КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ - Брэд Брекк

Всё задаю себе вопрос : что такое успех во Вьетнаме? Кто-то говорит, что это героизм на поле боя. Другие – что это выполнение ещё одной задачи.

Я же думаю, что это просто умение остаться в живых : отслужить свой год и уехать домой. Успех – это выживание в течение 365 дней.

В предстоящие недели и месяцы я надеюсь участвовать в десантных операциях и узнать настоящую войну, а не ту бумажную волокиту, которую мы разводим здесь, в Сайгоне.

На прошлой неделе сюда приехал Джон Стейнбек. Старина Джон собирает материалы для новой книги о войне; через несколько дней он уехал в Плейку и Ан Кхе. Он говорит, что хочет научиться стрелять из винтовки М-16 и из гранатомёта. Желаю ему удачи, но не думаю, что у него получится ещё одна стoящая книга вроде "ГРОЗДЬЕВ ГНЕВА".

У него уже была своя война, и тогда он писал репортажи из окопов Второй мировой.

А эта война – наша!

Каждый день в Сайгоне мне приходится быть свидетелем несчастных случаев. Два дня назад на моих глазах большой военный грузовик сбил ребёнка.

Раздавил как жука…

Во Вьетнаме жарко. Дни длинные, ночи короткие и шумные. Мечтаю уехать домой, но до этого ещё так далеко…

Со времени миномётного обстрела в Тан Сон Нхуте особой активности противника замечено не было. Если не брать во внимание несколько мин, взорванных у нас в расположении два дня назад, когда отделение вьетконговцев сделало попытку захватить один из блиндажей охранения.

Я пробую понемногу учить вьетнамский, но будет хорошо, если смогу освоить несколько фраз. Их язык построен на ритме, и когда они говорят, это звучит почти как песня. Разное ударение или акцент в одном и том же слове меняют его значение полностью.

Спасибо за коробку конфет. Сейчас собираюсь в клуб попить пивка до отбоя. Чувствую себя подавленным в последнее время.

Сйгонская хандра, наверное…

С любовью,

Брэд

P.S. Я начал переписываться с подружкой моего приятеля, чтобы скрасить здешнее казарменное одиночество. Она знает Говарда и Синди, которые – вы в курсе – тоже мои друзья. Ей 21 год, разведена, у неё дочь 2-х лет – Тина-Мэри. Её зовут Мэрилу Хартман, она живёт в Санта-Монике и работает секретаршей у врача в Беверли-Хиллз.

Мэрилу родом из Баррингтона и жила всего в нескольких кварталах от нас. После развода с мужем они с Тиной-Мэри переехали в Калифорнию. В школе мы не знали друг друга, потому что она на четыре года младше, но, наверное, Тим был с ней знаком.

Я написал ей в январе – она тут же ответила. Кажется, она честна и практична; недели текут, мы пишем друг другу всё чаще и чаще. Письма Мэрилу занимают часть моего свободного времени, кроме того, приятно получить весточку от девушки и снова почувствовать связь с домом.

*****

В нашем отделе один из сержантов – сержант 1-го класса Джимми Борк, добрый старина из Бирмингема, штат Алабама, говорил, что почти не пил до Вьетнама. А сейчас он уверенно шёл к алкоголизму.

Джимми страшно боялся летать, но Бреннан упорно заставлял его лезть в самолёт, чтобы освещать ход операций на Нагорье.

Джимми пытался отвертеться от командировок, и когда это не получалось, для того чтобы подняться в воздух – будь то вертолёт или самолёт – он напивался мертвецки. Не раз и не два просиживали мы с Джимми в конторе ночь напролёт перед вылетом и наблюдали, как он наливается виски до полной отключки.

Поутру мы его будили, давали опохмелиться, кто-нибудь брал машину полковника и вёз его в аэропорт в Тан Сон Нхуте или на 8-й аэродром на посадку – лететь на север.

Джимми говорил, что женился на лучшей кухарке во всей Алабаме, и с нетерпением ждал славного дня замены, когда дома он сможет насладиться любовью, обнять подросших детей и посидеть в лодке с удочкой, ловя окуней.

– Я не буду торчать до 30 лет в этой армии, – говорил он и добавлял, что когда кончится его служба, он уволится из армии. Джимми был одним из тех офицеров и старшин, которым не удалось примирить свою любовь к службе с презрением к войне.

В то время ему было 22 года, и он боялся, что до увольнения из армии ему придётся трубить второй срок во Вьетнаме. Не знаю, уволился ли он из армии или нет. Мы больше ничего не слышали о нём после его отъезда домой, как и о многих других.

Я получал "Чикаго Трибьюн" и "Баррингтон Курьер-Ревю", поэтому был в курсе дел, происходивших дома и в мире. Но газеты опаздывали на несколько недель, так как отправлялись не самолётом. Особенно нерегулярно поступала "Трибьюн". Однажды мне принесли выпуски газет за целый месяц сразу. Дэнни Цейс, наш телетайпист, чуть не заработал грыжу, когда тащил эту пачку с почты.

