Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - Флавиус Арделян

история, юноша, не готова. Не скажу, что она меня сильно впечатлила; должен признаться, я любитель рассказов про приключения и интриги сильных мира сего: исторические события, финансовые баталии, кражи и убийства – от таких вещей у меня бурлит в жилах кровь. Но, как я уже говорил, юный господин, мне свойственна еще и одержимость концовками, которая делает меня уникальным; я всегда все довожу до финала, всегда заканчиваю первым, всегда мощно эякулирую. Итак, юноша, финал! Я хочу увидеть финал!

Алеку, хоть и не показывал этого, был потрясен. Впервые все пошло не по плану. Никто не последовал за ним наружу, более того – его позвали глубже во чрево этой забегаловки, пытаясь силой вырвать конец истории, не догадываясь, что Алеку этим концом не владеет, потому что конец всегда в ком-то другом, может быть, даже в вопрошающем. Но как вытащить этого борова из корчмы и увлечь домой? Немыслимо. Писатель огляделся и увидел подмастерье, тощего, с желтым лицом, в поношенной одежде; парнишка смотрел в пустоту, и Алеку взгляд был знаком – так смотрит человек, когда-то сильно покалеченный изнутри, выгоревший дотла и навсегда утративший способность смотреть в глаза собеседнику; ведь это все равно что позволить ему заглянуть в пропасть, абсолютную бездну, где обретается мертвец, причем далеко, что и не разглядеть деталей. Этот юнец, подумал Алеку, со своей концовкой уже давно познакомился. Он-то и нужен сочинителю. Но сперва надо отсюда выбраться.

– Что было в письме тетки? – спросил хозяин корчмы.

Алеку откашлялся и достал трубку из нагрудного кармана. Хозяин перегнулся через стол, протянул руку к трубке писателя, сунул два пальца в только что набитый табак. Поднес комок к носу, понюхал и швырнул на пол.

– Что за ерунда! Знаешь, сколько я заплатил за эти шторы?

Боров открыл деревянный ящичек, стоявший на столе, и Алеку ударил в нос древесный аромат. Повинуясь пригласительному жесту хозяина, он положил в чашу трубки немного дареного табака и разжег. Несомненно, это был лучший табак, который писатель когда-либо пробовал.

– Ну же? – подстегнул хозяин, и Алеку начал рассказывать, слово за словом, строчка за строчкой, что было написано в том письме: тетка молодого героя сообщила ему, что все слуги сошли с ума и покончили с собой семь лет назад, повесившись на толстых ветках дуба в саду, и подтолкнула их к этому шагу одержимость одной из статуй в доме; все это время за особняком ухаживали двое стариков из деревни, которые изредка приходили, чтобы протереть пыль и проветрить комнаты и коридоры.

– Юноша, – продолжил Алеку, – ослабленный безумием и утративший все жизненные соки, бросился на статую и опрокинул ее. Когда она рухнула и превратилась в каменные осколки и пыль, много пыли, герой увидел, что изваяние было полым, и в пустоте что-то выросло, что-то копошилось в куче камней и праха; что-то пробиралось к свету. Юноша ринулся вперед, разгребая развалины, и увиденное ввергло его в истинные глубины безумия: там, среди осколков мрамора, рожденный и выросший внутри статуи, был он сам, худее, да, и меньше ростом, а еще сизый, да-да, но это был он, несомненно, моргал и шевелил губами, как рыба на суше, ибо роды оказались тяжелыми и преждевременными. Конец.

– Браво, молодой человек! Браво! – воскликнул хозяин корчмы и захлопал в ладоши. – Вот так, теперь и я понял, что к чему. Мне понравилось. Есть смысл у рассказа, он про битву с иным миром. Браво, ты молодец!

Хозяин бросил ему сотню «клыков», и Алеку заметил, как взгляд слуги метнулся к монетам, которые звякнули друг о друга на столе борова. Алеку чувствовал мучительную потребность поскорее покинуть комнату, в животе и паху у него пульсировало.

– Вы меня простили, господин? – спросил он.

– Ох, еще как простил, – ответил хозяин благодушно.

Алеку рискнул:

– Может, я заслужил и графин хорошего вина?

– Конечно, заслужил.

– Тогда я попрошу буфетчицу.

– Нет, эта мымра тебе не поверит. Эй, ты, – хозяин обратился к подмастерью. – Ступай с нашим уважаемым гостем и скажи мымре, чтобы перед уходом налила ему лучшего вина.

Получилось. Алеку поблагодарил владельца заведения и вышел в сопровождении парнишки, в котором рассказчик увидел столь желанный конец. Подмастерье раздобыл ему графин с самым крепким вином, но, когда собрался уходить, Алеку его остановил и жестом пригласил выйти наружу. Парнишка начал сбивчиво бормотать, что не может надолго покинуть хозяина, что его побьют, что ему не дозволено покидать кабак иначе как по прямому указанию. Алеку достал несколько «клыков», полученных от борова, и сунул в ладонь бедолаги, прошептав, что снаружи тот получит остальное.

– В смысле? Всё?

– Всё, – сказал Алеку и покинул заведение первым.

Никто не обратил на него внимания, пока он шел через общий зал, пробираясь сквозь проспиртованные тела в сторону выхода на улицу. Писатель огляделся, поискал ближайшую платформу; нашел и попытался понять, где же ведущая к ней лестница, но не успел разобраться, как сзади появился парнишка и прошептал, что в переулке справа, ведущем во двор за кабаком, есть лестница, если она ему нужна, чтобы подняться на окутанные тьмой платформы.

– Да, ее-то я и ищу, – сказал Алеку и потащил парнишку во мрак переулка.

– Кошелек, – сказал подмастерье. – Что я должен делать?

– Твой хозяин о тебе заботится?

– Ага.

– Хорошо содержит?

– Угу.

– Любит тебя?

– Ну да.

– Платит тебе?

– Да-а.

– Ты его шлюха?

– А то.

– Хочешь побыть моей шлюхой? Только сейчас и только здесь.

Тут парнишка посмотрел вниз и увидел кошель с «клыками». Подмастерье сунул деньги в карман, а сам опустился на колени. Алеку закрыл глаза и тяжело вздохнул, потом открыл и окинул взглядом платформы наверху, рассекающие звездное небо, в точности как пути людские извечно рассекают святую плоть. Он почувствовал, как скапливается гнев в потрохах, схватил парнишку за затылок и прижал. Другой рукой Алеку достал нож и, наклонившись, несколько раз ударил жертву в спину. Кошель с монетами плюхнулся на платформу. Алеку его поднял и сунул в нагрудный карман, привел себя в порядок и закинул труп на плечо, а затем отправился с ним в темный двор позади кабака. Было еще слишком рано, чтобы шляться по платформам с мертвецом, так что требовалось обождать. Он отыскал в дальнем углу густой кустарник, спрятал тело за ним и сам пристроился рядом. Положил голову парнишке на грудь, словно на твердую, костлявую подушку, и задремал. Его несколько раз будили: сперва буфетчица, а потом и хозяин выходили и звали пропавшего. Они даже бродили по двору и кричали, но парнишка был мертв – одиннадцать дыр в