Автоматная баллада - Андрей Уланов

— А сейчас он в колдуны подался? — уточнил Швейцарец. — Или, с учётом специфики метлы как транспорта, в ведьмы?

— В волшебники, — Борис, нахмурившись, хлопнул себя вначале по правому карману фартука, затем по левому… сунул в левый карман руку и выложил на прилавок небольшой пузырёк, наполненный чем-то сероватым и очень мелким. — Во.

— Занятно.

— Что там написано? — живо спросила Тайна.

Швейцарец в очередной — он уже сбился со счёта, в который именно раз, поразился тому, как изменила прошедшая ночь его… его Тайну. Как прошептала она тогда — стереть? И ведь получилось, чёрт побери, сработало! Она живая, теперь — живая! Одна только улыбка чего стоит… до войны мир восторгался улыбкой Джоконды, но при виде улыбающейся Тайны ваша Джоконда разом бы скисла, завяла и тихонько потопала к вашему Леонардо плакаться в жилетку. Господи, а я хотел её в скит, да она б там, среди этих постных монашек, ещё вернее, чем у храмовников…

— Ау! Ну что там написано?

— Оберег Великаго Волшебника, — Швейцарец хмыкнул.

— Сушёные микробы, — пряча пузырёк обратно в карман, с гордостью заявил Борис. — Не хухры-мухры… реально помогают.

— Ещё бы, — без тени иронии произнёс Швейцарец. — Обычные микробы, наверное, от одного вида этих мутантов псевдоподии откидывают.

— Вот я и говорю — помогают, — согласно кивнул Борис. — Реальный оберег, всего-то за пять «семёрок»… а детишкам Мымыков их и вовсе даром раздал. Любит он их.

— Микробов?

— Не, детей. Иной вечер усядется на крыльце и ну сказки всякие рассказывать. Добрые такие, смешные… про вампиров там или оборотней.

Глава 11

Три каскадёра по пескам

Плелись едва-едва,

Один ловушку прозевал,

И — их осталось два.

Айсман

Что-то в произошедшем всё же казалось ему глупым и нелепым, хотя на самом деле в случившемся не было ничего такого уж… необычного. Не они первые. И наверняка — не последние.

Просто в какой-то момент тётке Фортуне наскучило приглядывать за ними. Быть может, всего на секунду она отвернулась, отвлеклась на кого-то другого — только вот они были в скелете. И здесь, в любимом заповеднике смерти, к её услугам имелось несчётное количество возможностей заполучить то, что старуха с косой сочла хорошей прибавкой к уже имеющейся коллекции.

Точнее — того.

Айсман заподозрил неладное минут через двадцать. Слишком поздно — впрочем, поздно было, скорее всего, и с самой первой секунды. Кашель ведь был всего лишь внешним проявлением, а сколько длился инкубационный период заразы? Минуту, две, час… день, месяц — теоретически рассуждая, она вообще могла сидеть в Энрико ещё с первых послевоенных лет. Как часовая мина с поломавшимся заводом — лежит себе, лежит, а потом какая-нибудь крохотная ржавчинка, которую и в микроскоп-то не разглядишь, возьмёт и разрушит хрупкое равновесие, и пружина снова начнёт раскручиваться…

Можно сказать, им не повезло вдвойне — характерные признаки основных скелетных зараз Шемяка помнил тверже, чем порядок сборки-разборки Сашки, но вот незадача, кашель-то среди этих признаков и не значился. И потому вначале он даже пошутил: «Похоже, приятель, и у тебя аллергия на респиратор имеется».

Такое могло быть запросто — и бывало не раз, в конце концов, эти маски не вчера с завода вывезли.

Он всерьёз дёрнулся лишь два десятка минут спустя, когда очередной приступ кашля едва не согнул Энрико напополам.

— Пять минут на перекур!

Курить и вправду хотелось распрозверски, но при любом другом раскладе он бы уж как-нибудь дотянул до реки — ну или хотя бы ещё квартал прошёл. Здесь же, как услужливо подсказала ему память, неподалёку, на карте Анны расползалось нечто зеленоватое со щупальцами — словно крохотного болотного спрута придавили. Что за смысл таила эта каракатица, знал, похоже, только сам художник — нынешняя владелица карты лишь озадаченно хмурилась, — но Айсман считал, что ничем хорошим эта клякса быть не может. По элементарной причине — ничего хорошего в скелете нет в принципе. И та, помеченная жирным красным крестом фигня в левом верхнем углу наверняка тоже в итоге окажется какой-нибудь дрянью, что бы там ни воображали по этому поводу Анна с Энрико.

— Сними маску, отдышись.

— Сейчас…

Шемяка потянулся за кисетом… да так и застыл в виде статуи Наполеона.

— Чего это у тебя на подбородке? — резко спросил он.

— Где? — недоумённо переспросил Энрико, потирая упомянутую часть лица, а секундой позже и он замер, оцепенело глядя на кончики собственных пальцев…

…испачканных чем-то красным.

