Кладбище мертвых апельсинов - Йозеф Винклер

Во время заупокойной мессы в кладбищенской часовне в Веллетри я сидел рядом с юношей в зеленом пуловере с вывязанными на груди и спине оленями. Он присматривал за своим трехлетним братом. Когда он, сидя на церковной скамье неподалеку от гроба, принялся теребить свои половые органы, я представил себе, как прямо на кладбище, за одним из могильных камней я встану на колени и возьму в рот его пахнущий юношеской мочой член. Мне предназначено судьбой найти здесь, на кладбище в Валлетри, первый лепесток счастливого четырехлистника моей жизни. У раскопанного захоронения я увидел белый, давно истлевший, вышитый красными и белыми цветами саван. Идя меж могильных камней, я печалился лишь о лежащих в земле мальчиках и подолгу всматривался в их портреты на могильных памятниках, читалок имена, даты рождения и смерти, переписывал эпитафии в мою записную книжку с изображениями высохших обряженных мертвых тел епископов и кардиналов из Коридора Священников катакомб капуцинов в Палермо. Ящерица застыла перед именем умершего мальчика на могильном камне, затем скользнула к распятию, посидела немного на верхушке креста, опустила голову вниз и посмотрела в лицо изображенному на могильном камне мальчику. Человек, изображенный на могильном камне в фашистской форме, спрятал руки, которыми убивал, за спину. На другом могильном камне я увидел лежащего в комнате в гробу мальчика, чьи руки не были сложены вмолитве, а просто лежали на животе. Мертвый ребенок лежал, окруженный цветами, на нем был темный длинный пуловер и короткие штаны. Увидев, что кожа на его коленях сбита и изранена, я сразу же спросил себя, не погиб ли он в автомобильной катастрофе. Маленькая девочка, вышедшая вместе с родителями из ворот кладбища, повернулась, сделала книксен, перекрестилась и поцеловала указательный палец правой руки.

По поручению деревенского священника ризничий открыл гроб и поджег труп так, что хотя домовина вся почернела, но оставалась цела. Мертвец же полностью сгорел, от него остался лишь скелет. Священник в полном облачении, размахивая кадилом, торжественно и громко возгласил: «Иосиф прижимает мертвое тело к груди Иакова!» Я открыл скромный полуобгоревший гроб, вынул съежившийся до размеров детской куклы скелет и прижал его к груди своего брата Якоба. Мы подошли к следующей могиле. Ризничий повторил ритуал, и когда я должен был еще раз вынуть из домовины маленький скелет, а на сей раз это был скелет взрослого, скользнул по холму и лег на моего брата. Махая кадилом, священник Франц Райнталер повторил снова: «Иосиф прижимает мертвое тело к груди Иакова!» Я вновь взял уменьшенный до размеров куклы скелет и вновь прижал его к груди брата. Брат заметил, что это он должен был прижимать скелет к моей груди, так как кадящий ладаном священник Франц Райнталер на сей раз произнес: «Иаков прижимает мертвое тело к груди Иосифа!»

К ржавому железному кресту детской могилы на кладбище Кампо Фламинио синим электрокабелем привязан маленький каменный ангел. Почти сровнявшиеся с землей, заросшие сорняками или травой детские могильные холмы, чаще всего на них прямо или криво стояли ржавые железные кресты. Приделанный к ржавому железному кресту на детской могиле каменный ангел – дешевая поделка. На крыле ангела, стоящего на могиле Массимилиано Серра, родившегося и умершего в 1976 году – году смерти обоих камерингских самоубийц – Якоба и Роберта, – висят тапочки-чешки из перламутровой пластмассы. Разорванный, но раскрытый и вросший в землю зонт лежал на другой детской могиле. На цветке львиного зева – единственного украшения детской могилы – лежала отлетавшая свое, умирающая пчела. Проходя мимо, я спугнул насекомых с полусожранного дождевого червя. На меня посмотрел священник в фиолетовой сутане, шедший по холму через маленькую кладбищенскую оливковую рощу читать заупокойную мессу в кладбищенской часовне. На разрытом экскаваторами, огороженном блестящим алюминиевым забором участке кладбища, где хоронили детей, я увидел сваленные в кучу сгнившие доски гробов, испачканные землей истлевшие саваны. На некоторых досках еще были видны ржавые ручки маленьких гробов. Кладбищенские рабочие собирали черепа детей в лубяные короба и относили в склеп. Меж гробовых досок, щебеча, летала птица. Украдкой я смотрел на кладбищенских рабочих, с кирками и лопатами проходящих мимо сваленных в кучу гнилых гробовых досок. На медленном, словно кит, проплывающем в небе над кладбищем воздушном шаре было написано «Good Year».

