Сожжение - Мегха Маджумдар

она пришла в себя в ослепительно светлом зале суда, ей дали минуту – сказать последнее слово. Дживан облизала губы. Проглотила слюну. Обтерла холодную ладонь о камиз.

– Где моя мать? – спросила она. – Где мой отец?

Она в отчаянии огляделась вокруг.

– Вы совершаете ужасную ошибку, – сказала она севшим голосом. – Мадам министр, мадам Бимала, прочтите мое письмо. Ради бога, вы получили мое письмо?

Они не присутствовали. Никто не присутствовал, кроме нескольких тюремных чиновников.

Когда Дживан повесили, у нее хрустнула шея. Отросшие в заключении волосы закрыли лицо, упали на живот. Палач с расползающимися под мышками пятнами пота отряхнул руки от тяжести. Врач отметил время смерти в чем-то вроде книжки рецептурных бланков. После этого вошел клерк и отослал срочной почтой письмо, информирующее ближайшего родственника Дживан – то есть ее мать в трущобах Колабагана, – что государство убило ее дочь.

· Дживан ·

Горюешь ли ты, мать моя?

Знай, что я вернусь к тебе. Я буду трепетом листьев у тебя над головой, когда ты сидишь и готовишь рути на плите. Я буду случайной тучкой, укрывшей тебя от дневного солнца. Я буду громом, что разбудит тебя перед тем, как комнату зальет дождем.

Когда ты пойдешь на базар, я вернусь к тебе следами ног на земле. Ночью, когда ты закроешь глаза, я стану тенью на простынях.

· Физрук ·

В новой квартире свет встроен прямо в потолок. Есть балкон, который помощник уже украсил цветами в горшках. Физрук согласился на оконный кондиционер в спальне, хотя от кондиционеров в гостиной и гостевой спальне отказался. Он не может скрыть удовольствие от того, что больше не надо потеть на ходу, как крестьянин.

Сейчас он сознает, глядя на чашку горячего чая на перилах, что он – человек, который живет здесь, на верхнем этаже в Баллиганге, в хорошей квартире района для верхнего слоя среднего класса, в большом городе.

Партия сочла уместным повысить ему жалованье. Помимо этого иногда – очень нечасто – образовательные учреждения посылают ему небольшой презент за то, что их лицензии и разрешения возобновляются без задержек.

Бывает, что они хватают через край. Один частный университет предложил ему провести неделю с женой в бунгало в Сингапуре, с оплатой всех расходов. Он думал об этом дольше, чем ему бы хотелось, а потом отклонил предложение. Никто никогда не скажет, что Физрук ведет себя неэтично.

* * *

В поле возле станции, где Физрук, тогда еще простой учитель, впервые увидел Кэти Бэнерджи и Бималу Пал, снова собралась тысяча человек. Они заполнили все поле, его границы обозначены фонарями, превращающими наступающие сумерки в день. Под фонарями хаотично блуждают мороженщики с тележками, наверняка продают апельсиновый лед и ванильное: Физрук слишком далеко, чтобы расслышать. Так же далеко он от протестующих, хотя его информировали, что они там будут – студенты университета с плакатами «Правосудие для Дживан».

Физрук стоит высоко над толпой, на помосте, перед микрофоном. Он соединяет руки и продолжает говорить.

– Когда народ потребовал, чтобы террористка предстала перед судом, – говорит он, – когда потребовал суда правого и скорого – посмотрите, как выполнила эту задачу ваша правящая партия! Где вы видели правительство, столь внимательное к воле народа? Видели ли вы правительство, требующее, чтобы суд был скорым?

Он продолжает речь.

Среди нахмуренных мужчин, где некоторые глядят на него, а другие отвлекаются на стадо телекамер поодаль, – стоит женщина и смотрит на Физрука. Она не замечает человека со сложенными руками, чей локоть упирается ей в бок. Поднявшийся ветерок не в силах шевельнуть на ней дупатту – ту, которую ей не разрешили оставить при себе из скромности.

Физрук знает, кто это. Не призрак ли это, умоляющий его о милосердии? Не призрак ли девушки, ищущей взгляда своего учителя, надеющейся, что в нем – ее спасение? Может быть, потому и был тот белый занавес в суде: не для того чтобы Дживан не повлияла на его показания, а чтобы ему не пришлось стоять с ней лицом к лицу.

Губы Физрука продолжают говорить, но глаза не отрываются от глаз призрака.

– Эта победа добра над злом – это знак! Знак, что наша партия прислушивается к народу. Знак, что партия делает то, что обещает!

Толпа ревет, слышны свист и смех. Развеваются поднятые в воздух флаги. Один человек залез другому на плечи, и несколько телекамер ловят это в кадр.

Физрук смотрит на публику, губы его расплываются в улыбке, и когда он снова ищет взглядом девушку, ее там нет. Поднявшаяся пыль щекочет горло, Физрук закрывает рот ладонью, делает шаг назад и закашливается. Из стоящей на полу бутылки делает глоток холодной воды, и кашель проходит.

Он снова начинает говорить, голос его обретает силу, и сам он чувствует себя намного сильнее, мужественнее. Посмотрите на этих увлеченных людей, на собравшуюся публику, впитывающую его слова, а сам он стоит там, где не так давно стояла Бимала Пал.

Под конец своей речи он чувствует – руки на микрофоне держат его как якорь, чтобы не улетел, и весь он будто заряжен энергией от веющего над полем ветра и электричества проводов. Расходящаяся толпа утекает в автобусы, люди свисают из открытых дверей, возвращаются домой, где ждет их гордость года – новый холодильник. Им предстоит работать в поле, зарабатывая две рупии за урожай, который продадут в городе за сорок, – и стоять на обочинах, торгуя посудой, которая треснет после первой же мойки. Они будут таращить глаза в кино в свой полувыходной, в остальное время – плотничать, строить или мыть сортиры, а Физрук – подниматься в персональном лифте правительственного здания.

· Благодарности ·

Эта книга появилась в ваших руках благодаря неустанной работе и несокрушимому оптимизму Эрика Симонофф и Джордан Павлин. Работать с такими творческими, талантливыми и благородными людьми – мечта и честь, влияние их щедрых сердец преобразило роман.

Огромная благодарность также – великолепной Габриэлле Брукс, продвигавшей эту книгу так, что мне оставалось только восхищаться.

Моя признательность и восхищение, доходящее до робости, – тем, кто им помогал и уделил этой книге мысли и время: Джессике Спитц, Тейлору Рондестведту, Николасу Томпсону и Деметрису Пападимитропулосу.

Надеюсь, Сонни Мехта знал, что для меня значило получить его благословение. Память его для меня драгоценна.

Я благоговею перед великолепными Рут Либманн, Полом Богаардсом, Николасом Латимером и Эмили Мерфи – и благодарю их за отстаивание моих интересов, нескончаемую закулисную работу и заботу о романе. Тысячи благодарностей здесь будет недостаточно.

Спасибо Ким Шеннон за то, что умело и доброжелательно провела меня через первое в моей жизни подписание гранок.

Благодарность Тайлеру Комри за великолепный дизайн обложки.

Я знаю, что книга начинает жить благодаря внимательному чтению, творческой и усердной работе многих,