Ещё каждый день мы получали Тихоокеанское издание "Старз энд Страйпс". Однако оно мало походило на газету. Так, мелкий листок, полный военных новостей – и ничего больше.

Родители часто присылали мне картонные коробки из-под обуви, набитые конфетами, шоколадом, жвачкой, лакрицей, вафлями "Некко" и 35-мм фотоплёнкой – всё это было почти невозможно купить в военных магазинах Вьетнама. Поэтому получение такой передачки всегда оказывалось маленьким праздником.

– Слушайте! – Орал Цейс, вернувшись из почтового отделения. – Брекку снова пришла посылочка от мамочки. Кто-нибудь хочет есть?

Получив и прочитав письма, все собирались у моего стола, я резал тесьму, разворачивал бурую обёрточную бумагу, и мы набивали животы этой вкуснятиной и пердели, как молодые бычки.

– Вот стану чириком да вскочу у тебя на роже, – как-то пригрозил я Цейсу, парикмахеру из Норфолка, штат Небраска, родного города ведущего "Вечернего шоу" Джонни Карсона, когда тот выхватил у меня шоколадку, кинул себе в рот и вытер измазанные в шоколаде пальцы о мою чистую форму.

После Рождества одного парня из нашего отдела – Пэта Трейна – отправили в отдел общественной информации 1-й воздушно-десантной дивизии. Трейн, мормон из Прово, штат Юта, бегло говорил по-китайски и до призыва работал миссионером в Китае. Уже в конце января он прислал письмо о том, как он участвует в боевых действиях и как ему нравится жизнь в дивизии, хоть такая жизнь чертовски опасна.

Я завидовал ему. Из нашего отдела никто не ездил на боевые задания. От Трейна стало приходить ещё больше писем, и я впитывал каждое слово. В конце концов, я написал ему и спросил, можно ли мне надеяться, если их отделу потребуются новые кадры?

– Конечно, можно, – ответил Трейн, – наши сотрудники постоянно гибнут на заданиях. Заполняй форму 1049 и давай к нам. Войны здесь хватит на всех …

Я снова подкатил к сержанту Темплу, умоляя отправить в действующую армию, но он неколебимо отказывал.

– Господи, Брекк, мы не можем тебя отпустить. Ты знаешь Сайгон лучше всех.

– Ну так что ж?

– А то, что ты получишь свой шанс, но не сейчас.

Когда моё назначение в 1-ю дивизию сорвалось и меня перевели в Сайгон, я был рад своей удаче и сочувствовал друзьям, которым такое счастье не улыбнулось. Но через месяц во мне заговорило чувство вины. Мне казалось, я их предал. Здесь, в тылу, я словно спрятался в щель и был в безопасности, выполняя работу жирных домашних котов – вся опасность сводилась к походам в бары на улицу Тю До после службы.

Тоска охватила меня жуткая – вьетнамская меланхолия.

Мне не понравился ответ Темпла, но чувство вины заставило меня заполнить форму 1049 с просьбой перевести меня в отдел общественной информации 1-й дивизии, чтобы хотя бы символически присоединиться к своим друзьям.

Соображения вроде "долг, честь, родина" и "Давай прикончим комми во имя Господа" тоже определённым образом влияли на мою решимость.

Я просто был предан тем парням, с которыми проходил подготовку. Нас связала пехотная школа, а общая судьба и неотвратимость отправки на войну во Вьетнам, в какую-нибудь стрелковую роту, сблизили ещё сильней. Я хотел быть с ними рядом, если не физически, то хотя бы мысленно.

Сейчас, по прошествии почти 30-ти лет, я не могу дать разумное объяснение такому ходу своих мыслей, но тaк я рассуждал тогда.

Я хотел пойти на войну.

Я отправлял одну форму 1049 за другой, прося о переводе, но все они возвращались назад с пометкой большими буквами – "ЗАПРОС ОТКЛОНЁН".

Я злился и однажды влетел в кабинет сержант-майора Фрэнка Райли и потребовал ответа на вопрос, почему он так за меня держится.

– Почему ты хочешь ехать? – спросил он, глядя на меня из-за стола.

– По личным причинам.

– Ты что, Брекк, крестоносец?

– Нет, я ненавижу эту войну…

– Послушай, ты наш лучший шофёр. Ты знаешь Сайгон так же, как вьетнамцы-таксисты. Вот почему ты нужен здесь.

– Но чёрт побери, Райли, я чувствую себя последним предателем, сидя в глубоком тылу!

– Блин, Брекк, ты кончишь тем, что тебя прихлопнут на севере. Сиди здесь. Ты мне нравишься, сынок. Я тебе только добра желаю. Ты ещё мне спасибо скажешь. А теперь иди работай! Проваливай…