Автоматная баллада - Андрей Уланов

Он хотел добавить ещё что-нибудь, могущее сойти за комплимент, ведь она и впрямь проявила себя с лучшей стороны… но передумал, вернее, не додумал эту мысль до конца.

— Пытаться их прятать бессмысленно. Наоборот, — он оглянулся назад, — так есть шанс, что на запах какой-никакой стервятник заявится. Хлипкий шансик, бестолковый, но хоть какой-то…

— Обыскать? — Энрико, не дожидаясь ответа, присел, подхватил сумку первого клановца и, недолго думая, вытряхнул её содержимое прямо на землю.

— Только быстро.

— Да уж понятно, что не медленно.

Анна, подскочив, схватила за плечо второй труп, перевернула, скривилась — правая ладонь оказалась измазанной в крови — и полоснула ножом по лямкам рюкзака.

Отступив на шаг, Айсман наблюдал за лихорадочной деятельностью своих нанимателей, даже не особо пряча усмешку. Так смотрят профи на работу дилетантов, и, в общем, именно так дело и обстояло. Он-то был «горелый следопыт», в переводе на обычный язык — мародёр высшей квалификации. И хотя теоретически на трупах клановцев можно было неплохо поживиться, наработанное чутьё подсказывало ему — здесь и сейчас не будет ничего такого, ради чего стоило бы снимать «притёршийся» к спине рюкзак, марать руки в крови и тратить драгоценные минуты. Будь по-другому, он первый бы этих дохляков на раз-два, за пару десятков секунд бы выпотрошил, а так…

— Главное, — негромко произнёс Шемяка, — как можно скорее добраться до асфальта. Следы на асфальте человек не различит, собаки же в скелет и подавно не полезут, они звери умные.

Швейцарец

Здесь недавно прошли дожди, а ехать на тяжёлом чоппере по дороге, не успевшей толком просохнуть, — удовольствие ниже среднего. Будь земля ещё малость повлажнее, застряли бы, как немцы под Москвой, точно.

«С другой стороны, — зло подумал Швейцарец, — а чего я, спрашивается, хотел? Бетонку? Хайвэй? Интересно, сохранились ли эти самые хайвэи хоть в самой Америке? Наверное, сохранились, что им, асфальтовым, сделается… разве что светятся по ночам».

Они опоздали к закату, но, ещё подъезжая, Швейцарец услышал пронзительный лязг железа распахиваемых ворот — их начали открывать на звук мотора. Всё верно, здесь уже начиналась окраина, и посёлок был не просто посёлок, а форпост, о чём возвещала каждому въезжающему промелькнувшая в луче фары надпись. Форпост «Новая заря». Слово «новая», как успел разглядеть Швейцарец, было новым во всех смыслах — дерево букв ещё не успело толком потемнеть, а вот растрескавшаяся пластмассовая «заря» явно помнила куда лучшие годы. Довоенные… то ли колхоз «Заря коммунизма», то ли совхоз «Заря социализма». Впрочем, не суть важно. Куда более значимым было слово «форпост»… «передовой пост» в те далёкие времена, когда первые «носители европейской цивилизации» водружали свой флаг на землях красных или чёрных дикарей, а сейчас это просто означало, что дальше к югу людей хоть с огнём, хоть без огня отыскать будет нелегко.

А ещё это значило, что здесь рады новому человеку просто потому, что он — человек.

— Вечер добрый.

Приворотных стражей было двое. Один — высокий худой и, на взгляд Швейцарца, лет пять-семь не дотягивающий до именования «дедок» — стоял у ворот, держа перед собой масляный фонарь. Второй же смутно маячил слева пятном домотканой рубахи — пока вывернутый руль не полоснул фарой, высветив самого стража, оказавшегося молодым и очень заспанным парнем, воротную лебёдку, с которой тот возился, и даже стоящий позади пулемёт на треноге. Вид последнего всерьёз озадачил Швейцарца, не фактом наличия, разумеется, а незнакомостью очертаний.

— Кому вечер, а кому и ночь на дворе, — голос у «почти дедка» оказался на удивление низким. Хороший такой, густой бас, куда более ожидаемый от толстяка с шестью подбородками и пузом типа «бочонок». — Ну-ка, ночной странник, докладывай, хто таков и откуда путь ведёшь?

— Токо прожектор сначала затуши, — добавили слева. — А то прям в глаза полыхает.

Швейцарец послушно выключил фару и заглушил мотор, напоследок, впрочем, успев ещё раз мазнуть лучом по загадочному станкачу. Загадочности не убавилось — пулемёт явно не был похож ни на одну известную Швейцарцу систему.

— Сидоров, — произнёс он, снимая шлем, — Иван Петрович.

Разумеется, заготовлен у него был совершенно другой ответ, однако весёлые нотки в басе «почти дедка» подтолкнули его к мысли, что в данной ситуации юмор может оказаться воспринятым лучше, чем правдоподобность.

