Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир - Фрэнсис Вейнс

бревном?»

В течение дня Мария-Антуанетта была вынуждена следовать строгому этикету, почти не оставлявшему времени и места для интимных отношений, ведь «при дворе короля все всё знают». Принцесса молилась, читала, обедала и гуляла. Она начала шить жилет для своего супруга. Об этом шитье она вздыхала, что «ничего не продвигается, но я надеюсь, что с Божьей помощью он будет закончен через несколько лет». Иными словами, принцессе было невероятно скучно. В удушливой повседневной жизни Версаля каждый ее шаг и слово взвешивались и оценивались, а ее приезд вновь запустил мельницу слухов о положении мадам Дюбарри при дворе. Все задавались вопросом, сумеет ли фаворитка короля сохранить свой статус в борьбе с очаровательной, немного озорной и гораздо более молодой австрийской принцессой. Жизнь в Версале, по словам писателя и хрониста Николя Шамфора, представляла собой «волчью стаю», живущую по закону джунглей. Мерси-Аржанто, посол и опекун принцессы, изо всех сил стремившийся не допустить соперничества между Марией-Антуанеттой и мадам Дюбарри, в письме к Марии Терезии косвенно описывал скрытое напряжение, нависшее над дворцом, словно грозовая туча: «Французский трон опозорен как непорядочностью и отсутствием доверия к фаворитке [мадам Дюбарри], так и бесчестием ее сторонников. […] Версаль стал лучшим местом для безверия, ненависти и мести; все решают интриги и личные прихоти, и кажется, что люди отказались от честности в любом ее виде. Я без колебаний изложил свои взгляды дофине [Марии-Антуанетте] и несколько раз повторил ей, что молчание – единственный способ избежать неприятностей в эти трудные времена».

В то время как риск открытой конфронтации между Марией-Антуанеттой и мадам Дюбарри рос с каждым днем, придворные ликовали при мысли, что в Версале вот-вот разразится новый скандал. И он разразился менее чем через четыре месяца после бракосочетания наследника. Местом неизбежной драмы стало королевское владение Шуази, где летом 1770 года был поставлен спектакль для придворных.

Толчком к этой драме, прокатившейся по Версалю подобно ударной волне, стало всего лишь… занятое место. Когда мадам Дюбарри с подругами пробиралась в первый ряд, спектакль уже начался. Места оказались заняты фрейлинами Марии-Антуанетты, причем сама она отсутствовала. Фрейлины не были намерены уступать свои места мадам Дюбарри и ее наперсницам. Дело дошло до жаркой перепалки, и вскоре взаимные упреки достигли апогея. В конце концов мадам Дюбарри сдалась и, рыдая, покинула спектакль, заявив, что герцогиня де Грамон, одна из фрейлин Марии-Антуанетты, «нанесла ей глубокое оскорбление». Занятое кресло превратилось в повод для скандала.

Узнав о публичном унижении своей фаворитки, король вышел из себя. К ужасу Марии-Антуанетты, мадам де Грамон была немедленно изгнана из Версаля. Ей было разрешено вернуться ко двору лишь после смерти короля. Но пройдут годы, прежде чем двадцатипятилетняя простолюдинка, официальная любовница короля Франции, и четырнадцатилетняя младшая дочь древнего императорского рода, супруга патологически робкого дофина, примирятся. Дорога к миру была вымощена благими намерениями.

В первый день 1772 года Мария-Антуанетта, за которой беспокойно наблюдал Мерси-Аржанто, обратилась к мадам Дюбарри «без какой-либо самоуверенности и позерства» со следующими словами: «Сегодня в Версале много народу». Этой короткой фразой все и ограничилось. После этого Мария-Антуанетта призналась в письме к матери, что больше не желает разговаривать с этой проклятой la créature[202], как она называла мадам Дюбарри. Мерси-Аржанто потребовалась не одна неделя уговоров и лести, чтобы убедить свою ученицу в том, что будущее союза между Францией и Австрией находится в ее руках. Он был совершенно прав, потому что группа союзников мадам Дюбарри, к которой присоединился и герцог д’Эгийон, новый министр иностранных дел, выступала против союза с Австрией. Сторонники этой партии продолжали винить австрийцев в последствиях Семилетней войны, а Марию-Антуанетту называли «габсбургской захватчицей», что заслуживает особого внимания, поскольку в жилах принцессы текло больше французской крови, чем в жилах герцога де Берри, ее супруга и будущего короля Людовика XVI. Действительно, Мария-Антуанетта, которая приходилась внучкой Людовику XIII, Леопольду Лотарингскому и Елизавете Шарлотте Орлеанской, имела французских деда и бабку и была наполовину француженкой, в то время как ее супруг имел лишь одного деда-француза среди своих предков – короля Людовика XV.

Если бы фракции мадам Дюбарри и д’Эгийона удалось убедить короля отказаться от этого союза, дела Марии Терезии снова пошли бы хуже некуда. Поэтому эрцгерцогиня писала дочери одно пламенное письмо за другим, приказывая возобновить отношения с мадам Дюбарри. Мария-Антуанетта уступила, но не вполне искренне. Когда осенью 1772 года принцесса и мадам Дюбарри снова заговорили друг с другом в замке Фонтенбло, все, что смогла произнести Мария-Антуанетта, свелось к краткому «Сегодня плохая погода, мы не сможем выйти прогуляться». Это был ее последний разговор с соперницей, но этих слов оказалось достаточно, чтобы снять политическое напряжение.

Молчаливое и ожесточенное противостояние между мадам Дюбарри и Марией-Антуанеттой раскрывает одну из наименее привлекательных черт принцессы. Несмотря на юность и очарование, Мария-Антуанетта была одновременно тщеславной и инфантильной. Письма посла Мерси-Аржанто представляют собой одну бесконечную жалобу на принцессу, которая предпочитает играть с детьми придворных дам, «шумными, грязными и доставляющими массу неудобств», в результате чего «туалеты принцессы пачкаются, мебель портится, а в покоях [принцессы] царит полный беспорядок». Посол призывал Марию-Антуанетту к une conduite plus politique[203] и умолял проявлять больше ответственности. Но принцесса предпочитала многочасовые прогулки на ослике в компании фрейлин, которым разрешалось брести за ней пешком. Тем временем в Вене ее мать очень переживала из-за того, что дочь живет в обстановке, в которой, согласно донесениям Мерси-Аржанто, «король начинает все более сдержанно относиться к ней [принцессе], где сама она [Мария-Антуанетта] противостоит фаворитке [Дюбарри], а дофин, pire que jamais[204], проявляет полное безразличие к супруге». В отсутствие наследников Мария-Антуанетта, действительно не ориентировавшаяся в подводных течениях Версаля, рисковала стать неуправляемым снарядом и нанести непоправимый ущерб дому Габсбургов. Очаровательное сияние, которое принцесса излучала по прибытии, и энтузиазм, с которым ее встретил французский народ, постепенно сменились презрением.

Король умер! Да здравствует король!

В 1773 году Людовик XV достиг почтенного возраста – 65 лет. Французский монарх все еще держался в королевском седле, но поговаривали, что ему осталось недолго. Людовик XV сильно поправился, из-за чего слугам было крайне непросто помогать королю садиться в седло, когда он собирался на охоту. Кроме того, у него развилась импотенция, и он часто терял сознание. После того как один из лучших друзей короля маркиз де Шовелен замертво упал у его ног во время игры в вист, король впал в депрессию и стал предаваться мыслям о смерти.