Поп Чира и поп Спира - Стеван Сремац

— Так, так, верно… но оставим эти разговоры! — замечает поп Чира. — Целый день тряслись на подводе, а теперь ещё о таких вещах речь завели. Можно кратко заключить: ничего не осталось от прежнего — ни старых епископов, ни старых попов, ни старых прихожан, ни старых учителей…

— Как раз это и вертелось у меня на языке, достопочтеннейший, — подхватывает хозяин. — Можно ли терпеть, то, что проделывают нынешние учителя? Всё у них не так, как у людей! Ученики не смеют помогать пономарю, — не их, видите ли, это дело, ученики, мол, должны учиться. Правильно, нужно им учиться, но ведь они дети нашей святой церкви, возражаю я учителю, так почему бы им не послужить церкви и алтарю? И если бы я не знал, до чего они любят колокольню, какое им удовольствие доставляет виснуть на верёвке! По целым дням не сходили бы с колокольни. Вот вчера как раз я всласть посмеялся. Спрашиваю одного: «Кем ты будешь, Пера, когда вырастешь большой?» А он отвечает: «Пономарем». — «А ты, Иво?» — «И я тоже», — говорит. «А ты, Живо?» — «Я буду носить первую тарелку». — «А ты, Нико?» — «Хочу быть дьячком». — «А ты?» — «Хочу раздувать кадило». — «А ты?» — «Я буду пономарем». — «Я буду рипиды носить»… Послушать, все хотят служить только церкви. А они мне сказки рассказывают! Подумаешь, радеют они за грамоту! Ведь как славно было раньше: ребята на колокольне, пономарь мне дома по хозяйству помогает. А нынче приходится держать ещё и… вице-пономаря!!! Хе, до чего мы докатились! Негоже, совсем никуда не годится это новое обучение. И один господь ведает, куда это нас приведёт!

— Ну, спаси нас бог! — прерывает его поп Спира.

— Во спасение! — отвечает хозяин, чокается с ним и потом дважды с Чирой.

Пьют, беседуют и снова пьют. Отец Чира разрумянился и не только пьёт, но и сам подливает и в свою и в хозяйскую чарку, словно он тут хозяин.

Беседа течёт легко и оживленно, стаканы то и дело наполняются и пустеют. Хозяин потчует и чаще подливает отцу Чире, с которым меньше знаком: разок чокнется со Спирой, а с Чирой обязательно дважды. Обнесли и пуншем, который в то время пили во всех благородных, зажиточных домах.

Поп Спира вышел во двор распорядиться, чтобы Пера Тоцилов разбудил их вовремя, и пока он отсутствовал, а попадья возилась на кухне, хозяин вступил с попом Чирой в продолжительную беседу.

— А вы и не похвалились, достопочтеннейший: вас, полагаю, можно поздравить? Прослышаны мы, что… вы… так сказать, выдаёте свою дочь, а?

— Как же! — говорит Чира. — Сразу после рождества.

— А, значит, правда? Э, ей-богу, жених получит хорошую хозяйку и, как говорится, спутницу жизни, — заявляет хозяин. — Жалко, что он не здесь, надо бы его поздравить, — ведь именно его и следует поздравлять: подумать только — получит девушку из такого дома!

— Но и он хорош, — замечает отец Чира. — И она получит, как говорится, хорошего друга! Я вполне доволен, вполне! — весело заявляет он и наливает себе и хозяину. — Итак, спаси нас бог!

— Во спасение! — Выпили до дна. — Кончил семинарию, не так ли?

— Да, кончил семинарию… с отличием. Поёт просто на удивление, как царь Давид под арфу. Внешность, манеры — всё, всё!

— А много просит?

— Ни словом не обмолвился… ни словечком…

— Ну, конечно, умный юноша; стало быть, думает: самое ценное получил, а? Получил работящую и воспитанную девушку, примерную тёщу и почтенного тестя, а всё остальное, мол, на ваше усмотрение. Ну, значит, за здоровье жениха. Спаси бог!

Чокаются. Отец Чира пьёт залпом и наливает себе ещё.

— Ну, давайте чокнемся, — говорит хозяин. — За здоровье родителей невесты!

Чокаются. Гость снова залпом осушает стакан.

— Да и он, и он хорош… Истинное смирение! Если бы его увидел владыка — ну, было бы дело! Тотчас бы заграбастал его в монастырь, не позволил бы жениться, и вышел бы из него второй Раич или Мушицкий[95]!.. Вполне, вполне им доволен! — растроганно говорит поп Чира и машинально чокается, не заметив, когда хозяин вновь наполнил его стакан. Хозяин выпивает половину, а гость до дна. — Признаться, больше её надо бы поздравить! — откровенничает поп Чира.

— Собственно, — говорит хозяин, — всю заслугу следует приписать вашей почтеннейшей супруге, госпоже Персе, — недаром говорят: «Погляди на мать — и проси дочь!» Значит, беру на себя смелость, если разрешите… за здоровье примерной супруги вашей, госпожи Персы!

Чокаются, гость пьёт до дна, а хозяин — оставшиеся полстакана.

