделявшего наши траншеи от неприятельских. Вдруг действительно как из-под земли перед ними возник немецкий солдат с негромким и вроде бы радостным возгласом:

- Гитлер капут!

Темная фигура с поднятыми вверх руками на фоне неугасшего еще неба казалась огромной. Непривычно прозвучали и два слова, брошенные этим немцем. Ромашкин сначала понял их в буквальном смысле - Гитлера нет в живых. "Может, убили при бомбежке?"

- Гитлер капут! Плен, плен! - повторил немец. "Ах, вон в чем дело - в плен сам захотел!"

Опасаясь подвоха, Ромашкин, не имевший до этого встреч с перебежчиками, скомандовал грозно:

- Комен, форвертс! Хенде хох!

Немец понял, послушно пошел к нашей траншее и, как только спустился в нее, прямо-таки по-приятельски улыбнулся Ромашкину...

Допрашивал перебежчика капитан Люленков. Протокол допроса вел Ромашкин. Колокольцев сидел чуть поодаль, занимаясь своими делами.

Перед Ромашкиным лежал стандартный бланк, куда он вписывал лишь ответы немца:

Фамилия: "Мартин Цейнер".

Год рождения: "1916".

Место рождения: "Дрезден".

Образование: "Высшее".

Профессия до службы в армии: "Учитель".

Звание и должность в армии: "Сейчас рядовой, но недавно был фельдфебелем. Служил в охране лагеря для военнопленных. Там и принял решение перейти на вашу сторону. Умышленно нагрубил коменданту гауптману Феттеру, был разжалован в рядовые и отправлен на передовую, чего сам хотел..."

У Цейнера тонкие черные брови, живые веселые глаза, волосы расчесаны на аккуратный, в ниточку, пробор. Хотелось ему верить. Он не походил на тупых солдафонов, которые вскакивают при каждом допросе и на все у них один ответ: "Да, господин офицер!", "Так точно, господин офицер!" Не был он похож и на юлящих хитрецов: "Я человек маленький", "Мое дело выполнять приказ". Этот обо всем рассказывал охотно, достаточно подробно, не подбирал обтекаемых выражений.

- Кто содержался в лагере?

- По инструкции должны были содержаться только военнопленные. Но штатские тоже были. Много штатских.

- Где располагается лагерь?

- Недалеко от Вязьмы.

- Сколько человек там содержалось?

- Когда я прибыл, за проволокой находилось около двадцати тысяч.

- Вы были в постоянной охране?

- Меня прислали туда с командой в тридцать солдат перед началом вашего наступления. Мы получили приказ перегнать пленных подальше в тыл.

- Сколько пленных вы увели из лагеря и куда?

- Тысяч пятнадцать в Шмоленгс.

- Где этот город? В Германии?

- Нет, нет... Это ваш город... Здесь недалеко - Шмоленгс.

- Он говорит о Смоленске, - пояснил Колокольцев, не поднимая головы от своих бумаг.

- Почему вы повели только пятнадцать тысяч? Куда делись остальные?