Пьесы - Николай Гуриевич Кулиш

на чистильщиков.) Их вот!..

З и н к а (вышла из толпы, пьяненькая). А меня?.. Снова, поди, вместо подседельника, как перинку, а? (Толпе.) Говорили, как придет свобода, то она как мама: не грусти, мол, девка, выскочишь из ямы. Будет свет тогда, как цвет, да еще и милый, как солнышко. Вот я и зову: дорогой мой, милый!..

Г о л о с  и з  т о л п ы. Кто?

З и н к а. Да кто отзовется!..

Смех.

Хоть, говорят, я такая, что и за пятак, а, однако, не все еще продала, оставила кое-что для милого, что придет же, думалось, ко мне хоть на час в мой пасхальный день.

Смех.

Г о л о с. Таких отзовется миллион!

З и н к а. Вас миллион, а одного нет. Свечку зажгла, платьице надела, голубое, девичье, а он что-то не идет. Так пойду, подумала, к соседу, он тоже бесталанный. Пришла я к соседу, а он письма пишет. Так пойду ж я на улицу, крикну, позову: милый, дорогой! (И кричит.) Дорогой мой, милый!..

П е р о ц к и й (с балкона). Вот вам, господа, свобода слова! И вообще свобода! Сущность свободы! Символ! (Уходит с балкона.)

Л у к а. Да! Это суть буржуазной свободы! Символ! Человек кричит… (Толпе.) Товарищи! Вы слышите? Человек кричит от ихней свободы.

А н д р э (перебивая). Граждане!

С т у п а й - С т е п а н е н к о (очнувшись в свою очередь). Братья украинцы!

Я вижу, как в толпе бушуют три течения. Каждое хочет стать поближе к своему оратору. Андрэ устраивают овацию. Поэтому он начинает первый.

А н д р э. Кто не видел, кто не знает, чем была наша страна вчера? Страна наша…

С т у п а й - С т е п а н е н к о. Украина!

Л у к а. Трудящийся народ, пролетариат!..

А н д р э. Вся Россия была неподвижный и гнетущий монумент: трон, лестница к нему — ступени рабства, и на ступенях мы — рабы. Рабами все мы были: сенатор, камергер в палатах…

Л у к а. Вранье, товарищи! Рабами жили мы и посейчас живем — рабочие, солдаты — и русские и немцы!..

С т у п а й - С т е п а н е н к о. Несчастнее нет рабов на свете, чем мы, о братья украинцы!

А н д р э. Рабом, конечно, был мужик и украинцы. Граждане! Страну рабов, страну неволи…

С т у п а й - С т е п а н е н к о. Украину!

А н д р э. …страну невежества и прозы…

Л у к а. Крестов и виселиц…

А н д р э. …не мог я видеть сам сквозь слезы. (Патетически.) А ныне?

Патетическая пауза и где-то обычный, деловой голос  ч и с т и л ь щ и к а:

— Почистить надо, гражданин!

А н д р э. А ныне видим, как далеко идет свободная дорога. Горит заря свободы. Сияют горизонты. Да! Садиться надо на коней! И мчаться на восток и на запад. Чтоб несли нашу страну уже не тройка, а миллионы металлических коней, чтоб, как молнии, блестели золотые булавы, чтоб во прах все Дарданеллы перед нами пали и не только расступились бы народы, государства, но чтобы пали в ноги даже ветры и преклонились горизонты!

Аплодисменты, крики «ура» и шум.

Б а р ы ш н я (восторженно, матросу). Матросик! Теперь вы пробьете Дарданеллы! Да?

М а т р о с (выбитый глаз, рябой, голос, как испорченный клапан гармоники). Ваши, барышня, хоть сейчас, а которые турецкие — пусть вон они (указывая на Андрэ) пробивают.

Д а м а (воинственно затрясла пером). Мы на нашем собрании, мы, слабые женщины, отвергли предложение большевиков о прекращении войны. Мы сказали: мы воюем не с войском немецкого народа, а с войсками Вильгельма. Вперед! На фронт!

М а т р о с (дает ей дорогу. Ручкой). Пожалуйста!