— Ну, а ежели, — продолжает хозяин, — мы и дальше станем, простите за выражение, копаться и доискиваться, то окажется, что это заслуга не столько вашей супруги госпожи Персы, сколько ваша, именно ваша, досточтимый отец Чира, потому, что вы в своё время избрали госпожу Персу супругой, а уж она воспитала господжицу Меланью!.. Значит, сумма-суммарум — вы главный виновник теперешнего счастья не только господина Перы, но и господжицы Меланьи (как вы по крайней мере говорите).

— Пожалуй, что и так! — соглашается Чира.

— Эх, значит зря пили мы, минуя вас, за других, менее достойных. Следовало бы сперва пить за ваше здоровье, дорогой мой и редкий гость, достопочтеннейший отец Чира! Но ничего, всё ещё можно исправить. Итак, перечеркнём и начнём сызнова! Значит, первый наш тост будет за ваше здоровье. Спаси нас бог!

Чокаются и пьют: хозяин половину, а отец Чира до дна. Развеселились отцы изрядно.

— «На реках вавилонских, тамо седохом и плакахом», — запевает растроганный поп Чира, усаживается поглубже и, подняв брови, велегласно выводит — заливается всё громче и громче, на удовольствие и к удивлению хозяина, который время от времени его подбадривает:

— Так, так! Вот это мне нравится!

Поп Чира пропел весь псалом, все девять стихов, и после каждого стиха подмигивал хозяину, словно, торжествуя, спрашивал: «Ну, что скажете?»

Развлекаются преподобные. Хозяин пропел другой псалом: «Из глубины воззвах к тебе, господи», — отец Чира третий: «Господи, воззвах к тебе, услыши мя; вонми гласу моления моего».

В наилучшем расположении духа и хозяин и поп Чира чокаются поочередно, поют псалмы, один проникновеннее другого, и пьют за здоровье матушки Персы и всех прочих по порядку.

Затем снова заходит разговор о девушке, о женихе и приходе: останется ли Пера в селе, или будет искать место в городе. Оказалось, что Меланья желает переехать в город. Поговорили ещё немного, чокались, выпивали, хвалили друг друга за голоса и пение, пока не возвратился отец Спира, а хозяйка не обнесла их ещё раз пуншем. Самый общительный — отец Чира, наливает себе и остальным и всё расхваливает своих домашних.

— Какова мать, такова и дочь! — бахвалится Чира. — Моя Персида, сказал бы я, средоточие добродетелей и, конечно, так же воспитала свою дочь… Кто её возьмёт, будет счастлив и доволен, как и я сам в своей супружеской жизни.

— Да кому вы говорите, — замечает хозяин, — знаем, давно знаем!

Пьют, чокаются и снова пьют. Но вот стали уже возникать небольшие паузы. И когда беседа начала затихать, а глаза слипаться, поп Чира первый напомнил, чго не худо бы и на боковую, потому что завтра на заре нужно в путь. Хозяин не возражает. Гости встают из-за стола и отправляются на покой. Отцу Чире предоставляют гостиную, а отцу Спире, по-свойски, стелют в спальне хозяина.

Немного погодя входит хозяйка с заспанной, растрёпанной служанкой и, убрав со стола посуду, направляется к двери.

— Чего это ты горшок с кактусом тащишь, куда ты с ним? — спрашивает хозяйка, остановившись в недоумении, и смотрит на Роксу, а Рокса стоит и клюёт носом. — Эх, несчастье косматое! Да ты стоя спишь. Только бы дрыхнуть! Не выспалась, лентяйка влашская! Поставь горшок на место, собери серебро и отправляйся спать; а чуть свет чтоб была на ногах — вымоешь всё, раз уж вечером ни на что не способна! Пока всего не вымоешь, на завтрак не рассчитывай. Вижу я, придётся мне за тебя приняться по-другому! Давай-ка этот кактус сюда, чего ты его держишь, и ступай вон, дрыхни. Эх, благо тому, кто на тебя полагается!

Вышли.

Водворилась тишина, по немного погодя послышался шёпот.

— Куда он его прячет? — спрашивает хозяин.

— Да в кармане, должно быть!

— Посмотрим. Да прежде нужно узнать, спит ли он. Снова тишина. Прислушиваются оба, повернувшись лицом к комнате, где почивает отец Чира.

— Отче Чира, — вполголоса окликает с порога хозяин, — достопочтеннейший… А, отче Кирилл! — кричит он громче. — Вы забыли сказать, когда вас разбудить.

Тишина. Никакого ответа.

— Отче Чира! — кричит хозяин ещё громче. — Вы спите, а?

Опять молчание. Тишина. Из комнаты по-прежнему доносится только громкий храп, да ещё с присвистом.

— Спит! — объявляет хозяин. — А кого моё вино свалит, тому не так просто подняться.

— А-а! Ну и храпит! Будто плотник болванки строгает, — шепчет в полном восторге отец Спира. — Славно! Сейчас можешь действовать спокойно. Знаю его, как себя самого. Коль скоро заснул и захрапел, можно свободно возле кровати сто один раз из пушки выпалить — не проснётся. Ну, иди…