Невская битва - Александр СЕГЕНЬ

—    Когда же это случилось? — удивился он.

—    Молчи! — злобно сказала старуха. — Молчи, ибо важнейший для тебя час настал. Сейчас я буду го­ворить со всею Мастемой!

Она положила руки поверх колодезного зева и громко возгласила:

— Анатас кух инев!

Поверхность воды в колодце вздрогнула.

— Лэамас эт оковда!

Янис отчетливо увидел, как уровень воды в колод­це стал быстро понижаться.

— Рефискул эт оков!

После этого вода еще стремительнее стала провали­ваться вниз, бурля и клокоча в неизмеримой глубине.

И вот уже в колодце не видно стало отражения наруж­ного света, пасть его зияла бездонным черным мраком.

— Рефискул эва! — восторженно закатывая глаза, произнесла старуха Ягорма. — Тнатулас эт ирутиром!

«Что же это за язык? — завороженно пытался уга­дать Вонючка Янис. — Угорский?.. Ижорский?.. Ли­товский?..» Но он хорошо понимал, что это и не угор­ский, и не чухонский, и не литовский, а особенный де­монской язык общения с бездной.

—    Ро-о-о-о-о-о-о-о… — вдруг пророкотало из мрачной глубины колодца.

—    Он зовет, — улыбнулась страшная старуха Янису. — Магнус Эклунд! — Она ударила по плечу Магнуса, и тот вдруг встал на каменную колодезную опалубку, замер на один-единственный миг и — прыгнул в ужасную бездну. Только меч, висящий у него на поясе, звякнул, чиркнув где-то там о стенку скважины.

—    Ру-у-у-у-у-у-у… — прогудело из мрачных недр, принимая первую жертву, а уже вторая становилась на край каменной одежды колодца по приказу стару­хи Ягормы:

—    Пер-Юхан Турре!

И точно так же, как Магнус, безропотно канул Пер-Юхан, даже и не звякнув ничем напоследок. И вновь адская яма откликнулась удовлетворенным гулом.

— Кончено с ними, — молвила Ягорма. Янис гля­нул ей в глаза и увидел в ведьминых очах ту же без­дну. — Теперь жди.

Они стали ждать. И вот из черной скважины вы-хватилось что-то зеленое, стало приближаться, быст­рее и быстрее, выпрыгнуло и вонзилось Янису в меж-дубровье, вошло в него. Стало тесно в груди, тягостно, но ненадолго — вошедшее быстро распределялось по телу. И второе точно так же вылетело и вошло в него, и вновь стало невыносимо, будто целая толпа народа втиснулась тебе внутрь, гневная и неспокойная.

— Терпи! Сейчас рассядется, — сказала колдунья, видя, как плохо Вонючке Янису. — Терпи, теперь те­бя — трое.

И он напрягся изо всех сил, а его все дмело и дмело из­нутри невыносимо, пучило душами двух загубленных свеев, и невозможно было их исторгнуть из себя, как дур­ной воздух. Все внутри налилось немыслимой тяжестью.

—    Свали! — показала старуха на стоящее рядом дерево. Янис ударил кулаком по стволу, и толстое де­рево покорно, как Магнус и Пер-Юхан, стало валить­ся. Правда, оно было гниловато, ветки так и отскаки­вали, покуда дерево падало.

—    Рефискул эт аиролг! — крикнула Ягорма в чер­ный зев скважины. Янис глянул туда и увидел, как во­да вновь поднимается из мракоточащих глубин, и в ушах у него застучало, застучало, застучало…

.. .Как стучало и теперь, утром нового дня, когда он ехал один на своем коне, вновь покинув Ягорму и воз­вращаясь в стан Биргера Фольконунга и Улофа Фаси.

Было или не было все, что теперь казалось черным сном? Но вот ведь и теперь свет нового дня кажется ему не вполне светлым, а будто бы черным. Было ли, не было ли, а вот два свея, Эклунд и Турре, были при нем, а теперь их нет. И внутри у него по-прежнему тес­но, будто и впрямь их души вошли в него, и трудно им разместиться в его неказистом теле.

Он ехал берегом реки Оредежи и видел лебедей, ко­торые казались ему не вполне белыми, а скорее даже совсем черными. Солнечный свет болезненно резал ему взор, хотелось схватить это солнце рукой и бро­сить туда, в прошедшую ночь, в глубине которой зия­ла мраком бездонная скважина.

Эта ночь… Встречей с глубинами ада она только начиналась, потом же длилась бесконечно, полная та­ких забав и утех, которые простым смертным никогда не достанутся.

Он видел!.. Он видел, как старуха сбросила с себя одежды и стала превращаться в молодую ведьму, как восстали ее увядшие груди, как округлились изост-

ренные колени, отвердели дряблые бедра, стал тугим обвисший живот, как разгладилась шея и лицо стало прелестным. Только седые, иссиня-серебряные пряди в длинных черных власах ведьмы не почернели, оста­ваясь такими же. Но все остальное преобразилось на глазах у Вонючки Яниса.

