Хоупфул - Тарас Владимирович Шира

у скамейки урны несколько безжизненных ромашек, запутавшихся в красной ленте.

Наверное, это был один из самых первых жизненных уроков – хлесткий, как пощечина. Зато отрезвляющий. Тогда к нему пришла уверенность, что по-настоящему взрослеют только после такого, а не после прочитанных про Тома Сойера книжек и бабушкиных с мамой наставлений.

С Сашей они встретились в фойе больницы – слегка поникшая, она сидела в коридоре с бутылочкой минералки. Издалека она напоминала девочку, которая осталась одна после окончания уроков – последнюю одноклассницу уже давно забрали, а обещанные мамой «приеду через пять минут» давно прошли.

– Привет, – поздоровался Женя.

Саша подняла голову.

– Привет, – на ее лице появилась уставшая улыбка.

Она крепко прижалась к Жене и закрыла глаза. Женя, обняв ее, ободряюще похлопал по спине.

– Все хорошо будет, – сказал он. – Пойдем?

Он очень надеялся, что будет хорошо. Он пытался отогнать всякие дурацкие мысли, но не думать о предстоящем он не мог.

С Сашиной мамой он не был знаком – только просил Сашу передать поздравления с днем рождения и 8 Марта. Знакомиться он тогда решительно не хотел, так как знакомство с родителями намекало на какой-то новый этап в отношениях, и как следствие, их серьезность, к которой Женя нисколько не стремился.

Для него это было что-то вроде первой ступеньки лестницы, ведущей в брак. Эту самую лестницу он старательно обходил всеми возможными окольными путями.

В палате было светло – медсестра, закончив вытирать шваброй пол, взяла ведро и оставила их одних.

Сашина мама лежала под одеялом и читала какую-то книгу – вроде бы с религиозным уклоном. На обложке были нарисованы ангелы на фоне зеленого цветущего леса.

Услышав шаги, она опустила книгу, и Женя увидел ее лицо – нельзя было сказать, что она производила впечатление человека, находящегося на пороге смерти. Скорее это было лицо очень уставшей и утомленной долгим пребыванием в больнице женщины.

Отложив книгу, она улыбнулась.

«Очень похожие у них с Сашей улыбки», – подумал он.

Наклонившись, Саша обняла маму.

«Сейчас самое время, – промелькнула мысль в голове Жени. Сердце бешено стучало. – Сейчас, просто обнять и взять за руку. Так, блин, делают люди при знакомстве. Всего несколько секунд. Я смогу».

Саша села на край кровати и наклонилась, а ее мама что-то шептала ей на ухо, бережно поглаживая дочь по затылку.

Женя нервничал. Чем дольше все это тянулось, тем больше он думал о происходящем. А ему хотелось сделать все быстро и непринужденно.

Саша, поцеловав маму в щеку, встала с кровати.

Слегка мокрый взгляд ее мамы посмотрел на Женю.

Он сделал шаг вперед. Ему казалось, что он делает шаг в пропасть.

– З… здравствуйте, – он замер у подножия кровати.

«Сейчас! Давай», – подсказывал голос внутри.

Сашина мама с улыбкой смотрела на него.

– А мы… мы вам цветы принесли, – выдавил из себя Женя. От волнения он забыл ее имя и отчество.

Он сжал букет так, что почувствовал, как скрипят ломающиеся стебли.

– Спасибо большое, – услышал он. – Спасибо. Какие красивые, мне приятно очень. Попрошу, чтобы вазу принесли.

Женя медленно положил цветы на тумбочку рядом с кроватью – рука дрожала. Он очень жалел, что среди цветов не было роз с шипами – тогда бы он мог сжать их, и сжать так, чтобы по руке начала струиться кровь. Может, она, капая на пол палаты, привела бы его в чувство.

Ноги сами отвели его к стулу, стоящему недалеко от кровати. Сев рядом с Сашей, он сложил руки на коленях, стараясь успокоиться.

– Какой у тебя, Саш, парень симпатичный, – улыбнулась Сашина мама, глядя на Женю. – Вот и познакомились, – улыбнулась она. – Ты же врачом работаешь, да?

– Да, – Женин голос прозвучал едва слышно. – Да, – повторил он, прочистив горло.

– Нравится?

«Если я не буду сейчас вести себя как какой-то пересравшийся первоклассник на линейке, – думал он, – то мы сейчас нормально пообщаемся, и не будет никаких барьеров при прощании. И тогда я уже спокойно смогу сделать все от меня зависящее».