Ночью я ехал на велосипеде по камерингской деревенской улице и слишком поздно обнаружил, что перед домом отца Якоба, посреди дороги лежит колючая проволока. Баллоны моего велосипеда с шумом выпустили воздух. Я слез и, перенося велосипед через колючую проволоку, увидел появившегося за домом отца Якоба, который ненавидит меня и по сей день, потому что я писал и продолжаю писать о его повесившемся сыне. Мы с ненавистью посмотрели друг на друга, я поднял велосипед и, совершив им крестное знамение, воскликнул: «Да пребудет с тобой Господь!»

Перед кладбищем Л идо Антико мне навстречу проехал рактор «форд» с поднятым плугом, на четырех лемехах которого налипла свежая земля. Девочка, вероятно, лет десяти, мыла могильный камень своей умершей сестры. Между мраморной плитой детской могилы и приделанным к ней стеклом были прикреплены игрушки умершей девочки: кукла, плюшевая кошка и пластмассовая машинка. Слава Богу, я заметил, что каменному ангелу на могиле Франчески Дессены отрубили голову. Mamma e papa con tanto amore! – выбито на большинстве детских могилок. На могильном камне Аллессандро Сальви была изображена голова мертвого ребенка, так же как и на памятнике Франческо Барсотти, но в отличие от Аллессандро Сальви – с открытым ртом. На спине одного маленького мраморного ангела было написано: «Made in Italy». Я смотрел на девочку, вымывшую мокрой губкой памятник своей сестры и начавшей прыгать с одной детской могилы на другую, когда неожиданно заметил одетую в лиловое женщину. На свежей детской могиле с временным жестяным крестом, на который телесного цвета пластырем была приклеена фотография умершей девочки в конфирмационном платье. Анна Джиомини стояла на цветной фотографии в платье с кринолином. Кроме того, на могильный камень был приклеен цветной детский рисунок героя комикса. На одной цветной фотографии был изображен лежащий на спине совершенно обнаженный ребенок с разведенными в стороны ногами. На могильной цветной фотографии фотограф аккуратно заретушировал половые органы девочки. Уходя с кладбища, я увидел пожилую женщину, стоящую на коленях перед могильным камнем своего мужа и целующую его черно-белую фотографию.

Под мышкой Распятого на стоящем почти в тридцатиметровом, похожем на туннель церковном винном погребе на своей паутине висел мертвый паук. Лицо Господа из Назарета полностью покрыто белой плесенью. Вися на четках и при каждом шаге вперед ударяя по своим бедрам, все время совершая то оборот, то пол-оборота вокруг своей оси, забальзамированный двухмесячный зародыш, абортированный монахиней, приносящей церковное вино.

ОТЕЦ-КРЕСТЬЯНИН точит косу о ребро убитого еврея: «Мы слишком рано закрыли Маутхаузен!»

ЕПИСКОП, порезав свой правый кулак, прикладывает к ране освященную облатку и накладывает сверху бинт. «Творец крайней плоти младенца Иисуса, которую как обручальное кольцо носят на правой руке невесты Христовы, Дух Святой, мастерская его – чистейшее лоно Девы Марии, что рдеет сардаром, и надпись на нем гласит: «Из-за пролитой крови!» Колечко плоти мягко и превращает, когда наденешь его на палец, сердце каменное в сердце живое и сострадающее». Через много дней после того, как облатка вросла в рану, он снимает повязку и, читая благодарственную молитву, троекратно целует кожу над вросшей в плоть облаткой.