—    Узнаешь ли ты меня, жену свою, отныне трие­диный Янис? — спросила она его.

—    Узнаю! — воскликнул он, протягивая к ней свои руки.

Долгая, бесконечно долгая у них ночь была… А вот уже и кончилась, и вот он едет в одиночестве. Едет на­встречу подвигу, на который послала его великая кол­дунья Ягорма, сказав: «Ничего не бойся! Ты победишь и привезешь мне его сердце!»

Черное озеро… Она назвала его Липогодским… Там они праздновали эту пятницу тринадцатого июля, день, когда сынопоклонники почитали своего Архангела Га­вриила. .. А они на Черной скале у Липогодского озера играли свою окончательную свадьбу, ибо, как сказала Ягорма, в первую ночь у них была только помолвка.

Теперь он пытался вспомнить, что же было там, на Черной скале, и не мог. Лишь сладострастные об­рывки… лишь вихри какие-то да отзвуки нечеловече­ских, демонских песен… Разве они пили что-то, из-за чего он ничего не может отчетливо вспомнить?.. А мо­жет быть, ему все лишь примерещилось? Но где же тогда границы сна и яви? И вся жизнь его — не была ли она лишь мороком, наваждением, небылью?..

Его мучило присутствие внутри двух посторонних, лишних душ, которые просились на волю, кричали, чтобы он выпустил их, но разве он знал, как это сде­лать? Он мог только убить себя и таким образом осво­бодить несчастных, но Нерон не способен был убить се­бя, он мог убивать только других людей, себя же ему было нестерпимо жаль.

— И я рожу от тебя того, о ком сказано в пророче­ствах, — сказала ему Ягорма, и это вдруг припомнилось отчетливо. Да так, что конь под Янисом задрожал и огласил окрестности испуганным ржанием. Побе­жал быстрее, будто его ткнули жестокими литовски­ми бодцами83 или укусил злобный овод.

За всю прошлую ночь Вонючка Янис ни разу не со­мкнул глаз, и теперь ему так и хотелось рухнуть под ноги коня в придорожную траву и мигом уснуть. И только одно мешало сделать это — осознание, что вся его жизнь, включая сей новый день, — лишь сон.

Он объехал стороной ижорские селения — Вырю, за которой река ушла влево, Ерю, Сакалгу, Кандакоп-шу. Здесь дорога ушла немного вправо, а значит, до ус­тья Ижоры оставалось рукой подать. Скорее бы при­ехать в свейский стан и все-таки лечь спать. Хорошо, что до битвы еще несколько дней, можно будет прийти в себя, освоиться с тем, что теперь в тебе не одна душа, а сразу три.

Мыслимое ли сие дело, чтобы в человеке сразу три души было? Она просто безумная, эта ведьма Ягорма. Но до чего же она хороша, когда из старухи превраща­ется в молодую!

Бред!.. Бред какой-то!

— Бред! — крикнул Вонючка Янис как можно громче, пытаясь согнать с себя наваждение. Конь от его крика испугался еще больше и поскакал так быст­ро, как только мог.

Солнце не успело дойти до полуденной точки небо­склона, а вдалеке уже высветилась золотая верхушка Биргеровой высокой ставки.

Глава четырнадцатая

ЛУЧШИЙ ДЕНЬ БИРГЕРА НА НЕВЕ

Четвертый день они наслаждались здесь жизнью настоящих рыцарей, захвативших отнюдь не бедную землю. Хорошо тут зажились ингерманцы, ничего не скажешь, давно их не доили должным образом. Видать, и новгородцы жируют, коли не добрались до ижорских богатых припасов. Всего оказалось вдоволь в главном селе и окрестных деревнях — и свиней, и те­лят, и птицы, и рыбы, и пива, и медов, и жен, и дев, и всяких прочих «лакомств». Четвертый день отъеда­лись и обпивались оголодавшие шведы, норвеги, дат­чане и суоми; веселились, предвкушая грядущую лег­кую победу над конунгом Александром, ибо откуда ему собрать достаточное войско, чтобы противостоять такой мощной рати, если вся Гардарика разорена, из­ломана, сожжена нашествиями татарских полчищ, пришедших из стран Гога и Магога в наказание про­клятым схизматикам, не признающим власть папы римского!

А сии ингерманцы должны так же понести суровое наказание за то, что не обратились к истинной католи­ческой римской вере, поддались соблазнам богатого Новгорода, стали креститься по канонам греческой Церкви. Жалко было бы их грабить, совестно насило­вать жен и дочерей их, но и поделом вам — не соблаз­няйтесь впредь, а принимайте правильное Креще­ние — от римских истинных миссионеров!

Так рассуждал Биргер Фольконунг в сей солнеч­ный июльский полдень, радуясь душевной гармонии, осознавая высшую справедливость всех своих деяний. За эти дни он перепробовал разных молоденьких ин-германочек, ибо для него отбирали самых лучших из тех, что можно было захватить здесь и в окрестных се­лениях. Их приводили в его высокий шатер, и епископ Томас стыдливо удалялся прочь, уважая рыцарские законы.