— Хорошее фамилье, — «почти дедок» приподнял фонарь. — Ну а это, надо полагать, Сидорова Марфа Николаевна к законному мужу своему прильнула, всеми лапками уцепившись?

Мысль оказалась верной, и теперь можно было… почти расслабиться.

— Не угадали. Татьяна, и вдобавок Ильинична.

— Вот оно как, — разочарованно вздохнул стражник. — И хто бы мог помыслить — выглядит-то твоя жёнушка ну совсем как Марфа Николаевна.

— Платить за въезд сколько, уважаемый?

— Ну, — «почти дедок», сграбастав в кулак жиденькую бородёнку, задумчиво глянул на небо, словно надеялся получить нужный ответ персонально от Большой Медведицы. — Ваабче-то мы с проезжих дань не дерём, чай, не ватага из лесу, а интересы обчества блюсти поставлены. Обчество же заинтересовано, штоб добирались до наших краев почаще — будь ты хуть три раза Сидоров или вовсе Иванов. Так-то. Поспей ты до закату, въехал бы себе спокойненько, никого не тревожа. А ты ж припозднился, вишь, Федюне из-за тебя пришлось с воротом попотеть.

— Да будет вам, Дмитрий Халыч, — смущённо отозвалась белеющая рубаха. — Разве ж я вспотел?

— Не встревай! — строго произнёс «почти дедок». — Да… так это я к чему…

— К дождю, наверное, — Швейцарец разжал кулак, три винтовочных патрона тускло блеснули на чёрной коже перчатки. — Такие вот огурчики к вашему агрегату пойдут?

— К агрегату не пойдут, — авторитетно заявил Дмитрий Халыч, сгребая протянутые патроны. — Агрегат у нас хитрый. Водились бы щас где музеи, всенепременно сдали б на предмет исторической реликвии. А вот к трёхлинеечке Федюниного дядьки в самый раз будут.

«Неужели экзотика времён Гражданской? — восхищённо подумал Швейцарец. — Теоретически рассуждая, в смазке и в погребе оружие может храниться до-олго, а народ в Сибири на такие вещи запасливый. Вполне, вполне может быть… Гочкис какой-нибудь или „сен-этьен“[14]».

— Остановиться где можно? — спросил он.

— Ежли просто — то хуть прямо здесь! — безмятежно ответил «почти дедок». — Приваливай свою колымагу к забору и располагайся. Заодно и нам с Федюней веселее будет службу нести. А вот ежли желаете комфорту, то лежит вам дорога прямо, прямо и восьмой двор по левую руку — то как раз будет наш, как допрежь говорилось, гостиничный комплекс, он же трактир и ваабче светоч всей нашей поселковой цивилизации. Да его и видать прям отсель, — Дмитрий Халыч махнул рукой вдоль улицы. — Вишь, где огни горят? В прочих-то домах мужики освещение економять, а у Бориса даже над крыльцом фонарь до самой полуночи не гаснет — шоб, значит, кто до ветру ходил, на обратном пути мимо двери не промахнулся.

— Спасибо.

— Наше вам пожалуйста. И, Сидор Иванович, — на миг опередив движение Швейцарца, добавил стражник, — ты уж как-нибудь докати свой трактор по-тихому, сделай одолжение. А то ведь подымешь на ноги весь посёлок, народ и сбежится на екзотических гостей поглазеть… оно тебе надо? Вам бы с Марфой Николаевной сейчас поесть по-вкусному да поспать по-мягкому, верно я говорю?

— Неверно. — Швейцарец едва не вздрогнул, настолько внезапно для него прозвенел этот голосок. — Меня зовут Татьяна Ильинична.

Сашка

В скелетах мне всегда не по себе.

Глупо звучит, понимаю, но это факт, и я могу лишь констатировать его.

Наверное, схожие чувства испытывают люди, попав на кладбище. Обычный погост, с крестами, надгробьями и другими условными обозначениями захоронений себе подобных. В принципе скелет — тоже разновидность кладбища, но в скелетах люди ведут себя по-другому. По крайней мере, те из них, кого я имел возможность наблюдать. Возможно, разница заключена в том, что мертвецы составляют весьма незначительную часть общего фона. Или в том, что проблемы насущного выживания напрочь вытесняют из голов менее актуальные мысли. Не знаю. Лично для меня, автомата, насыщенная мёртвыми механизмами территория ассоциируется именно с кладбищем. Пусть даже подавляющее большинство этих механизмов не состояли со мной в прямом родстве и вообще навряд ли были столь же разумны. Металл — не водица, и на этом кладбище домашних механизмов я чувствую себя паршиво.

Когда же на перекрёстке Красных Зорь и Кантонской Коммуны я увидел останки «ЗАЗа», меня словно передёрнуло — в смысле, всего, а не просто затвор. Мамой-фрезой клянусь, ещё чуть-чуть, и начал бы капать смазкой на асфальт.