– Да, нравится, – Женя, чуть выпрямившись, улыбнулся. – Ну, врачи и учителя, сами знаете, у нас в стране самая важная и недооцененная профессия, но меня это не сильно смущает – стараюсь приносить людям пользу.

«Слышали бы меня сейчас Макс с Настей», – с горькой усмешкой подумал он.

Сашина мама внимательно его слушала, слегка кивая головой. Иногда ее лицо искажала гримаса, и она долго кашляла сухим, режущим ухо кашлем, от чего Жене приходилось прерывать рассказ, потупив глаза в пол.

При этом ее казавшееся минуту назад здоровым лицо как-то вмиг менялось, краснело и сотрясалось от приступов кашля, которые, казалось, разрывали ее изнутри.

В эти моменты Саша придвигалась ближе, одну ладонь клала поверх сложенных замком маминых рук, а вторую – под спину, как будто хотела похлопать ее, как это делают с подавившимся человеком.

Да только что она могла сделать.

Мог сделать только он.

– …В общем, планов много, стараюсь двигаться к намеченной цели, – выждав, когда она закончит кашлять, продолжил Женя. – Дочь у вас, кстати, – он с улыбкой перевел взгляд на Сашу, – просто сокровище. И вы держитесь хорошо. Жаль, что мы с вами… ну… не познакомились раньше, при других обстоятельствах, – Женя кивком обвел больничную палату.

Сашина мама согласно кивнула.

– Спасибо! Ох сколько я с этим сокровищем боролась в свое время, да, Сашуль? – она перебирала Сашины пальцы – только сейчас Женя заметил, что руки Сашиной мамы были сухие и безжизненные.

– Вы только вместе держитесь, ладно? – ее губы задрожали. – Можете… можете…

Было видно, что слова даются ей с трудом…

– Можете потом с Женей у меня жить.

Женя молчал. Он не знал, что говорить в такие минуты.

Сказать «Ну что вы такое говорите?» – глупо. То же самое касается и «все будет хорошо», «крепитесь», и еще кучи других фраз, которые сейчас казались пустыми и неуместными.

Как-то Женя уже был в подобной ситуации – когда у него умерла бабушка. Скорая долго ехала, да и ее приезд уже вряд ли бы что-то решил.

Хотя только позавчера они работали в саду. Вернее, работала бабушка, Женя же от нечего делать кидал вишней в забор. Если сильно размахнуться, она разбивалась об забор красивой пунцовой кляксой.

У старшего же поколения была особая связь с садом. Только они находили романтику в том, чтобы, согнувшись под 90 градусов, сканировать землю на предмет сорняков. В сад она ездила даже тогда, когда работала. Переоделась дома – и в путь. Освободиться в пятницу пораньше с одной работы, чтобы продолжить работать в саду – это вовсе не пятый круг ада по Данте, а обычные пенсионерские будни.

Что касается сорняков, то новые технологии в виде электрической газонокосилки бабушка не признавала. Мама только зря выкинула деньги на распродаже. Бабушка предпочитала сражаться с сорняками один на один и голыми руками. Вернее, одна выходила бабушка, сорняки же, как и любые порядочные злодеи, приходили не одни и набрасывались на нее со всех сторон.

Они с мамой приехали, когда бабушка лежала в темной гостиной и почему-то не узнавала своего мужа.

Дедушка сидел перед ней, держа за руку, и разговаривал как с ребенком. Женя даже помнил, что именно он ей говорил – начал он с рассказа о том, как они, молодые, окончив университет, поехали на поезде в Адлер и там в первый день потеряли ее сумку.

Рассказывал, как стояли в пробке и опаздывали в загс.

Рассказывал, как пятилетняя мама потерялась в детском лагере, и они поехали ее искать. На том моменте подключилась мама – сев рядом, она продолжила, как в шестом и седьмом классе, пока их, родителей, не было дома, решила сделать бабушке приятное, погладив ее летнее платье. А в итоге прожгла в нем треугольную дыру, и вместе с платьем – постеленный недавно дорогой линолеум, за которым Женин дедушка ездил чуть ли не в другой город.

Бабушка с большим вниманием слушала эту повесть о своей жизни, но было непонятно, слушала ли она ее с вниманием человека, вспоминающего пережитые моменты, или она уже ничего не помнила и просто слушала – как пересказ фильма, который не смотрела.

Широко открыв глаза, она жадно переводила взгляд с мамы на дедушку, как будто стараясь на них насмотреться. Женя помнил, что ослабевшей рукой она взяла дочь за рукав кофты и пыталась что-то сказать – но губы уже ее не слушались. Она просто перебирала пальцами по ее манжету и молчала.

На кресле рядом с кроватью лежали носки, которые