Поп Чира и поп Спира - Стеван Сремац

Глава двадцать первая,

повествующая о том, как путники ужинали и ночевали в гостеприимном доме ченейского священника по прозванию «отец Олуя». В ней узел сплетений, развившихся в Ченее и Темишваре

Снова потянулась скучная дорога. Дождь перестал. Кони хорошо отдохнули, и Пера Тоцилов погнал их быстрей. Вот показалась ченейская колокольня, но до Ченея ещё далеко, и дорога по-прежнему безлюдна. Так ехали они ещё часа два с половиной, и лишь тогда стали попадаться навстречу поначалу телеги, а потом и пешеходы — какие-то швабы в деревянных башмаках; засунув руки под мышки, они шагали, точно гуси, один за другим, растянувшись вереницей.

Ченей уже близко.

Ещё немного, и путники выехали на ярмарочную площадь. Миновали кладбище и, оставив позади Большой колодец у околицы села и Большой крест, покатили по Большой улице. Проехали и её и ещё засветло остановились у дома священника.

Перед поповым домом ораза чумазых ребятишек играла среди мягкой утоптанной грязи. Один их них, увидав подводу, стремглав помчался к поповой калитке, бурей ворвался во двор и заорал во всё горло:

— Отворяйте ворота! Гости!

— Чего ревёшь, как осёл! — оборвал его со двора хозяин, который, как всякий поп, больше предпочитал ходить в гости, чем принимать их у себя. — Если гости, так уж, конечно, не волки!

Ворота растворились, повозка въехала во двор.

— О-о-о! Добро пожаловать! Добро пожаловать! — приветствует их хозяин. — Какая радость, какая честь!

— Здравствуйте! — слышится из недр шубы голос попа Чиры; он вываливается из повозки по левую сторону, и тогда вдруг появляется его голова, дымящаяся, словно варёный окорок, который только что вынули из котла.

— О, какое счастье, какое счастье! Вы ли это, достопочтеннейший?

— Мимоездом, правду сказать, мимоездом, — говорит отец Чира, — завтра тронемся дальше.

— Очень приятно! Чрезвычайно приятно!

— Завтра чуть свет тронемся, — подтверждает и Спира, тоже вываливаясь из повозки и приближаясь к хозяину.

— О-о-о! Спира! — радостно восклицает хозяин. — Да ты ли это, Спира? О-о-о! Вот это здорово! Да ты ли это?..

— Э, нет, не я, а ты! — отвечает поп Спира, целуясь с ним троекратно самым сердечным образом.

— Пожалуйте, пожалуйте! Рокса! Глиша! Куда вы к чёрту запропастились? — орёт хозяин, озирая двор.

На его крик выбегают Глиша и Рокса и принимаются снимать с повозки вещи.

— Ах, как я рад, — говорит хозяин. — Значит, завтра уезжаете? Ну, хоть немного этак на досуге поболтаем. Пожалуйте, пожалуйте в комнаты, располагайтесь.

Попы входят в дом. Пера чистит колеса и проклинает грязь. Глиша уводит лошадей в конюшню, а Рокса гоняется по двору за птицей.

И покуда целая дюжина соседской детворы, взобравшись в повозку, галдит, толкается, кувыркается и голосит, а в кухне ощипывают птицу и готовят обильный ужин, попы ведут беседу о всевозможных предметах. Хозяин догадывается по разговору, что у гостей размолвка — «не все козы на счету». На правах близкого друга отца Спиры поп Олуя, улучив минуту, когда они остались на краткое время с глазу на глаз, спросил:

— Слушай, Спира, я кое-что примечаю!.. Сдаётся мне, что у вас с Чирой «не все козы на счету», а? Какого чёрта? Поругались, что ли, в дороге? В такую погоду не удивительно — на каждом готов злость сорвать.

— Эх, — вздыхает поп Спира, — поссорились мы как раз в ясный день, а мне он, чуть вспомню, чёрным представляется.

— Помилуй бог, как же это?

— Да… эти жёны наши… Жёны — как все жёны!.. натворили чудес, а мы вот расхлёбывай! Просто голова кругом идёт, а мне и того хуже…

— Ничего я не слыхал об этом, Спира!

— Стало быть, у фрау Габриэллы не хватило денег на подводу — услыхали бы и вы…

— Да что ты говоришь!..

— И… знаешь… уйдём-ка лучше куда-нибудь в другую комнату… не хотелось бы, чтоб нас прервали! Я спокойно тебе всё расскажу, потому что это длинная история, а ты, как говорит псалмопевец, «единая моя надежда и опора».

— О-о! Да что ты! Что ты говоришь! — продолжает удивляться хозяин. — Ничего, как есть ничего об этом не слыхал. О-о-о! Конечно, от всей души, как не помочь? Хе-хе, — смеётся он, — как не помочь, ещё бы! Помнишь небось, Спира, как мы в семинарии куролесили, какие я серенады распевал экономке приходского священника! А? Не будь тогда тебя, солоно бы мне пришлось! Как не помочь! Только открой, в чём беда?

— Она, помнится, приходилась ему какой-то родственницей, а?

— Да, что-то в этом роде! Ну, пойдём!

Перешли в соседнюю комнату. Пока друзья беседовали, на кухне готовился ужин. Тут же, у плиты, сидел Пера Тоцилов и в компании с ченейским пономарем попивал комадару. Калякали о прошлогоднем урожае и закусывали лепёшками, натёртыми чесноком и намазанными смальцем, чтобы как-нибудь скоротать время до ужина. А между тем в ходе беседы выяснилось, что Пера Тоцилов и пономарь — свояки, вернее сказать — будут свояками, если только поженятся их родственники, которые живут до сих пор невенчанно.

