Неоконченный портрет - Агата Кристи

— А кто это — Маргарет?

— Ты не помнишь Маргарет? Ты ведь играла с ней в парке в Лондоне?

— Нет, не играла. Не играла ни с какой Маргарет.

— Джуди, ты должна ее помнить. Всего только год прошел.

Но Джуди не помнила никакой Маргарет. Она никого не помнила из тех, с кем играла в Лондоне.

— Я знаю только девочек из школы, — довольная собой заявила Джуди.

5.

Случилось нечто восхитительное. Началось с того, что Селии позвонили в последнюю минуту по телефону и пригласили вместо кого-то на званый ужин.

— Я знаю, ты не обидишься, милочка…

Селия не обиделась. Она придет с удовольствием.

В гостях она развлекалась вовсю.

Она не стеснялась. Весело болтала. Не надо было следить, не говорит ли она «лупости». Там ведь не было Дермота с его критическим взглядом.

У нее появилось чувство, будто она неожиданно перенеслась назад, в детство.

Мужчина, сидевший за столом справа от нее, много путешествовал по странам Востока. Путешествовать было мечтой Селии.

Порой у нее возникало чувство, что подвернись такая возможность, она бы бросила Дермота, Джуди, Обри и всё-всё и ринулась бы в голубые просторы… Странствовать…

Сосед ее говорил о Багдаде, Кашмире, Исфагане и Тегеране и Ширазе (какие прекрасные слова — как приятно произносить их, даже не вкладывая особого смысла). Он рассказал Селии о своих странствиях по Белуджистану, где бывало не так уж много путешественников.

Слева от нее сидел пожилой приятный мужчина. Ему понравилась соседка, бойкая молодая женщина, когда она повернула к нему, наконец, восторженное лицо, все еще очарованная рассказами о дальних странствиях.

Он имел какое-то отношение к изданию книг, сделала вывод Селия, и рассказала ему, со смехом, о своей неудачной попытке выступить на этом поприще. Он сказал, что хотел бы посмотреть рукопись. Селия ответила, что это неудачный опус.

— Все равно, я бы хотел увидеть рукопись. Вы мне покажете ее?

— Да, если хотите, но вас она разочарует.

Наверное, разочарует, подумал он. На писательницу она не похожа, эта юная женщина, светлокожая и белокурая как скандинавка. Но она понравилась ему, так что интересно будет посмотреть, что она там написала.

Селия вернулась домой в час ночи, Дермот спал как ребенок. Но она была в таком возбуждении, что разбудила его.

— Дермот, я так чудесно провела вечер! Мне было так весело! Там был человек, который рассказал мне уйму всего про Персию и Белуджистан, и был один славный издатель, а после ужина меня заставили петь. Пела я ужасно плохо, но, кажется, они ничего не заметили. И потом мы вышли в сад, и я пошла с путешественником посмотреть на пруд с лилиями, и он пытался меня поцеловать — мило так, не нахально — и все было так чудесно — луна и лилии и все, все что я, пожалуй, и не возражала бы, чтоб он меня поцеловал, но я не позволила, потому что знаю: тебе бы это не понравилось.

— Точно, — сказал Дермот.

— Но ты не обиделся, правда?

— Нет, конечно, — дружелюбно сказал Дермот, — рад, что ты повеселилась. Не понятно только, зачем было меня будить и обо всем этом рассказывать.

— Затем, что мне было так весело, — ответила она и добавила извиняющимся тоном: — Я знаю, ты не любишь, когда я так говорю.

— Говори сколько хочешь. Только мне это кажется глупым. Человек может прекрасно проводить время, и вовсе не обязательно ему трезвонить об этом.

— А я не могу так, — призналась Селия, — мне надо выговориться, иначе я лопну.

— Вот теперь, — сказал Дермот, поворачиваясь на другой бок, — и рассказала.

И заснул.

«Такой уж он Дермот, думала, немного поостыв, Селия, пока раздевалась. — Словно ушатом воды окатит, но он же добрый…»

6.

Селия совсем забыла об обещании показать рукопись издателю. К величайшему ее удивлению, на другой же день он сам к ней заехал и напомнил об обещании.

В шкафу на чердаке она разыскала связку пыльных листов и, вручая их ему, опять сказала, что рукопись, на ее взгляд, дурацкая.

Спустя две недели она получила письмо с приглашением заехать к нему в Лондоне.

Из-за стола, заваленного множеством разных рукописей, он весело смотрел на нее сквозь очки.

— Послушайте, — сказал он, — насколько я понимаю, это — книга. Но только тут почему-то немного больше половины. А где остальное? Вы что, потеряли?