— Рик, что случилось?

— Назад!

До сегодняшнего дня Айсман считал выражение «не своим голосом» исключительно дурацкой выдумкой. Однако сейчас он свой голос не узнал. Вернее, он и не подозревал, что способен говорить ТАК!

— Рик!

— Назад, я сказал!

Она всё ещё не понимала, а скорее — не могла поверить, и Сергею пришлось хватать её за пояс и оттаскивать. Хоть драться не начала, и на том спасибо.

— Анна, не подходи.

— Рик… да что ж это…

— Ты раньше когда-нибудь так вот кашлял? — быстро спросил Шемяка.

— Нет.

— Так… — Айсман с трудом удержался от добавления ещё одного слова — возможно, жопа была ещё не настолько уж полная.

— Когда ты первый раз прокыхыкал? Полчаса назад?

— Вроде того.

Энрико, сбросив рюкзак, медленно опустился на мостовую.

— Так… — повторил Сергей. — Кроме кашля, ещё что-нибудь чувствуешь? Жарко, холодно, башка ноет, кишки винтом крутит? Ну, быстрее! Соображай!

— В груди режет, — Рик сплюнул розовым. — Думал: ерунда, дыхалка сдаёт, не мальчик всё-таки, набегался… или фильтр воздух пересушивает.

— Б…, ну не бывает в скелете ерунды! — Шемяка, крутанувшись, что было дури саданул ногой по стене. — Б…, говорил же — как только чего необычное почувствуете, сразу в голос орите! Немедленно! Язык, б…, стёр — и как дробью по броне!

— Извини.

— Да что мне теперь с твоего «извини»?! Что я с ним делать буду?! На хлеб вместо варенья мазать?!

Рик снова закашлял.

— Не психуй! — резко сказала Анна. — Тоже мне… Ледяной Человек. Перестань дёргаться и делай.

Шемяка обернулся к ней.

— Что? Делать? — вкрадчиво, чётко выделяя паузами каждое слово, произнёс он. — Ты. Самая. Умная. Да. Вот. И скажи. Что делать?

— Что-нибудь! Ты говорил, у тебя эти травы-настои болотные на все случаи припасены!

— Что-нибудь ему не поможет, — Айсман говорил уже почти спокойно. Первый всплеск бешеной ярости прошёл, оставив после себя лишь тоскливую пустоту. — Кашель и боль в грудной клетке… ни разу про такое не слышал. А пробовать наугад…

— Мутация какой-нибудь лёгочной дряни, — досадливо поморщился скуластый. — Чахотка или туберкулёз.

— Молчи уж… вирусолог…

— Ты хочешь сказать, — глядя в лицо Сергею, медленно процедила девушка, — что не будешь ему помогать?

— Анна…

— Рик, не вмешивайся. И вообще тебе сейчас лучше молчать!

— Анна, — устало вздохнул Энрико. — Он хочет, вернее, он говорит, что не может мне помочь. И он совершенно прав, а я — олух царя небесного. Умудрился…

— Рик, не смей так говорить. Если он не хочет поделиться своими драгоценными заварками, мы сами… — Анна, спохватившись, принялась яростно копаться в мешке. — Мы тоже не с пустыми руками шли.

— Анн, я не хуже тебя знаю, с чем мы шли, — скуластый, дёрнув головой, охнул. — Чудо-юдо-таблеток, способных одолеть неизвестную доселе заразу, в твоём рюкзаке нет и быть не могло.

— Рик, мы должны пытаться. Слышишь? Рик!

Собравшийся было ответить ей скуластый вновь зашёлся в кашле.

Шемяка участия в перепалке не принимал — он стоял чуть в стороне, даже не сняв рюкзак, просто упёрся им в стену позади. Для него всё уже было чётко и ясно, как выстрел в упор. Открытым пока оставался лишь вопрос — пометила костлявая одного лишь Энрико или Сергей и Анна через пару часов получат возможность догнать сотоварища на Последней Тропе? Вопрос этот, впрочем, также не требовал каких-либо экстренных телодвижений — если болезнь уже в них, десяток минут не решают почти ничего, а экстракт дрызг-травы слишком дорог, чтобы накачиваться им в профилактических целях… тем более, когда речь идёт о пальбе наугад.

— Анна, послушай, — мягко проговорил Энрико. — Ты упрямая, но поверь, это не подходящий случай… демонстрировать характер. Со мной всё… кончено. И смысл тратить лекарства, время, силы, рисковать самим — нет. Извини, что подвёл…

— Не смей, — она смотрела даже не на Энрико, а куда-то в воздух прямо перед собой. — Даже не думай. Я запрещаю тебе сдаваться. Слышишь, десятник! Приказываю драться до последнего! Я — приказываю, слышишь!

Неожиданно Сергея словно захлестнула волна. Жалость… досада… сожаление… — он не мог бы выделить, вычленить отдельные компоненты этого сложносоставного, как длинное предложение, чувства.