Накрыли на стол, подали кушанья.

Направляясь с отцом Спирой в столовую, хозяин подбодрил его:

— Будь покоен! Как мне тебя не выручить! Помнишь, как ты меня вызволял из беды? Ну, ладно, ужин на столе.

Появился и поп Чира.

Преподобные отцы уселись, прислуживали им попадья, пономарь и Рокса.

Оба гостя сильно проголодались, а потому первую половину ужина помалкивали, уплетая за обе щёки. Разговор оживился, только когда на стол подали оладьи, пирамидами возвышавшиеся на двух тарелках, и когда выпито было не то по восемь, не то по девять стаканов. Заговорили о церковных делах: о прихожанах, о венчаниях, крещениях и похоронах, о епископах и учителях, о старых и нынешних временах.

— Ну, как прихожане, хозяин? Не те, что прежде?

— Одно могу сказать: не дай бог хуже!

— Да неужто? — отозвался поп Чира.

— Что-то и мрёт сейчас народ слабо, не так, как бывало… да и не родятся, как встарь, — сказал хозяин. — Мало родятся, потому, должно быть, и мало умирают.

— Да, да, вы правы, я это тоже заметил, — подтвердил Чира.

— Прошли старые времена, — говорит хозяин. — Помню, бывало, господи боже, в каждом доме полным-полно ребят, по девять Юговичей, не меньше. Как складно тогда получалось. Кто женится, кто замуж идёт! Легко и приятно было тогда и священствовать. А ты вот нынче побудь иереем, когда всё по таксе, по какому-то тарифу; нынче проживи, если сумеешь!

— Неладно, неладно! — отозвался поп Спира.

— Обойдите сейчас всех, из дома в дом, и ни у кого не найдёте кучи детей, как в прежние счастливые времена, — всё больше по одному, и то не всегда. Ежели в доме и есть девица, она того и гляди сбежит с каким-нибудь парнем, и попробуй потом заставь их венчаться по обряду нашего благочестия; а ежели парень, то норовит жениться на девица из другого села, — там и венчаются, а я остаюсь с пустыми руками… И сам не знаешь, что хуже.

— Верно, тяжёлые времена! — снова отозвался Спира.

— Я всё думаю, — разглагольствовал хозяин, — что всему виной наши епископы. Нет ныне таких владык, как в былые времена, не с кого иереям пример брать. Помню, в детстве, боже ты мой, чего-чего только не рассказывали про митрополитов Ненадовича и Стратимировича. Какая была силища! А какая дисциплина, какие строгости! Какая голова, боже мой! Ну и, конечно, раз другие владыки, так и священники другие и прихожане другие! Это была гроза, сущая гроза для духовенства — и белого и чёрного. Чуть прослышат про распрю какую между священниками, или, скажем, курил кто перед мирянами, или веселился в компании — ох, и тяжко тому приходилось! Ох, как тяжко!.. А буде какой вдовец возьмёт домоуправительницу по примеру иноверных священнослужителей или иереи на соблазн стада переругаются — хотел бы я видеть того, кто посмел бы предстать пред его очами! За малейший пустяк карал немилосердно.

— Эх, негоже, когда и слишком уж свиреп. Господи, ведь люди мы, сосуд скудельный, — вот и грешим, случается: недаром сказано: «Никто же без греха, токмо един господь», — неужто за это меня карать, как безбожные Содом и Гоморру? — говорит поп Спира, которому весьма не понравились разговоры о строгих епископах и архиепископах.

— А ежели, бывало, священник на священника епископу пожалуется, накляузничает, — продолжает хозяин, — да и миряне об этом проведают, — не дай господь! И ещё вопрос, кому больше достанется — жалобщику или обвиняемому…

— Так, так, верно… но оставим эти разговоры! — замечает поп Чира. — Целый день тряслись на подводе, а теперь ещё о таких вещах речь завели. Можно кратко заключить: ничего не осталось от прежнего — ни старых епископов, ни старых попов, ни старых прихожан, ни старых учителей…

— Как раз это и вертелось у меня на языке, достопочтеннейший, — подхватывает хозяин. — Можно ли терпеть, то, что проделывают нынешние учителя? Всё у них не так, как у людей! Ученики не смеют помогать пономарю, — не их, видите ли, это дело, ученики, мол, должны учиться. Правильно, нужно им учиться, но ведь они дети нашей святой церкви, возражаю я учителю, так почему бы им не послужить церкви и алтарю? И если бы я не знал, до чего они любят колокольню, какое им удовольствие доставляет виснуть на верёвке! По целым дням не сходили бы с колокольни. Вот вчера как раз я всласть посмеялся. Спрашиваю одного: «Кем ты будешь, Пера, когда вырастешь большой?» А он отвечает: «Пономарем». — «А ты, Иво?» — «И я тоже», — говорит. «А ты, Живо?» — «Я буду носить первую тарелку». — «А ты, Нико?» — «Хочу быть дьячком». — «А ты?» — «Хочу раздувать кадило». — «А ты?» — «Я буду пономарем». — «Я буду рипиды носить»… Послушать, все хотят служить только церкви. А они мне сказки рассказывают! Подумаешь, радеют они за грамоту! Ведь как славно было раньше: ребята на колокольне, пономарь мне дома по хозяйству помогает. А нынче приходится держать ещё и… вице-пономаря!!! Хе, до чего мы докатились! Негоже, совсем никуда не годится это новое обучение. И один господь ведает, куда это нас приведёт!