Утраченные звезды - Степан Янченко

— Нет, не в стороне, почему мы с вами и должны быть не глупее тех рыночных торговцев, и выручка у нас не должна быть ниже, чем у рыночных фирмачей, вы это правильно заметили, она еще больше навалилась на стол, подложив под грудь руки, и заняла полстола и как бы приблизилась к Петру Агеевичу, но глаза ее светились той радостной улыбкой, какой светятся глаза учительницы перед понятливым учеником. А Петру приятно было оттого, что становился понятливым учащимся и из разряда разнорабочего как бы переводился в высший класс, где были все работники магазина. — Но выручку можно увеличить, — пошевелила обширными плечами Галина Сидоровна, — не только путем повышения цен, но, прежде всего, увеличением массы продаваемого товара, а этого можно достичь, когда увеличится масса покупателей. Вот в сделку с нами надо втягивать оптовиков, которым важен сбыт своих товаров, и чем чаще и больше мы обращаемся к ним за их товаром, тем они охотнее сбавляют цену нам, а мы, естественно, — покупателям.

— Ну, это понятно: когда, будут привлекательнее цены, — больше покупателей, — с радостным чувством познания ответил Петр, однако и сомнение в нем шевельнулось, а к чему сомнение возникло, и не сразу можно понять, и он тотчас успокоил себя тем, что Галина Сидоровна в торговле пуд соли съела и не допустит, чтобы магазин с рыночной толкучки вытеснили.

— Вот мы и поняли друг друга, — продолжала директриса, и все ее выражение и в голосе, и в лице говорило о доверии к Петру Агеевичу. — А заработки всего нашего коллектива от такого снижения цен только поднимаются — мы это уже проверяли не один раз. Значит, что у нас с вами получается, Петр Агеевич? — широко улыбнулась Галина Сидоровна, лукаво сверкнув своими добрыми глазами, которые так и должны были освещать ее полное, доброе лицо. — А получается то, что и забота о людях, то есть о работниках магазина у нас есть, не то, что у рыночных батрачек. Но поймите: это дело, то есть забота о работниках, не только моя как директора, а всего коллектива, тут уж директор — сам коллектив. Но есть и другие люди — покупатели, наши гости и к ним надо относиться как к гостям — любезно встретить, приятно угостить и любезно проводить.

Она помолчала, оттолкнулась от стола и повернула голову к окну, словно что-то заметила в жасминовом кусте, и раза два искоса взглянула на Золотарева, будто и в нем хотела увидеть то, что заметила в жасминовом кусте — белые звездочки раскрывшихся цветочков. Однако она уже определенно знала, что для цветения души человека надо, чтобы над ней вставало по утрам солнце жизни так же, как над землей встает весеннее Солнце, но нынче такого солнца жизни простая душа людская не знает, закатилось то солнце за горизонт и, возможно, надолго. А люди, которые взялись переиначивать жизнь на старый, отживший лад под частную собственность, не думают о солнце простой человеческой души и принялись ее насиловать по-своему, затемняя ее ночным мраком, когда легче творить темные дела.

Потом она вновь облокотилась на стол и, проницательно взглянув на Петра, улыбаясь, продолжала уверенным голосом:

— Видите ли, Петр Агеевич, мы в своем магазине еще не отступили, по крайней мере, насколько возможно в условиях реформ, от советского образа мышления и действия. Я выросла в советской торговле и ее принципы, вживились в меня органическим образом, — она придвинулась к Петру поближе почти через весь стол и, понизив голос чуть ли не до шепота, сказала далее:

— А принципы советской торговли состояли не в том, чтобы из советских людей выжать побольше прибыли, а в том, чтобы как можно лучше и полнее удовлетворить их потребительские запросы, то есть через торговлю и проявить заботу о трудовом советском человеке, которая провозглашалась и проводилась в жизнь Советской властью. А недостатки, какие проявлялись в торговле, — нехватка товаров, некультурье, грубость, неуважение покупателя и кое-что другое, — так это были простые издержки в большой работе, проводимой множеством людей, и по сути своей не были присущи природе советского образа жизни и советского общества, для которого главным было — забота о человеке труда, и из этого главного исходила вся политика государства Советов, в этом суть Советской власти. Вы меня понимаете, Петр Агеевич?

