Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима

— Не представляю, как взрослые могут так поступать? Вы, конечно, очень смелые, что решились переломить ситуацию, чего там у этих взрослых в голове и не поймешь: с виду одно, а делают жуткие вещи, в здравом уме и предположить такое невозможно…

Не знать «близнеца» — это как быть обрубком во всех смыслах, очень несчастным недочеловеком, сама-то я думаю про Ваньку, поэтому очень ее понимаю. Последнее время именно Маринка начала заполнять пустоту, которая как вакуум заволокла меня уже с головой, и благодарна я ей не столько за внимание, сколько за то, что она такая легкая и при этом решительная во всем, что считает важным; сбить с толку ее никому не удастся, никаким дурным течениям или трудностям.

— Мой дед тоже из «близнецов», и погибли они вместе с сестрой в 1954 м, — вдруг я начала рассказывать ей. — Вернее, они «пропали без вести» где-то тут, в тайге, и до сих пор никто ничего не знает, что с их группой произошло. Они тогда организовали «экспедицию» к «староверам», собирались изучать их культуру, хотели открыть ее миру, а получилось наоборот, их самих не стало… — рассказываю Маринке все запросто, и в мыслях нет, что она меня неправильно поймет или засмеет, и уж тем более она никому мои тайны не расскажет.

Интересно, как бы все изменилось, если бы Лиза и Егор не погибли, а сделали то, что должны были, если бы все у них получилось? Было бы все сегодня иначе? Способно ли такое открытие, что мы все произошли от «одного народа», от «одной матери» повлиять на людей? Перестанут ли они убивать друг друга, делить неделимое, воевать ради наживы, процветать на трупах? Способен ли мир измениться или все, поздно уже? Возможно, у моего деда и его сестры был шанс тридцать пять лет назад, но у меня уже ничего не выйдет? Они были такие невероятные, наивные, не таежные люди, воспитанные той самой идеалистической советской фантастикой о «мире без границ», без оружия и политики, о людях со служением в сердце с махровым бескорыстием, где о статусе и заработке никто не помышляет, потому что таких понятий в обществе больше нет. Лиза и Егор верили в это, в такую картину мира, и что с ними стало? Они просто не выжили… Если сегодня уйду и я, так и не успев ничего исправить, то останется хоть что-то кроме надежды? Может, пришло время остановиться «совсем»? Тогда мне пора подойти к Валевскому и… прекратить все? Возможно, «я-сейчас» — это и есть моя последняя жизнеспособная версия, которая и должна была реализовать «последний шанс», раз времена кончаются? Зачем Ему снова переживать мою смерть, если можно «уйти» сейчас вместе, и все; нам достаточно принять такое решение, и тогда он, я и ничего больше…

— С ума сойти, я думала все эти истории это «сказки», но неужели это правда, все легенды про «Гелен Аму»? Невероятно! — Маринка воодушевлена, встряхивает руками и разбрасывает их в стороны, словно принимая некий новый смысл в себя.

— Не знаю, «что» правда, но я готова всю жизнь этому посвятить, если получится, хочу знать, «что это» правда, хочу, чтобы все знали это! — и земля от этих слов пульсирует у меня под ногами, она тоже ждет перемен и так надеется на меня, живет со мной, дышит мною и поддерживает каждым шагом.

— И что ты будешь делать? — мы плетемся с Маринкой в конце вереницы пионеров, вытянувшихся сверкающей змейкой вдоль лесных тропинок, я вижу не их идущие друг в друга спины, а каждого как светлячка, выложенного передо мной как на картинке, вижу каждого, хотя объективно это невозможно, и мне ли спорить с целым миром.

— Уже делаю; бабушка мертвые языки в «универе» изучала и сейчас работает в «архиве», в одном из самых больших, туда попадает самая невероятная информация: всякие «непризнанные» докторские, «непринятые» диссертации, исследователи и «научные группы» постоянно делают запросы именно в ЦБТИ, а я с детства сижу в этих «архивах» как дома и знаю, наверно, все, что известно официальной науке по этой теме.

— И что известно? — Маринка в слепой надежде смотрит на меня.

— Да ни хрена! — то, что ищу я, обнулилось в человеческих головах наверно слишком давно, задолго до начала обозримой истории.

— Так жизни не хватит заниматься этим, если зацепится не за что! — она прямо в отчаяньи, это же так несправедливо, что про «Гелен Аму» не знает никто, но «справедливость» — самое утопическое понятие этого мира, все давно и словно нарочито перепутано злым умыслом и конца не найдешь.

— Значит, будет еще жизнь! Много, очень много можно найти всего во всяких древних текстах, но они читаются «современностью» совсем не так, вон даже «Новый Завет» все понимают по-своему, а это было не так уж и давно! — зачем мне мертвые языки, мне лично и так все известно, но кто поверит мне, я никто… Вот если бы я вросла золотой статуей на голове сфинкса и начала трясти землю под ногами, то тогда, конечно, поверили бы, но и то не все, люди верят буквальной силе, власти, фокусам, тому, чему верить нельзя.