Ничего не понимая, Селия взяла у него рукопись.

У нее даже рот открылся от удивления.

— Я вам дала не ту рукопись. Это — старая, которую я так и не закончила.

И она всё объяснила. Он слушал ее с большим вниманием, потом попросил прислать ему переделанный текст. Незаконченную же рукопись он пока оставит у себя.

Через неделю ее опять пригласили в Лондон. На этот раз глаза ее знакомого поблескивали еще веселее.

— Новый вариант никуда не годится, — сказал он, — ни один издатель даже смотреть на нее не захочет и правильно сделает. Но первая ваша повесть совсем недурна — вы можете ее дописать?

— Но там все неверно. Уйма ошибок.

— Послушайте, милая девочка. Скажу вам правду. Необычайным даром природа вас не наградила. Шедевр вам никогда не написать. Но в том, что вы прирожденная рассказчица, нет никаких сомнений. Спиритизм, медиумы, борцы за возрождение Уэльса — все это вы видите в эдаком романтическом тумане. Вполне возможно, что вы заблуждаетесь, но видите вы все это так же, как девяносто девять читателей из ста, которым о них тоже ничего неизвестно. Этим девяносто девяти не доставит удовольствия читать тщательно подобранные факты — им нужна художественная литература, то есть правдоподобный вымысел. Только непременно правдоподобный, не забывайте об этом. Увидите, что и с вашими корнуэллскими рыбаками, о которых вы мне рассказывали, будет то же самое. Пишите с них свою книгу, но только ради бога, и близко не подходите ни к Корнуэллу, ни к рыбакам, пока книга не будет готова. Потому что тогда вы напишете мрачную реалистическую повесть какой читатель и ждет от книги о корнуэллских рыбаках. Вы же не поедете туда только за тем, чтобы уяснить, что рыбаки в Корнуэлле — это не люди особой породы, а что-то сродни слесарю из Уолуорта. Вы никогда не напишете хорошо ни о чем, что по-настоящему знаете, так как у вас честный ум. Вы можете сплутовать, говоря о чем-то воображаемом, но не сможете, если речь идет о вещах реальных. Вы не способны сочинять небылицы о том, что знаете, но о том, чего не знаете, — насочиняете превосходно. Вам надо писать о мире воображаемом (вами воображаемом), а не о реальном. Отправляйтесь-ка теперь и работайте.

Год спустя вышел первый роман Селии. Под названием «Заброшенная гавань». Бросающиеся в глаза неточности издатели исправили.

Мириам сочла книгу замечательной, а Дермот сказал, что она ужасна.

Селия знала, что прав был Дермот, но была признательна матери.

«Теперь, — думала Селия, — я играю в писательницу. Пожалуй, эта роль для меня еще более странная, чем роль жены или матери.

Глава шестнадцатая

Утрата

1.

Мириам угасала. Всякий раз, как Селия видела мать, сердце ее сжималось.

Мать казалась такой крохотной и несчастной.

И такой одинокой в этом огромном доме.

Селия предложила матери переехать к ним, но Мириам заупрямилась.

— Ничего хорошего из этого не выйдет. И это нечестно по отношению к Дермоту.

— У Дермота я узнавала. Он согласен.

— Очень мило с его стороны, но я и не подумаю. Молодые люди должны жить сами по себе.

Она разволновалась. И Селия не стала ей возражать.

Потом Мириам сказала:

— Я хочу тебе сказать — давно уже. Я была неправа насчет Дермота. Когда ты выходила за него замуж, не было у меня к нему доверия. Я не считала его честным или верным… Я ждала, что у него появятся другие женщины.

— Мамочка, ничего, кроме своих мячей для гольфа Дермот не видит.

Мириам улыбнулась.

— Я ошиблась, и рада тому… Теперь я чувствую, что когда меня не станет, будет кому за тобой присмотреть и о тебе позаботиться.

— Будет. Он и сейчас заботится.

— Да, я довольна… Он очень хорош собой — он очень нравится женщинам, помни это, Селия…

— Он ужасный домосед, мамочка.

— Да, повезло. И по-моему, он действительно любит Джуди. Она точная его копия. В ней нет ничего от тебя. Папина дочка.

— Я знаю.

— Пока я чувствую, что он хорошо к тебе относится… Вначале я так не думала. Он казался мне бессердечным, жестоким…

— Да нет же. Он ужасно добрый. Он был таким заботливым, когда я носила Джуди. Просто он из тех, кто терпеть не может говорить нежности. Все скрыто внутри. Он — как скала.

Мириам вздохнула.

— Я ревновала тебя к нему. Не хотела замечать его достоинств. Я так хочу тебе счастья, родная.