Чёртов палец - Владимир Валентинович Крюков

рассказывают?

— Кое-что слышал…

— Не верьте. Половину перевирают…

Маевский затянулся, выпустил клуб дыма и, поднявшись со стула, заходил по комнате. Он заметно нервничал, сигара как-то не вязалась с его взвинченным видом, но табачный дым, похоже, успокаивал его.

— А приехал я к вам по делу… — сказал он, шагая взад и вперед от окна к двери и попыхивая сигаркой на манер папиросы.

— Да, кстати… — перебил его Навроцкий. — Как складывается у нас ситуация с железной дорогой?

Поручик резко повернулся на каблуках.

— За этим я к вам и приехал, князь. Делайте со мной что хотите, но деньгам вашим — труба. И я обманут точно так же, как вы. Обмануты мы оба, а виноват во всём, разумеется, я один. Я доверился этим людям и впутал в это дело вас Не могу себе простить…

Рука Маевского задрожала, дымок от сигарки стал сбиваться в рваные комочки. Навроцкий хмуро молчал. Он уже давно ожидал услышать от поручика что-нибудь в этом роде.

— К сожалению, я не могу назвать вам имена лиц, причастных к обману, — продолжал Маевский, взяв себя в руки. — Мне ещё предстоит уточнить некоторые детали. Многое мне самому пока неясно. Я не хочу, чтобы подозрение пало на людей, ни в чём не повинных. Да и лишний шум вокруг моего имени мне тоже не нужен. В любом случае, как только я всё выясню, я немедленно вам сообщу. Вы согласны?

— Ничего другого, как только согласиться, мне и не остаётся, — развёл руками Навроцкий. Он почему-то испытывал к Маевскому прежнюю симпатию и всё ещё доверял ему. Проводив его до автомобиля, он по-дружески пожал ему руку. — Держите меня в курсе, Константин Казимирович. И как только сможете указать этих лиц, прошу сообщить мне их имена. Мы с вами встретимся и решим, что делать дальше. Я уверен, что вдвоём мы что-нибудь придумаем.

— Обещаю вам это, князь.

— И будьте осторожны! — крикнул Навроцкий, когда автомобиль уже тронулся.

Не разобрав его слов из-за шума мотора, Маевский обернулся и с какой-то то ли удалью, то ли отчаянностью в жесте махнул ему рукой.

2

Багаж и провизия были уложены в автомобиль. Лотта сбегала в дом за какой-то забытой вещицей, и они тронулись в путь. Путешествию благоприятствовала безветренная, нежаркая погода. Изредка Навроцкий останавливал автомобиль у моря, они выходили на берег и садились на песчаную дюну пить чай.

Перед вечером воздух нагрелся и словно застыл. Стало душно. Поникли, будто задремали, деревья. Смолкли и куда-то исчезли птицы, попрятались насекомые, спешил в укрытие запоздавший шмель. Всё замерло и затихло, точно в ожидании чего-то страшного и неотвратимого. И лишь мотор «Альфы», ровно и безмятежно урча в своём механическом неведении, верста за верстой приближал пассажиров к конечной цели их путешествия. К ночи, на подъезде к Борго, подул тягучий и липкий, как сгущёнка, ветер. Небо затянулось грузными, неопрятными тучами и наконец пролилось холодным оловянным дождём. Навроцкий выскочил из автомобиля, чтобы поднять верх, но механизм заклинило, верх не поднимался, и оставшийся путь им пришлось проделать под хлёстким, беспощадным ливнем. Удары грома сотрясали небо и землю, и казалось, весь мир вот-вот рассыплется на мелкие куски. Когда они, укрываясь багажом, подбегали к дому, яркая вспышка высветила их сгорбленные фигуры, и почти одновременно где-то поблизости раздался оглушительный треск, будто сказочный великан одним ударом расщепил сотню могучих дубов. Как только они вошли в дом, Лотта крепко прижалась к Навроцкому. Она была так напугана, что не могла говорить. Опасаясь за её здоровье, Навроцкий поспешил растопить камин. Переодевшись в сухое, они устроились у огня на небольшом диванчике и с наслаждением стали наблюдать, как языки пламени с жадностью поглощают волокнистые тела поленьев. В доме было прохладно и сыро, Лотта всё ещё слегка дрожала под пледом, но тепло от камина начинало успокаивать и согревать её. Навроцкому казалось, что вслед за ударами грома губы её шепчут какую-то молитву. Вспомнив о дядиных запасах, он отправился в погреб и вернулся с бутылкой рома и консервами. Вино и закуска сделали своё дело: Лотта перестала дрожать, щёки её порозовели, в глазах появился ровный, спокойный свет. Навроцкий чувствовал, как тепло от пищи и вина, медленно переливаясь из чрева в конечности, наполняет его сладостным умиротворением. Гроза, беспорядочно кружась над домом, над озером, над лесом, уходила неохотно, точно буян, не желающий покинуть трактир. Они сидели молча, прислушиваясь к громовым ударам и сухим, щёлкающим звукам в камине. Время от времени Навроцкий подбрасывал в огонь поленья и расталкивал их кочергой.

— Вот ведь штука… — сказал он задумчиво. — В прошлом году, когда я впервые приехал сюда, была такая же гроза с проливным дождём, и я точно так же промок до нитки. — Он помолчал и прибавил: — Впрочем, не всё было так же, как сейчас. Тогда я приехал совсем один, а сегодня вот, к счастью, с вами. Одному мне было бы теперь не очень радостно…

Он вдруг почувствовал, что голова Лотты упала к нему на плечо. Усталость с дороги и впечатления прошедшего дня, по-видимому, сморили её. Несколько минут он сидел неподвижно, чтобы не тревожить её сон, потом, осторожно высвободившись, подложил ей под голову подушку. В то мгновение, когда лицо его нечаянно приблизилось к её лицу, она открыла глаза. В полусне ей показалось, что Навроцкий хочет её поцеловать. Она улыбнулась так, будто давно ждала этого мгновения, подбородок её и губы потянулись к его губам, и он, немного смущённый этим квипрокво, встретил её приоткрытые уста радостным, нежным поцелуем. В глубине души он знал, что рано или поздно это должно было произойти, и теперь, когда случай помог ему убедиться в том, что его тайное желание не совсем несбыточно, он чувствовал себя так, будто после неизвестной продолжительной болезни, державшей в напряжении его организм, наступило внезапное выздоровление. Он был счастлив.

Одарив его поцелуем, Лотта снова заснула. Он постлал ей в спальне наверху, бережно отнёс её туда и, посидев у огня, пока догорали последние угли, устроил себе на полу место для сна. Ещё долго лежал он с сигаркой, наслаждаясь возможностью вытянуть ноги, теплом, тишиной, сознанием того, что там, наверху, спит она. И впервые его охватило то редкое блаженство, когда человеку хорошо несмотря ни на что: ни на причинённое ему зло, ни на преследующие его неудачи, ни даже на грозящую ему смерть…

3

Утром Лотта проснулась из-за шума где-то наверху: как будто кто-то бегал и возился на