Декабристы и русское общество 1814–1825 гг. - Вадим Парсамов

Русский язык как маркированное средство общения, в отличие от французского, использовался тогда, когда было важно не только что сказать, но и как сказать. П. И. Пестель объяснял свой переход из масонской ложи «Amis réunis» в ложу «Трех Добродетелей» тем, что «в оной употреблялся русский язык, а в первой французской»[424]. И хотя, как показал Н. М. Дружинин, «предпочтение русского языка не играло решающей роли в его симпатии к избранной ложе»[425], сама мотивировка представляется примечательной, тем более что знание языка в данном случае не может служить критерием.

«Русская правда» среди декабристов была известна на двух языках: французском и русском. На французский ее переводили А. П. Барятинский[426] и С. И. Муравьев-Апостол[427]. Сам Пестель писал по-французски предварительные наброски к главе о верховной власти[428]. Французский язык обеспечивал «Русской правде» более широкий круг читателей. И им можно было бы вполне ограничиться в дальнейшем, но «Русская правда» должна была стать тем прибавлением к Манифесту Сената, которое Пестель называл «un cadre en grand de la Constitution»[429]. Таким образом, она оказывалась не просто описанием пестелевского государства, но и сама была его неотъемлемой частью. Отсюда необходимость русского языка как знака национально-русского государства.

Итак, в государстве, которое замышлял Пестель, все должно быть русским. При этом под русским понималось не то, что реально существует в России, а то, что могло быть истолковано как русское, то есть некий набор знаков, неконвенционально выражающих национальную специфику. Соответственно, те элементы русской культуры, которые могли быть истолкованы как европейские, то есть заимствованные, или же национальная этимология которых была затруднена, подлежали замене на русские эквиваленты. Движение вперед мыслилось Пестелем как обретение национальных корней, следовательно, весь путь национального развития от истоков до современного ему общества признавался ошибочным и подлежал замене. В результате создавалась довольно простая историософская схема: первоначальное благо – дальнейшая порча – национальное возрождение.

Первоначально существовали справедливые государства, основанные на общественном договоре и природном равенстве людей. В Европе это были греческие республики и республиканский Рим, а в России – Новгород и Псков. В дальнейшем «со времени нашествия варваров»[430] появились привилегированные сословия. Наступила «эпоха расцвета знати. Это было то доброе старое время, когда можно было безнаказанно душить и грабить, когда старые замки были настоящими притонами титулованных разбойников. Это знать была главной силой в государстве. Над ней возвышалось подобие монарха, зачастую недостаточно сильного даже для того, чтобы оградить себя самого от притязаний и оскорблений этой надменной знати, а ниже ее стояли крепостные люди, ее рабы. Рядом с ней существовало имевшее еще больший вес духовное сословие. Вся власть коего исходила из римского епископа, притязавшего, под название Папы, на звание наместника св. Петра и объявившего себя, пользуясь суеверными настроениями эпохи, верховным судьей над монархами и над державами. Можно себе представить, чем должно было быть подобное воинство, возглавляемое таким правителем и руководившее всеми умами призрачной силой ужаса, которую оно умело им внушать. Знать основывала свои притязания на праве завоевателя, на своем мече, на своей военной доблести, духовенство – на своем духовном авторитете, на кадиле, на своей образованности. Монархи были совершенно бессильны перед ними. Народы страдали, не смея роптать»[431].

Эти преступления имели и другую сторону. Невольно они порождали стремление к добру и справедливости: «Течение веков, которое ничто не может остановить и которое рано или поздно сметает на своем пути все памятники, воздвигаемые заблуждениями и страстями, коснулось и этого порядка вещей. Из бездны зла стало возникать добро»[432]. В результате была подготовлена современная Пестелю эпоха революций, которые он называл «духом времени».

Таким образом, вся европейская история делится на три периода: 1) существование первоначальных справедливых государств; 2) несправедливое торжество знати; 3) современный революционный период. Каждому соответствует определенная форма правления: 1) прямая демократия; 2) аристократия; 3) представительное правление.

Аристократия, уничтожив древние республики, ввела на их место собственные политические традиции, основанные на сословном неравенстве. Она придумала «символику громких титулов, ничего решительно не обозначающих, являющихся лишь смешными побрякушками ее непостижимого ребяческого тщеславия». Кроме этих «побрякушек», имелся и ряд «действительных привилегий <…> противоречащих морали, религии, совести и разуму». Это «права владеть другими людьми на началах собственности, права не меть никаких налогов, не нести никакой службы и никаких повинностей»[433]. Эти права, по мысли Пестеля, должны быть уничтожены вместе с аристократической символикой: «Временное Верховное правление обязывается все сии звания и титла совершенно уничтожить без малейшего внимания на какие бы то ни было побочные соображения. Что же касается гербов», то Пестель предлагает их или запретить вовсе, или разрешить иметь их всем, «не давая оному совершенно никакого значения»[434].

Уничтожение аристократической культурной традиции освобождало место в области национально-культурного оформления государства. Это место должна была занять древнерусская, как ее понимал Пестель, национальная традиция, как бы свидетельствующая о воскрешении исконной государственной справедливости. Пестель был одним из творцов национального мифа, пропагандируемого декабристами. Согласно этому мифу Древняя Русь – страна высоких гражданских добродетелей. Стилистическим средством создания мифа, как и во время Французской революции, служила смесь античной символики с общественно-политической терминологией XVIII в. Приравнивая древний Новгород к античным городам-государствам, Пестель писал: «Я вспоминал блаженныя времена Греции, когда она состояла из Республик, и жалостное ея положение потом. Я сравнивал Величественную Славу Рима во дни Республики с плачевным ея уделом под правлением Императоров. История Великаго Новогорода меня также утверждала в Республиканском образе мыслей»[435]. Политическое устройство древнерусских городов-республик Пестель описывает в системе современных ему государственно-правовых понятий: «Когда Государства так еще были малы, что все Граждане на одном месте или небольшом поле собираться могли для общих совещаний о важнейших Государственных Делах, тогда каждый Гражданин имел Голос на вече и участвовал во всех Совещаниях Народных. Демократия существовала тогда»[436].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});