Петр, конечно, понимал все, о чем вдруг доверительно заговорила с ним Галина Сидоровна, понимал, может быть, меньше всего сознанием, а больше всем существом своим, которое с рождения, с молоком матери впитало в себя советский образ жизни, и не в состоянии отрешиться от него, не может ни сознательно, ни принудительно примириться с противопоставлением государственной заботы о человеке индивидуалистической свободе незащищенности и бесправности трудовых людей. Понимал и доверие к нему, но кое-чего и не понимал в словах Галины Сидоровны и спросил:

— О советской заботе в сказанном вами я отлично понимаю как рядовой трудовой человек, который в реформах оказался и без помощи и без защиты государства, а выставлен один на один с живоглотом-буржуем. Но я не понимаю, как вы в нынешних условиях можете проявить к людям хотя бы простое сочувствующее отношение, ежели над всеми людьми и над всей жизнью висит, как удав, свободный рынок?

— Заботливое отношение со стороны различных служб к рядовым трудовым людям — это и есть советское отношение, а более гуманного человеческого отношения к людям, чем советское, в мире еще никто не придумал. То есть такое отношение, от которого не извлекаются выгоды для себя за счет других, — оживленно откликнулась Галина Сидоровна и поводила своими мягкими плечами, словно от удовлетворения за то, что она сказала Петру Агеевичу.

— Конечно, у нас с вами в нашем нынешнем положении возможности весьма и весьма ограниченные, но продать людям молоко, масло, сахар и другое подешевле, чем на рынке или в других магазинах, мы можем и, коли можем, то будем это делать. Это и будет наш вклад в социальную поддержку трудящихся перед рыночно-капиталистическим угнетением, Петр Агеевич. Вот для чего нам нужна ежедневная информация о ценах на рынке, чтобы регулировать, иначе говоря, противопоставлять наши цены рыночным, понятно, в сторону понижения в пределах допустимых возможностей.

Петр ушел из кабинета директрисы с радостным, возбужденным настроением и провел в таком состоянии весь рабочий день.

Когда через два дня он принес свою таблицу с аккуратными записями цен, Галина Сидоровна — вчерашний день она работала за пределами магазина, — просмотрев таблицу, поблагодарила его за пробную работу и с веселым подъемом воскликнула:

— Отлично выполнили нештатное, вроде как партийное поручение, Петр Агеевич, — и, пристально взглянув ему в лицо, неожиданно спросила: — Вы не состоите в компартии? — Вопрос был настолько для него необычным и настолько непредвиденным, что он страшно смутился и от ее внезапного вопроса, и от ее взгляда, смутился так, что почувствовал, как поползла по лицу к самым корням волос краска, но ответил все же спокойно:

— Нет, не состою, — но сердце, однако, незнакомо вздрогнуло так, словно откликнулось на какой-то зов.

— И не состояли раньше?

— И не состоял раньше.

— Может быть, оно так и честнее, чем предательски дезертировать, — подумав, добавила Галина Сидоровна.

Однако что-то здесь было не досказано, и Петр знал, что было не досказано, о чем не сказала Галина Сидоровна, не сказал и он, Петр Золотарев, что с детства сторонился всяких организаций, хотя и жил вместе с ними их делами, а с партийной организацией не только рядом был, но жил в согласии с партией, и с ее идеями и делами в согласии был.

И этот разговор с директрисой запал ему в душу и не шел из головы весь день на работе, и когда он ехал троллейбусом домой, разговор этот тоже стоял в мыслях и заставил вспомнить, что давно не заглядывал на штабную скамейку в заводской аллее и положил себе при первой же возможности сходить туда, а на завод, в свой цех уже и не к чему заглядывать.

Новые принципы жизни

Еще поднимаясь по лестнице, Петр услышал игру на пианино, музыка доносилась из его квартиры, это были его и Катины любимые Времена года, и такие слаженные, стройные и душевные, волнующие были эти музыкальные звуки композитора и пианиста. И так сладко они ложились на сердце, что Петр не посмел нарушить их волшебное парение даже щелчком замка и постоял у двери и прослушал пьесу до конца.

Играла Катя и, чувствовалось, отдалась игре с большим воодушевлением, так она не играла давно, и вообще в квартире давно не звучала музыка, будто и забыли, что в мире души есть еще музыка. Должно быть, ушел из жизни людей этот мир души с его вдохновением, с его полетом мечты к светлому горизонту счастья. Катя еще присаживалась иногда побренчать, а Татьяна — она тоже умела и любила играть, окончила музыкальную школу еще в Высоком Яре — не садилась к пианино с тех пор, как по нужде села к швейной машинке. Ушла музыка из мира ее души, и это была еще одна ее потеря, которую она переживает в горе от нечеловеческих реформ.