Четвертый Рим - В. Галечьян

8. ФИГУРЫ РЕЧИ

Луций оттащил педеля в его каморку, уложил в постель и, убедившись, что тот не пришел в себя, но дышать стал ровно и спокойно, с чистой совестью закрыл дверь на ключ. Потом вернулся к себе и разбудил гостей. Обсудив с Никодимом сложившуюся ситуацию и выработав стратегию поведения, он выставил гостей и стал собираться на занятия.

Пузанский, выслушав Луция, обещал ему поддержку и посоветовал, как и Никодим, «быть в полном отказе»: девицу, мол, знать не знаю, как истинный римлянин защищал от посягательств педеля, внезапно вмешались посторонние, которые-де оглушили самого Луция, поэтому он их даже не видел и ничего сказать о них не может. Выдав Луцию ценные указания, Пузанский велел ему немедленно отправляться на занятия по все той же римской риторике.

Предпоследняя лекция обещала стать самой длинной и нудной, но выхода не было, и, заняв традиционное место в среднем ряду, Луций приготовился делать вид, что слушает разглагольствования магнитофона.

— Фигура определяется двояко: как всякая форма, в которой выражена мысль, или как сознательное отклонение простой формы в сторону большей поэтичности, красноречия. Словесные фигуры являются неким видом построения речи. Удво-повтор-ение одного, нескольких слов в целях усиле-возбужде-ния речи-сострадания сильно действует на слушателя и больно ранит противника, подобно копью, вновь и вновь вонзающемуся в одну и ту же часть тела. Так использование Нероном союза «если» позволяет подчеркнуть невосприимчивость народа к либеральной политике. Даже после раскрытия заговора Плавта и Суллы, римские граждане не сделали для себя никаких выводов, что поставило под угрозу законное управление страной.

Как терпелив я в гневе, если факелыНе погасил, преступно мне грозившие,Я кровью граждан, если не текла онаПо Риму, породившему мятежников.

Как истинный «отец отчизны» Нерон вынужден задуматься о судьбе Октавии:

А та, кого мне хочет навязать народ,Та, что всегда была мне подозрительна…

Только Луций, из последних сил приподнимая захлопывающиеся веки, решил, что, похоже, и у него появилась та, о чьей судьбе он может задуматься, как в разбитое окно вплыла золотоволосая девочка в белом платье с длинным шлейфом. Ее распущенные волосы коснулись щек Луция, он погрузил в них руки и тяжелая гибкая, податливая лента заструилась между пальцами юноши. Тогда Луций с головой окунулся в прохладную сверкающую гладь, в ответ нежные пальчики коснулись его затылка и прочертили на нем таинственные неведомые знаки. А голова юноши продолжала неспешное движение, пока не легла на два мягких кружочка на белой плоскости.

— Лина! — выдохнул юноша, вспомнив грудь девочки под разорванным педелем свитером и прильнул к ней.

— Луций, — ласково прижала его к себе девочка. В этот миг страшный удар тряхнул неожидавшего подобного предательства Луция. Он подпрыгнул на месте и раскрыл глаза. Вместо прекрасной наяды его окружали сокурсники, подобно юноше, отчаянно боровшиеся со сном.

Привычный к подобным метаморфозам преподавательский контингент невозмутимо продолжал свое дело:

— Антистрофой называется такой прием, когда мы повторяем не первое слово, как в предыдущем случае, а постоянно возвращаемся к последнему, как Нерон в своих мыслях о народе.

Страшнее наказанья заслужила чернь…Пожары покарают чернь зловредную……Лишь страх пред кароюНаучит чернь повиноваться принцепсу.

Охват — фигура, объединяющая оба вида украшения. При ее применении часто повторение начального слова с неоднократным возвращением к конечному, повторяются одновременно началь-конеч-ные слова.

Нерон не понимает причин разложения трудового Рима:

Под нашей властью счастьем развратился плебс,Неблагодарный, глух он к милосердию,И мир, что даровал я, нестерпим ему,И, одержимый беспокойной дерзостью,Он к пропасти несется в ослеплении.Ярмом тяжелым, гнетом бед смирять егоЯ должен, чтобы смуты не затеял вновь…

Одновременно кесарю приходится оберегать и собственную личную жизнь:

И на священный лик супруги цезаряПоднять глаза не смел…

Луцию, как и цезарю, приходилось оберегать собственную личную жизнь, но ему хотелось просто находиться рядом с преданным ликом любимой. Вот только как найти Лину? Теперь он понял, кто приходил к лицею на встречу с ним, более того, он даже не представлял, как это он мог не догадаться сразу. Сейчас он бы ощутил ее присутствие, почувствовал малейшее колебание воздуха от ее дыхания, но после всего случившегося, без всякого сомнения, Лине было совершенно невозможно здесь появиться. Неужели им никогда больше не суждено встретиться?