МОЛОКОМЕР: «Гадюки плоскоголовы, потому что затыкали дыру в Ноевом ковчеге».

ДЯДЯ ГУСТАВ: «Все итальянцы скользкие, как слизняки, пока их не придавишь сапогом».

Стоящая напротив меня в автобусе, едущем к площади Святого Петра, монахиня была худа, как распятие, висевшее у нее на груди. На его вертикальной планке стояло – Иисус, на горизонтальной – Христос, а в месте их скрещения билось ее сердце и бормотало: «Иисус Христос, Иисус Христос». Поблизости от Ватикана уже много часов подряд в небе кружат миллионы перелетных птиц, садятся на ветки деревьев и гадят на улицу, на головы прохожих и крыши машин. Люди жмутся к стенам домов под козырек. Школьники и студенты держат над головами школьные портфели, защищаясь от птичьего помета. Две одетые в черное монахини, с Развевающимися покрывалами на голове, на которые падает помет, бегут по улице и вбегают друг за дружкой в кафетерий. Гвалт птиц перекрывает шум дорожного движения, несмотря на то что в этом месте в площадь вливаются четыре улицы. Когда проезжает машина «скорой помощи» с включенной сиреной, птицы черным покрывалом взлетают с деревьев, кружатся в небе и вновь садятся на ветки. Улица воняет птичьим пометом. Дворники открывают мусорные контейнеры. Постоянно слышится звук шлепающегося о металлические крыши припаркованных автомобилей помета. Напевая, мимо меня идет мужчина и розовыми листами розово-красной спортивной газеты накрывает стекла своей машины. Я не ищу укрытия. Сегодня я просидел несколько часов за пишущей машинкой, не выдавив из себя ни одного стоящего предложения. В наказание тысячи птиц должны нагадить на меня. На мгновение на ветках деревьев оказывается так много перелетных птиц, будто на каштанах больше черных плодов, нежели листьев. Мужчины и женщины идут мимо меня с раскрытыми зонтами. Автомобили, стекла которых залеплены пометом, паркуются и пережидают, пока не прекратится дождь из птичьего дерьма. Листья, сорванные с деревьев с птичьим пометом, один за другим падают на землю. Бумажными носовыми платками, которые я вытаскиваю из черной кожаной сумки, я стираю помет со страниц открытой записной книжки с изображениями высохших обряженных мертвых тел епископов и кардиналов из Коридора Священников катакомб капуцинов в Палермо. Черны от помета стоящие вокруг каменные статуи. Хозяева магазинов, торгующих одеждой, и владельцы кафетериев сворачивают солнцезащитные козырьки и спешат занести стулья и столы внутрь. От ужаса кричат дети. Дамы на высоких каблуках, держа в руках зонты, воротят нос. Бесчисленные перелетные птицы одним огромным колышущимся черным покрывалом затмевают небо. Стекла светящих желтым светом шарообразных фонарей облеплены птичьим пометом. Они почти не пропускают свет. Постепенно улицы погружаются во тьму. Измазанные птичьим дерьмом полицейские автомобили носятся по улицам с включенными во всю мощь сиренами, отпугивая птиц. На крыше автобуса стоит большая ржавая круглая птичья клетка. На деревьях, растущих на площади Чинкваченто, сидят стаи перелетных птиц и испражняются – как народ на уличных мальчишек, трансвеститов, транссексуалов и гомосексуалистов. Торговцы аудиокассетами закрывают прилавки со своим товаром полиэтиленовой пленкой. Продавец газет кладет куски полиэтилена поверх газетных прилавков. Торговец дорожными сумками и чемоданами убирает их, ставя друг на друга под прилавок. Уличные мальчишки и трансвеститы собираются под временными крышами прилавков и пережидают дождь из птичьего помета.