Цугцванг - Вета Горч

возвел дуло пистолета против человека, который называл меня «братом». Разве после такого можно говорить, что я хороший человек? Это была бы очередная ложь. Я не ищу себе оправданий. Просто он прав. Дьявольски прав.

Мы совершенно не те люди, что должны гнаться за человеческим счастьем. У нас есть другая миссия, которую когда‐то сами на себя возложили. Нам нет места здесь, среди мирских страстей. Наша потребность быть понятыми и любимыми лишь сбой в настройках робота. Когда машина дает сбой, она подлежит ремонту, а после нет гарантии, что она повторно не сломается. Так и мы. Поддавшись чувству раз, в будущем нас ожидают сантименты и сострадания. Все это ненужные функции киллера.

И сейчас, когда спал, я проснулся от того, что мне приснился Джерри. Он взывал меня к разуму, чтобы я наконец снял свои розовый очки и заметил очевидное. Что он имел в виду, я не понял. Проснулся на этом моменте. Ибо одна часть меня до сих пор не хочет мириться с чертовой действительностью. Я потерял единственного человека, кому мог доверять и с которым мог делиться переживаниями. Судьба не случайно дала нам шанс встретиться, мы должны были оба что‐то понять, от чего отчаянно отмахивались все это время. Я лишился любимой девушки прежде, чем совершил роковую ошибку и после того, как на вкус попробовал взаимные чувства. Я остался без друга, поняв, что не все люди, что добры ко мне и пытаются понять, есть честные и порядочные добряки, среди них завалялась пара-тройка лицемеров. И не мне судить. Конечно. Однако я был со всеми откровенно честен, говорил, что не имею желания заводить друзей и общаться. Я отвергал всяческое знакомство, но были люди, что жаждали моего внимания. Теперь они страдают. Или нет. Быть может я для них тоже лишь случайный попутчик до первой остановки. Так даже лучше. Может быть.

А интересно, кто-нибудь будет страдать и скучать, если я вдруг исчезну?

Кстати, сегодня же я чуть не столкнулся с Тасей.

Она налетела на мою машину, когда я выезжал с парковки у университета. Стояла и ждала момента, когда бы я вышел. Но я сидел. Она жестами показывала, что мне нужно выйти из автомобиля, а ей со мной поговорить. Я покачал головой. Она с силой ударила капот. Потом еще и еще. С такой яростью избивала машину, что на ее глазах выступили слезы. Я сигналил ей, а она продолжала колотить капот. Мне пришлось сдать назад и объехать ее. В зеркало заднего вида заметил, что следом она пробежала несколько метров.

О чем ей со мной говорить? С чего такая злость? Или это была досада…

2 июля, четверг

Действительно заболел. И весьма сильно. Дерет горло, слезятся глаза, температура тридцать девять, озноб и головные боли. Не могу сидеть и заниматься, моментально начинает кружиться голова, одолевает дикая слабость, что валит на кровать. А впереди экзамен, к которому я совершенно не готов. Как же это все не вовремя.

Ночью пришла идея: а не уехать ли мне после окончания сессии в свой родной город, в отцовский загородный дом?

5 июля, воскресенье

Но угаси сей чудный пламень,

Всесожигающий костер,

Преобрати мне сердце в камень,

Останови голодный взор…

7 июля, вторник

Сходить с ума – это как будто умирать. Чем ближе твой час, тем спокойнее относишься к смерти. Ты принимаешь этот процесс как некую данность, как что‐то неизбежное. Но, а пока ты молод, то боишься смерти. Боишься, что все закончится внезапно, и не успеешь завершить свои дела, исполнить заветную мечту, попросить прощение у родителей, поблагодарить их за все или не успеешь признаться в чувствах самому дорогому для тебя человеку. Ведь мы проживаем каждый день, спокойно засыпаем, будучи уверены, что завтра настанет утро снова. Но нет. Вдруг я завтра не проснусь? Вдруг сегодняшний вечер – это последнее мгновение моей жизни. Вдруг одно из последних действий окажется моя запись? Именно эта. Да и останутся ли вообще воспоминания?

Ведь люди лишь на смертном одре понимают, что пришло время искупить свою вину, покаяться. Они жадно хватают ртом воздух, лежат в постели, хрипят и подзывают к себе родных. Признаются супругам в изменах, что страдали из‐за этого всю жизнь, так как не могли признаться. Прощают детям их шалости и благословляют, признаются в любви. Все понимают, что перед смертью нет смысла держать маску. Нас наградили последней минутой, чтобы вы наконец‐то сказали самые важные слова, сердце через силу бьется лишь для последнего слова. Занавес уже опускается. Пора все скинуть.

И я боюсь не успеть сказать это последнее слово. Важное, наверно. Для меня оно, да, важное.

Никто мне не запрещает произнести его сейчас. Позвонить этому человеку, поздороваться, набрать в грудь побольше воздуха и признаться в чувствах. А может и без приветствия. Сразу после гудков глубоко вдохнуть и сказать. Да, главное – больше воздуха.

Сколько не представлял, как я признаюсь ей во всем, я все время либо глубоко вдыхал, либо выдерживал торжественную паузу. Хотя почему торжественную, скорее трусливую. Да, трусливую паузу. Потому что легче соврать о своих чувствах, нежели, признаться.

Проще сказать «ты мне нравишься» девушке в баре, от которой тебе нужно лишь минутное удовольствие, чем эту же фразу произнести той, которая действительно нравится. Нет. Я не смог. И никто не может. Я до сих пор не понимаю, отчего сложно сказать правду? Зато ложь – нет.

Мы общаемся ложью. Весь наш мир – это лживая реальность, сотканная из безнравственности и аморальности, наполненная циниками и эгоистами. Ложь – это следствие страха. Даже животного страха.

Люди, что напоказ выставляют свою смелость, мнимую защищенность от всего и ото всех, на самом деле такие же жалкие крысы, бегущие с корабля. Просто они почему‐то думают, что способны противостоять природе. А на самом деле, в критической ситуации, они будут бежать впереди всех, спасая свою шкуру. И именно подобные им вспомнят о том, что они всего лишь обычные люди в самый последний момент, и начнут исповедоваться и прощать, когда опасность нависнет над ними.

Поэтому я боюсь. Я такой же. Я трус, который примерил маску вершителя судеб. Будто ничего мне не страшно. Будто все мне по плечу. Но это не так. Я боюсь умереть. Я боюсь сойти с ума.

И если моя теория верна, то я смогу смириться с положением лишь когда буду на шаг от безумия.

9 июля, четверг

Я достаточно долгое время чувствую себя неплохо – успокоительные препараты справляются со своей задачей. Конечно, мое состояние далеко от совершенства – не уверен, что когда-либо вообще пребывал в совершенном расположении духа, – но все же. Самое ужасное, что я начал размышлять о