Хоупфул - Тарас Владимирович Шира

у проницательного персонала.

Секрет был поведан – воспитательница, отсмеявшись, сказала, что слезы не заканчиваются, просто повзрослев, получить к ним доступ и вызвать их становится значительно сложнее. Те две девочки тут же разревелись. От обиды, что они весь день проходили в заблуждении.

Женя тогда очень хотел поспорить с воспитательницей, так как сказанное ею полностью рушило бабушкину теорию, а в то время авторитетность бабушкиных слов сомнению он не подвергал. Но поскольку та же самая бабушка учила его не спорить со взрослыми, он молча решил остаться при своем.

Тот самый список, составленный с детсадовским товарищем, со старательно выведенным печатными буквами первым пунктом, он принес домой. Он даже обскакал предыдущий Женин шедевр – аппликацию мамы, которую он три дня делал в детском садике. Долгострой длился не зря – в увековечивание маминого образа он вложил не только свою душу, но и украденную у кого-то гуашь и фломастеры. Нарисованная и подведенная к макушке стрелка сигнализировала, что этот непропорциональный человек с огромными красными губами и ногами-ниточками является не кем иным, как МАМОЙ.

Такие детские артефакты еще потом долго хранились в родительских шкафах и сердцах – в конце концов, со словами «вот каким ты раньше хорошим был», ими тебя попрекают, когда ты вырастаешь.

Мама показала этот список своим подругам на очередном домашнем застолье. Те, громко и не к месту хохоча (Женя тогда еще не совсем распознавал признаки алкогольного опьянения), постоянно трепали его кудри и целовали в щеки, оставляя красные помадные разводы, чем сильно его смущали. А потом сокрушались, что дети вырастают и перестают быть хорошими.

Мама на этом моменте почему-то с ними не спорила, и это заставляло Женю вдвойне самоотверженно доказывать, что уж он-то точно не перестанет быть хорошим.

Да он и сам искренне не понимал, как он может вырасти плохим.

Мамины подруги одобрительно кивали, грозили пальцами с яркими маникюрами и говорили Жене, чтобы он запомнил эти слова и почаще себе их повторял.

Допивая неизвестно какую по счету бутылку вина, они, спотыкаясь в прихожей и путаясь с выключателем, душились, вернее сказать, обливались духами, от чего у Жени резало в глазах и першило в горле.

Смотря мультики у себя в комнате, Женя часто слышал из прихожей отголоски фраз, некоторые из них повторялись особо громко и с завидной периодичностью. Закономерными были слова «кобели», «бабки», «жлобы», «мужики», «уроды» (последние два, кстати, звучали чаще всего и нередко в связке) и ряд других – либо запретных, за произнесение которых при бабушке или в садике неминуемо ждали последствия, либо и вовсе незнакомых. Пару раз он слышал имя папы и сразу прислушивался, приглушая телевизор, но разобрать что-то членораздельное у него не получалось.

Женя еще тогда себе пообещал, что ни сейчас, ни когда вырастет, он не будет вести себя таким образом, чтобы взрослым тетям могло прийти голову назвать его такими обидными словами.

Входная дверь захлопывалась, и это означало, что Женя теперь предоставлен сам себе вплоть до самого утра.

Но были в таких моментах и плюсы: по-видимому осознавая огрехи воспитания и вину, мама всячески пыталась эту самую вину загладить, давая Жене полный карт-бланш, заключающийся во вручении спрятанного где-то новогоднего набора конфет и неограниченном просмотре мультиков на кассете. Получить сладкий новогодний подарок на полгода раньше – вряд ли кто из его сверстников мог тогда этим похвастаться. Полночи Женя с упоением сидел в растущей куче из фантиков и смотрел «Тома и Джерри».

В один из таких дней мама пришла не одна. Из-за закрытой комнатной двери он услышал глухой хлопок двери входной, сопровождающийся маминым смехом и приглушенным мужским басом.

Женя помнит тот день, вернее ночь – он запрыгнул под одеяло, схватившись за его края, и вслушивался в происходящее в прихожей. Он старался услышать, о чем они говорят, но из-за закрытой двери сделать это было трудно.

Дверная ручка его комнаты повернулась, и в комнату пролился свет. Женя хотел притвориться спящим, но не успел.

– Женя, познакомься! – мамин голос звучал громко и вызывающе. – Это дядя Миша, – взмахнула она руками в сторону топтавшегося у двери мужчины, как это делают в цирке, когда, желая привлечь внимание публики, представляют новый номер.

