Другое имя. Септология I-II - Юн Фоссе

я зарабатываю на жизнь, пожалуй, не очень отличается от ее собственного, да-да, ведь она вышивает хардангерские узоры и косынки и таким манером зарабатывает на хлеб, на жизнь, как говорится, и занималась этим с юности, даже с раннего детства, когда сидела на коленях у Бабушки, ведь уже тогда, сидя на коленях у Бабушки, смотрела, как та работает, как вышивает, глазами следила за каждым движением Бабушки, а когда подросла, Бабушка научила ее всему, что знала сама, и хардангерским узорам, и вышиванию косынок, и она тоже взялась за иголку, еще девчонкой, и вышивает по сей день, причем все эти годы продавала свои вышивки, как накопится, так и относила их в магазин, и ей хорошо платили, наличными, сразу же, так что в этом смысле все было в полном порядке, особенно после того, как муж ее взял да ушел, она называет его мужем, хотя женаты они не были, и говорит, что он ушел, скрылся, а на самом-то деле она сама его выгнала, хотя потом ох как жалела

Каких только глупостей не наделаешь, говорит она

и продолжает, что нехорошо этак говорить, он же был хороший человек, она не охотница до громких слов, на дух их не выносит, но может сказать, что они любили друг друга, говорит она и умолкает, и мы продолжаем идти по снегу, ковыляем дальше, и снег не перестает, хотя уже не такой густой, скорее отдельные хлопья, а я все глажу Браге по спинке, крепко прижимаю его к груди, потом она говорит, что никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь так хорошо играл на скрипке, как он, никогда не слыхала, и пока они жили вместе, она всегда звала его просто Скрипачом: Скрипач, иди сюда, будем обедать, Скрипач, ты проголодался? да, он был большой талант, на нескольких национальных конкурсах занимал первое место, н-да, играть он умел, только вот, говорит она, только вот выпивал, говорит она и умолкает, а потом говорит, что в конце концов не выдержала, не выдержала его пьянства, его дурости, выставила его за дверь, квартира-то ее, квартиру на Смалганген она много лет снимала, ну и объявила ему, что с нее хватит, долго она его поила-кормила, пусть, по крайней мере, выпивку свою сам оплачивает, хотя он и без того сам ее оплачивал, она все равно так ему сказала, говорит она, много злых слов наговорила, мол, с нее хватит, пусть убирается, и он убрался, Скрипач-то, долго упрашивать не пришлось, он взял с собой одну только скрипку и ушел через горы на восток, да что тут скажешь, родом он был из Восточной Норвегии, так-то вот, скрипка, понятно, вскоре пропала, а в остальном… спал он большей частью под открытым небом, так она слыхала, не от него, от других, конечно, говорит она, а после какая-то бабенка в Телемарке не иначе как сжалилась над ним, пустила к себе, в свое жилище, видать, был у нее домик где-то на хуторе, там он якобы прожил несколько лет, а потом помер, и наверняка до последнего дня пил, но человек он был хороший, что да, то да, и ей его не хватает, правда-правда, каждый день она тоскует по нем, дня не проходит, чтобы не тосковала и не думала, какую же глупость сделала, когда выгнала его, как часто сожалела, как часто плакала над собственной глупостью, говорит она, ведь едва только он забрал скрипку и ушел, она начала тосковать по нем, и все время тосковала с того скверного дня, когда он ушел, говорит она, ведь она не имела в виду того, что наговорила, хоть это и была правда, а велела ему убираться, а он только посмотрел на нее и, хотя был пьян, не сказал ни слова, ведь, что ни говори, пьяным он никогда не бывал, то есть пьяным на обычный манер, а только на свой собственный, он и на скрипке играл как никто другой, и пил тоже на свой манер, во всяком случае, никогда не бывал таким пьяным, как другие, он вроде как трезвел от выпивки, да, незаурядный был человек, а уж как он добывал выпивку и деньги на выпивку, ей неведомо, но, так или иначе, всегда добывал, должно быть, так обстоит дело со всеми пьющими, с алкоголиками то есть, говорит она

Ты будешь со мной, когда я умру? – говорит она

и глядит на меня, а у меня екает сердце

Вот так он мне сказывал, говорит она

Ты будешь со мной, когда я умру, говорит она

Представляешь себе, сказать этакое, говорит она

и добавляет, он, мол, часто так говорил, ну когда выпивши был, по крайней мере, в последние годы часто говорил, потому что тогда почти не просыхал, говорит она, улыбается и продолжает, мол, лучше всего он играл, когда выпьет чуток, не слишком много, ведь коли выпивал слишком много, звук получался скрипучий, резкий, а однажды он до того напился, что встал посреди выступления, сказал, что этак не годится, и ушел, вернее шатаясь уковылял со сцены, она своими глазами все видела, говорит она

Посреди слотта встал и ушел со сцены, говорит она

Этак не годится, сказал он, и ушел, говорит она

и добавляет: мол, пожалуй, она может утверждать, что он, во всяком случае, пока не стал пропойцей, пил в некотором смысле от робости, а еще от этой своей меланхолии, но много лет они прожили вполне благополучно, фактически, хочешь верь, хочешь не верь, на свой лад как бы уравновешивали друг друга, он кое-что зарабатывал игрой на скрипке, постепенно все больше, играл на свадьбах, как издавна повелось у скрипачей, и вышло так, что он каждую неделю играл на танцах в Гимле, да и вообще случай подзаработать где-нибудь игрой всегда подвернется, только вот пил он все время, и вскоре пьянство взяло над ним верх, часто он был не в состоянии играть как следует, и игра его оборачивалась режущими ухо визгливыми неблагозвучиями, а в результате бесконечные разговоры, что, мол, струны на хардингфеле[12] сделаны не иначе как из кошачьих кишок, по сей день те, что считают себя почтенными бергенками, позволяют себе подобные замечания, но как же мало они знали, как же мало эти почтенные женщины понимали, говорит она, по правде-то сказать, она всем сердцем жалела, что прогнала его, такую глупость сделала, повторяет она, ведь он хотя и пил, но никогда не скандалил, всегда был добрый, вежливый, и частенько они вместе выпивали по глоточку, она тоже иной раз была не прочь выпить глоточек, а что тут такого, она ведь не трезвенница, я сам видел