— Не так давно? Две тысячи лет? «Гелен Аму» это когда вообще было? — да, она на глазах становится другой, в ней словно вскрывается спящий портал к ней самой.

— Не знаю, десятки тысяч лет назад, вряд ли меньше, так что мертвые языки — единственная дорога, где-то должен остаться след… — успею ли я оставить след в этот раз, как давно я вообще ничего не успеваю сделать?

— Кто они? — спрашивает Маринка, а я отвечаю про себя: «Они моя семья».

— Первородцы…

— Ты сумасшедшая! Я тоже так хочу, вот не знала этого, а теперь знаю! Возьмешь меня с собой, я с тобой, поступлю в ВУЗ с тобой! Ты в свои архивы меня свозишь? Знаешь, какая я способная! — держит меня за руку — она со мной, чувствую всем своим теплом, она со мной.

— Ты вундеркинд!? Ты как мой Ванька! Конечно, возьму, ты даже не представляешь, какой мне подарок сделала, тяжело все в себе таскать, а так, не стесняясь, начну сходить с ума по «теме», но не одна, а с единомышленником! — вакуум забвения заполняется?

— Почаще, пожалуйста, уж очень интересно! Ты знаешь, я не болтаю, я всю жизнь ждала такого момента, когда пойму, что мне надо делать, а сейчас меня так шибануло! Клянусь, это серьезно! — если у Валевского факел погас, он уже не хочет быть «здесь», то Маринкин горит вовсю. И вот вопрос: кого мне выбрать, разве я могу выбирать, разве я могу подвести ее?

— Вот и здорово, значит, если что, и без меня справишься, — направление она поняла, дорогу сама построит, а я снова «сюда» вернусь несмотря ни на что.

— Это что значит?

«Моего завтра на карте нет, вот что», — отвечаю про себя.

— Ну, мало ли, влюблюсь не вовремя, забью на учебу, я не такая способная, как ты, — моя буквальная память как дыра, не держит данных, учиться мне очень тяжело.

— Да ладно, одно другому не мешает, ты же не влюбишься в кого попало, так не бывает! — Маринка вдруг резко подобрала темные волосы за ухо, засмущалась.

— Ничего себе, а как бывает, колись, в кого влюбилась? — ну вот в чем дело.

— Дураку понятно в кого, у меня на лбу написано! — Маринка, конечно, всю дорогу буравит спину своему объекту, парень устал оборачиваться, весь на нервах уже.

— Вдруг я читать не умею? В Муху что ли? Так чего тут со мной идешь, а не с ним? «Рассвет» надо обязательно вместе встречать, это самый мощный «романтик»! — Муха идет и чешет спину, и снова оборачивается, смотрит прямо на нас.

— Ну, он-то никак! Что мне делать? Не умею я, не знаю вообще как себя вести! — да, и я такая же неумеха. Вот что сейчас я могла бы для себя сделать? Тупик.

— Вон Муха с Толиком. Толика я беру на себя, ты разболтаешь Муху, потом отрывайся от нас и уводи его, уводи, а там вы уже и вместе, и встречаете «рассвет»! — я не болтала, а действовала, все-таки я очень изменилась за последнее время, думаю и делаю одновременно, если, наконец, понимаю, что нужно делать; догнала Муху в три огромных шага и вцепилась в него, торможу:

— Муха, как выступалось с Маринкой? Новую программу пора запускать, мне так понравился ваш дуэт на контрасте: ты такой большой, она такая крошка, она такая талантливая, ты такой большой! Еще поработаете? — мы пристроились на узкой тропинке.

— Я не талантливый что ли? Конечно, поработаем! Да я ничего круче никогда не делал, все хлопают, да я на что угодно готов! — ему, конечно, мое предложение льстит, но я и правда собиралась роль ему отдать, он заслужил.

— Вот и славно, Марин, расскажешь Сашке, что к чему! — и я начала отставать, отрезая и Толика от них.

Накануне я действительно рассказала Маринке тему новой «программы» и даже записала ее роль, им есть о чем теперь с Мухой поговорить, пока контакт не наладился, а меня, конечно, насторожила радостная готовность Толика остаться со мной наедине, но отбросила подозрения, я, что, красавица какая, чтобы все подряд ко мне лезли? Но я ошиблась, не успели мы отстать, как он сложил руки даже не на талию, а засунул их сразу мне под майку! Парень он, мягко говоря, крупный, но разве это преграда? Страха перед ним у меня нет, а вот внимание привлекать к себе неохота, не хочу, чтобы Ванька, Ромка и тем более Егор сбежались, и их девицы стали бы пялиться на меня как на зоочудо в очередной раз, потому решила удалить Толика по-тихому, если выйдет: