Мои ужасные радости. История моей жизни - Энцо Феррари

прекрасная награда за нашу работу». На что Гронки ответил: «Если вы считаете это наградой, значит, вы ее заслужили». Во время экскурсии по заводу президент задавал мне вопрос за вопросом. Например: «Как вы получаете прибыль, ведь ваша компания такая маленькая, а занимается одновременно такими разными вещами?» Справедливое замечание. Личные темы мы тоже затронули. «Мне сказали, – сказал вдруг Гронки, – что вы проводите здесь все свое время, без выходных и отпуска. Значит, и сегодня будет напряженный рабочий день?» Я возразил: работа президента, его обязательства кажутся мне намного более обременительными, чем мои. «Но, – добавил я, – может, оно и к лучшему. Только работа – неустанная – позволяет не думать о смерти». Он остановился, внимательно посмотрел на меня и, помолчав, ответил: «Вы правы, Феррари». И при жизни, и после смерти о Гронки говорили и писали много плохого[174], но у меня осталось впечатление, что он обладал лучшими качествами тосканцев: природной мудростью, жизненной силой и умением сопереживать.

Из других высокопоставленных персон, побывавших в Маранелло, могу вспомнить человека, который сначала не захотел называть свое имя, а сказал лишь: «Мое министерство обязано вам очень многим, особенно той работой, которую вы, представляя Италию, делаете за границей. Имею в виду победы в гонках и производство автомобилей высочайшего качества. К сожалению, я ничем не могу быть вам полезен, потому что в сферу моей деятельности не входит решение спортивных вопросов». Потом я провел для него традиционную экскурсию по заводу, и гость с видом знатока слушал и спрашивал. Перед уходом он дал мне визитку, где написал личный номер телефона. На визитке значилось: «Адвокат Альберто Фольки, государственный секретарь Министерства иностранных дел». И добавил: «Если вам что-то понадобится, звоните мне, постараюсь помочь». Я поблагодарил и попрощался, несколько озадаченный его противоречивыми высказываниями. Сначала он сообщил, что ничего не может для меня сделать, а в конце сам предложил помощь. Может, он думал, что я стану о чем-нибудь его просить, и решил пресечь это на корню, а потом, после посещения завода, впечатлился моими достижениями как конструктора и вниманием, которое я заслужил даже у министерств, не имеющих прямого отношения к моей работе? Позже мы встречались еще раз, в Брешии, когда Фольки стал министром туризма, развлечений и спорта, и очень душевно поговорили. У Фольки были водительские права еще с 1914 года, однако я заметил, что он хоть и старается разработать стратегию развития автоспорта на ближайшие годы и сделать так, чтобы гонки не умерли окончательно, но не вдается в тонкости и детали, без учета которых невозможно исправить существующие недостатки, сделать организацию гонок эффективнее и рациональнее.

Нынешний же президент республики, Сандро Пертини[175], относится к гонкам внимательнее: «Уважаемый инженер Феррари, – телеграфировал он мне после большой победы команды в Северной Америке, – искренне поздравляю Вас с заслуженной победой, прославляющей Италию. Прошу передать мою глубочайшую признательность гонщикам, механикам и менеджерам. А также от души поздравляю Вас с наступающей Пасхой». «Господин президент, – ответил я. – Ваши слова очень важны для меня и для всех сотрудников Ferrari. От лица команды я хотел бы поблагодарить Вас за поддержку. Именно это для нас самая большая награда. Я искренне признателен Вам за добрые слова и также желаю Вам всего наилучшего».

Стоит сказать и еще про двух политиков, которые приезжали в Маранелло: лидеров итальянских социалистических партий Кракси и Лонго. С первым мы встретились в старом офисе Scuderia Ferrari и говорили в основном не о гонках. Я рассказал, почему в моем доме в Модене столько лет гостили члены Итальянской социалистической партии. Рассказал о знакомстве с Донати, Аньини, Прамполини и другими пионерами социализма в Эмилии и о курьезных случаях из наших разговоров. Кракси слушал с интересом, но, по-моему, эти имена ему мало что говорили. Он был еще молод – возможно, знал их только по книгам. Высказывания Беттино Кракси недвусмысленные и, как правило, носят обличительный характер: особенно впечатляют паузы, во время которых он успевает обдумать очередное изречение. Очевидно, что он стремится добиться стабильного развития своей партии, балансируя между различными течениями. Правда, порой это затрудняет выбор для голосующего. Кракси – молодой политик, полный конструктивных идей, но, мне кажется, во многих случаях он напрасно стремится быть третейским судьей.

Что касается Пьетро Лонго[176], то с ним меня познакомил вышедший сейчас на пенсию сотрудник Ferrari, Коррадини. Лонго приехал во Фьорано с супругой и привез в подарок книгу, которую мне подписал Сарагат[177]. За несколько дней до этого я видел Лонго вместе с матерью, его «самым главным избирателем», в ток-шоу Констанцо[178]. Сначала гости телепередачи обсуждали корни реформистского социализма (в том числе эмилианские) и сравнивали его с максимализмом. Потом говорили о тяжелейшем кризисе итальянской промышленности и автопрома в частности. Во время визита в Маранелло Лонго спросил об этом и меня тоже и долго слушал с интересом и беспокойством. Потом мы довольно откровенно обсудили скандал с Танасси[179]. Я поблагодарил Лонго за активную деятельность, противодействующую потоку негатива, который чернил образ страны. Мне кажется, Лонго из тех политиков, кто имеет четкие убеждения и обладает даром просто и понятно донести их до избирателя. Я сказал ему об этом, а в конце беседы произнес: «Синьор Лонго, да вы прирожденный лидер!»

Помню, как в Маранелло приезжали Карим Ага-хан IV[180], безвременно скончавшийся марокканский султан Мохаммед V Бен Юсеф[181], а также король Иордании Хусейн ибн Талал, аргентинский президент Хуан Доминго Перон, вернувшийся к власти после 18 лет изгнания и умерший на родине, а также недавно скончавшийся шах Персии[182]. Многие другие главы государств, хоть и не являлись клиентами Ferrari, но с большим интересом следили за нашей работой. Я говорю о генерале де Голле, президенте Помпиду, короле Бельгии Бодуэне…

Кроме того, в Маранелло как-то раз приезжал Эдлай Стивенсон II[183] с женой, сыном и невесткой, чтобы забрать Ferrari, которую для него заказал Луиджи Кинетти – мой близкий друг со времен работы в Alfa, незабвенный победитель «24 часов Ле-Мана» и гонки в Спа на двухлитровой Ferrari в сезоне-1949. Мы со Стивенсоном не разговаривали – я решил, что ему намного комфортнее вести беседу по-английски с моим коммерческим директором, который специально задержался на заводе, чтобы встретить гостя. После экскурсии я предложил ему проехать вместе несколько километров до автострады «Соле», но не по главной дороге[184]. В какой-то момент Стивенсон повернулся к директору и попросил обязательно передать привет синьору Феррари! Оказывается, он не понял, что Феррари – это я! Мы от души посмеялись над этим недоразумением, а потом Стивенсон поинтересовался, как мне удалось стать в Америке известнее, чем крупные политики, – известнее его самого, баллотировавшегося на пост президента. Через переводчика я ответил ему, что не сделал ничего особенного: просто упорно работал, стремясь исполнить свою юношескую мечту. «Звучит красиво, – оценил Стивенсон, – а если поконкретнее?» В ответ я пообещал, что подробно объясню ему все тонкости, как только мы сможем общаться без переводчика. Тогда он поймет, как мало общего у меня с образом Феррари, сложившимся в сознании американцев.

Однажды в Маранелло пожаловал генерал Кертис Лемей, командующий авиацией НАТО, с которым я познакомился на шоссе Турин – Ивреа. Он предложил выпустить серию игрушечных машинок, точно повторяющих все модели Ferrari. По сути, Лемей возглавлял некий концерн, который изготавливал и продавал по всему миру коллеционные модели автомобилей. Сделка на миллиарды! В ходе президентской гонки[185] я прочитал, что генерал