Вот так в их жизни и появился дядя Миша.

Дядя Миша представлял собой улыбчивого мужика лет 45, с задорно бегающими глазами и седой щетиной. Голова его была выбрита – хотя, насколько знал Женя, мама никогда не любила такие стрижки. Зато он был коренаст и крепко сложен, хоть и слегка полноват – наверное, бывший спортсмен.

Он доверительно протянул Жене руку.

– Ну здравствуй, молодой человек! Разбудили тебя, да?

Обезоруживающая улыбка дяди Миши, искорка голубых глаз и крепкое рукопожатие подкупили Женю.

От дяди Миши пахло каким-то маскулинным, немного рубящим одеколоном, запах которого притягивал Женю. В этом одеколоне чувствовалась сила и уверенность, и Женя, пока взрослые разговаривали на кухне, иногда стоял в прихожей рядом с курткой дяди Миши, вдыхая источаемый ею аромат. К этому запаху примешивался стойкий запах сигарет, но вопреки всему, он даже подходил к одеколону, сливаясь с ним в мужественный букет. Вдыхая этот купаж всем носом, Женя чувствовал спокойствие и уверенность.

Во время прогулок по парку дядя Миша, несмотря на протестующие крики Жени, хватал его под мышки, и усадив на шею, бежал с ним напролом по мощеным парковым дорожкам, заставляя отскакивать прохожих. «Не автобус, подвинутся», – доверительно подмигивал он Жене. Такое хулиганство и безнаказанность, вкупе с чувством полной защищенности красной дяди-Мишиной шеи, заставляло Женю хохотать заливистым и восторженным смехом.

Этот аттракцион, поначалу до смерти пугавший Женю, потом настолько ему понравился, что при каждой встрече он со сноровкой заправского конюха норовил оседлать дядю Мишу.

У Жени было приятное чувство удавшегося обмана. Проходящие мимо них прохожие даже и не подозревали, что дядя Миша вовсе не его папа. Все они были уверены, что они обычная, хоть и очень счастливая семья, которая в субботний день гуляет по парку. Пусть так и думают.

– Гурц Анастасия Андреевна, – дядя Миша театрально припал на колено посреди дороги, – выходите за меня.

Машины уже начинали нетерпеливо сигналить, а мама смеялась, как школьница – он давно не слышал такого заливистого смеха. А ведь мама еще и очень красивая – жаль, Жене достались папины большие уши. А еще маленький рост. Папа был 175 см, а мама – 178 см. Зато с дядей Мишей она может позволить себе ходить на каблуках. Слегка аристократичные черты лица. И даже мелкая паутинка морщин ее совсем не портит, когда она так звонко смеется. В эти моменты он смотрел на свою маму с гордостью – она просто преобразилась за последние пару месяцев и даже перестала вспоминать папу. А папе поделом – пускай себе локти кусает и сгрызет до пальцев. Или до плеч – если не остановится на локтях. Иногда ему хотелось, чтобы во время прогулки по парку он им встретился – желательно в тот момент, когда мама будет в новом платье, которое ей подарил дядя Миша, а Женя будет идти с самым дорогим мороженым и гелиевыми воздушными шарами, на которые будут заглядываться другие дети. И папу они не заметят, а вот он их – обязательно. Разумеется, он побежит за ними вслед и будет извиняться – но будет уже поздно.

Несколько раз дядя Миша покупал Жене дорогие глянцевые комиксы, которые хоть и были тонкие и прочитывались за 20 минут, но стоили как целая энциклопедия.

Мама протестовала, но на кассе Женя разгоряченно возражал, что дядя Миша их тоже читает и даже забирает себе домой.

Дома у них, к слову, он ночевал только пару раз, в остальном же зажигающийся вечером в прихожей свет и приглушенное гудение двух голосов означали, что дядя Миша собирается домой.

Уже много спустя он понял, что дядя Миша был женат – понял он и то, кем была та женщина, с которой его мама, чуть ли не хватая ее за волосы, очень сильно поругалась у подъезда. Вопреки маминым уверениям, она была незнакомой сумасшедшей теткой, которая хочет забрать у них дядю Мишу, но которую скоро саму заберут в психушку.

– Сука ты стремная, – орала та самая женщина. Она была некрасивая и выглядела гораздо старше мамы. И что дядя Миша в ней нашел? – Отъебись