В это время заглянувший в аудиторию Пузанский подозвал Луция, и тот под завистливые взгляды радостно выскочил на волю.

9. ПИЩЕБЛОК

— Держи, — протянул Пузанский Луцию небольшой пластиковый пакет с кредитками разного достоинства. — Ехать нам долго, а дороги ненадежны. Тут пятнадцать миллионов, должно хватить на две недели для троих.

Метр добродушно пошевелил кончиками пальцев перед носом Луция и удалился.

«Ну и задачка», — подумал Луций, пряча деньги под рубашку и оборачиваясь во все стороны, но никто не обратил на их разговор внимания, и успокоенный юноша отправился к себе.

Продуктовая дилемма была весьма непроста. Для начала Луций пошел по пути наименьшего сопротивления. Он опустился вниз, в подвальное помещение лицея, где помещался пищеблок.

Пройдя через всю исполненную в античном духе столовую, аляповатая обстановка которой только подчеркивала нищенские порции, носимые к столу самими студентами, он очутился в узком зеленом коридоре с распахнутыми в обе стороны дверями. Обычно за этими дверями в громадных холодильных камерах томились немалые сверхлимитные запасы, выбитые всемогущим директором, но после недавнего нападения беспризорников камеры были пусты.

В самом конце коридора на груде мешков с мукой сидели трое крепких мужиков в майках и засаленных джинсах. Один из них и был нужный Луцию повар.

— Привет, шеф, — мирно сказал Луций, подходя к сидящим на мешках людям. — Как она, жизнь?

— Жизнь кончилась с последним налетом, — мрачно ответствовал тот из сидящих, которого юноша называл шефом. Он поднял на Луция мрачные, залитые жирком глаза и добавил: — Шел бы ты, студент, отседова к бениной матери. Здесь не отломится.

— Продай мешок сахара и ящик тушенки, — деловито предложил Луций, на всякий случай держась вне пределов досягаемости, — наличными заплачу.

— О чем ты говоришь, студент, — почти задушевно отвечал ему шеф. — Кому нужны деньги в этом говенном заведении, что на них сейчас можно купить кроме геморроя?

— Ты бы принес лучше грамчиков двести спирта-ректи-фиката, вот и договорились бы, — подхватил второй. — А за деньги можешь получить центнер овса. Вместе с мешком. Так что тащи наверх свои бумажки!

Луций чуть отодвинулся назад и попытался объяснить, что овса ему вообще не надо, так как в настоящее время он лошадей разводить не собирается.

— Не хочешь овса, возьми пшеницы в зернах, — все рекомендовал ему второй повар. — Весьма питательная пища.

Луций отрицательно покачал головой и вновь спросил, обращаясь к шефу:

— Так что, не продадите продуктов? Я хорошо заплачу.

— Купи лучше себе веревку и повесься, раз не хочешь овес кушать, — огрызнулся шеф и начал медленно привставать с мешка, на котором сидел.

Луций, сам наливаясь злобой, уже с угрозой смотрел на его мясистое потрепанное лицо и бормотал, правда, еще про себя:

— Давай, давай, дядя, подойди ко мне. Я быстро тебя посажу на задницу.

Видно, что-то прочитав на его лице, вся троица во главе с шефом вдруг задержала свой подъем и, утвердив вновь зады на мешки, уставилась на Луция с большим подозрением.

Луций, видя, что ничего, кроме небольшой драчки, не предвидится, не стал искушать судьбу и опрометью бросился по коридору. На самом выходе он столкнулся с человеком, который нес на голове ящик с пивом. Налетев на него, Луций, сам того не желая, вынудил человека развернуться и грохнуть ящиком в окно. Тотчас дождь бутылок пролился вместе с осколками стекла вниз на внутренний дворик, и вопль потерпевшего смешался с криками, видимо, гуляющих по дворику студентов.

— Держи его! — заорал издалека глядящий на столкновение шеф-повар.

Зычный глас подстегнул Луция, который, ловко избежав вторичного соприкосновения с грузчиком, выскочил из подвала и опрометью помчался прочь.