Г о л о с  Л у к и (немного запинается). Горит заря свободы и светит пока что кому? Лишь в окна буржуазии: ведь в наших подвалах и окон-то нет. Дальше скажу: если буржуазия хочет сесть на коней, то это значит что? Что все пути ко всем на свете Дарданеллам покрыты будут нашими трупами. На их блестящих горизонтах нас ждут кресты и кладбища. Ветры упадут им в ноги — это значит что? Это значит, нас они будут раскачивать на виселицах. Товарищи! На интернациональные дороги выходите, засыпайте меж собой ямы, окопы — братайтесь! А все фронты, скажу я вам, на буржуазию поворачивайте! Еще скажу: вместо золотой пусть молнией ударит на нашей Украине булава рабочей диктатуры!

М а т р о с. А котелки, буржуев, юнкерню — всех в трюм земли! На дно свободы!

А н д р э. Наш девиз — свобода, равенство и братство!

Б а р ы ш н я (которой Аврам в это время чистит ботинок). Свобода! Равенство! И братство! (От восторга затопала ножкой.)

А в р а м (отбросив вдруг ящик). Десять лет работал на заводе, а три я воевал, за это, вишь, мне дали крестик. Теперь дают свободу — свободу с крестиком лезть в могилу. Свобода? — Я без хлеба! Равенство? — Я ниже всех, без ног! Братство? — Я чищу ваши ноги!.. Так нате же вам вашу свободу, равенство, ваш крестик, верните только мне ноги! (Срывает и далеко бросает Георгиевский крест.)

Л у к а. Наш девиз: вся власть Советам! Мировая революция! Социализм!

На крыше дома — Ж о р ж  с национальным флагом, без шапки. В ажитации кричит:

— Россия! Император! Ур-ра-а!.. (Стреляет вниз.)

Я вижу, как пошатнулся Лука.

Я (кричу). Лука!

И изо всех сил бегу вниз. Выбежав, я вижу, как толпа бросилась врассыпную. Улицы пустеют. Посередине — раненный в руку Лука. Зинка перевязывает рану. Аврам. Дальше — матрос. Он кому-то угрожает:

— Подождите, подождите!.. Придет на вас судьба!

IV

1

Представьте себе, друзья, ту же самую улицу и город, опоздавший с Октябрем. Вдали орудийный грохот. Ветер. Ночь. Я на тайном посту у тайного повстанпункта, притаившегося у Аврама в подвале.

2

В подвале закрыто окно. Горит ночник. Капает вода. Г а м а р ь  пишет. Он в шапке. Возле него — п о с ы л ь н ы й, тоже в шапке, напряженно ждет. В углу на нарах  А в р а м, около него тенью — Н а с т я.

Г а м а р ь. Ревштабу. (Подумав, рвет написанное.) Нет, ты лучше так передай. Дислокация: партизаны на станции, настроение как будто наше, большевистское. Белые по эту сторону залегли. Под боком у нас ихний резерв — пулеметы, пехота, сотни три. Злые. Вешают. Молебны служат. Нас будет так: по три, по пять в квартирах — человек семьдесят рабочих. Наши все готовы. Оружия мало! На ружье три патрона, зато настроение стоит ста. Энтузиазм! Однако думаю, что, не сговорившись с партизанами, начинать восстание опасно. На переговоры я послал Луку. Жду его. Если же не вернется, условились — как взойдет луна, сами начнем. И все. Точка.

Н а с т я. Кажись, кто-то идет…

А в р а м (после паузы). Ветер.

Г а м а р ь (думая о своем). Что?

А в р а м. Ветер!

Гамарь взглянул на часы.

Н а с т я. Семьсот пятая упала, как ушел. Шестая. Седьмая. Восьмая…

А в р а м. Тсс…

П о с ы л ь н ы й  уходит.

3

В это время наверху:

М а р и н а (пишет). «Штаб. Пероцкому… Андрэ!..» (Рвет написанное. Отцу.) Нет, ты лучше так передай.

С т у п а й - С т е п а н е н к о. Может, по телефону?

М а р и н а. Комик! Такие вещи по телефону не говорят. Передай, что комитет…

С т у п а й - С т е п а н е н к о. Какой это комитет, Маринка?

М а р и н а. Он