Автоматная баллада - Андрей Уланов

Лучше бы забыть… потому как в противном случае хуже подобной смерти может быть разве что подобное бессмертие.

Как и люди, оружие может умирать по-разному. Я видел смерть в бою, когда реакция взрывного разложения, — та же, что и вспыхивающая во мне при каждом ударе бойка, но только в тысячи раз сильнее, — сверхмощным ударом рвёт металл. Видел, как рубят всё на своём шальном пути горячие осколки. Слышал скрежет попавших под траки — и крики тех, кто в языках пламени таял, словно воск, стекая на залитое горючим днище боевых машин. Это смерть в бою, и каждый из нас от рождения несёт в себе её частицу — ведь мы рождены для боя. И эта участь — лучшая, какую только может желать себе любой из нас.

Мы можем стать ненужными — такое бывает, когда вокруг появляется много более совершенных собратьев… или просто когда людям надоедает слишком уж часто убивать друг друга. Тогда одних ждёт консервационная смазка и бесконечность полок, самых же невезучих — пресс и мартен. Это рациональная доброта людей — они помогают нам появиться на свет, и они же заставляют нас умереть. Правда, некоторые говорят: пройдя этим путём, такие, как мы, можем возродиться вновь, более совершенными. Я не верю в это. Красивая мечта, согласен — только пройдёт ещё немало лет, прежде чем оружие переплавит её в то, что среди людей принято называть религией.

Но медленное умирание в одиночестве… когда у тебя остаётся лишь бесконечность, беспомощность и боль.

Это и в самом деле очень страшно.

Интересно, а люди когда-нибудь задумываются о том, что и мы умеем бояться смерти?

Что оружию тоже бывает страшно?

Глава 12

А на затвор легла роса,

И грезится весёлый май,

И хочется закрыть глаза,

Но ты глаза не закрывай.

Олег МитяевШемяка

Когда его дёрнуло в первый раз, он не придал этому значения. Глупость, конечно же, сам ведь буквально только что рычал и выл на тему: в скелете не бывает мелочей. Но в тот момент Айсману и впрямь было не до того. И так едва-едва хватало сил и времени успевать следить и за Анной, от которой сейчас можно было ждать любой глупости… ну и надо было кому-то посматривать по сторонам — ведь они всё ещё были в скелете. А здесь поговорка о двух снарядах и воронке совсем не в чести — наоборот, мёртвый город очень внимательно следит: не дашь ли ты, дружок, слабину, не расклеишься ли хоть на малость? И если этим серым коробкам с чёрными провалами выбитых оконных глазниц покажется, что ты сдал, — хорошего не жди!

Он не обратил внимания ни в первый, ни во второй Раз. Но зато в третий его скрутило уже качественно. Едва не выронив Сашку, Айсман упал на колени, согнулся и, сорвав респиратор, принялся старательно выгрызать куски воздуха.

— Что с тобой?

— Всё… в… порядке, — кое-как сумел выдавить Сергей, отчётливо понимая, насколько плохо вяжутся эти его слова с его же внешним видом: бледность, холодный пот, перекошенная от боли рожа… мать-мать-мать, ну до чего ж не вовремя!

— Давай помогу…

— Н-не надо. Лучше отойди… подальше.

Вместо этого чёртова девчонка взвалила его на плечо — да так, что едва руку не вывихнула. Наверное, он бы не сдержался, взвыл, но как раз в этот миг очередная волна боли стиснула зубы, ничуть не хуже пружины медвежьего капкана.

— Ф-ф подъезд, — только и смог прошипеть он.

Замок на двери квартиры Анна сбила с одного удара. Особой лихости, впрочем, в этом не было — он и так едва держался на проржавевших почти насквозь шурупах, ещё пяток лет, и наверняка бы рассыпался по лестничной площадке без посторонней помощи. Поставив — вернее, кое-как уронив — рюкзак на пол прихожей, Сергей на подгибающихся ногах протащился в комнату… сморщился при виде вытянувшегося на диване костяка в полуистлевшем платье. Фигня, брезгливым в следопытах не место, а ему сейчас и вдвойне. Три движения — завёрнутый в покрывало костяк с отчётливым стуком улетел на пол, и Шемяка, рухнув на кровать, скрючился на ней в позе утробыша. Уши, правда, зажать коленями не вышло, гибкость уже не та.

— Сергей…

— Анна… уйди…

Я в порядке, я в порядке… вот сейчас она уйдёт, и я встану… потихонечку, держась за стеночку… встану и поползу…

— Я никуда не уйду, слышишь! Ушла уже… только что… хватит! Одна всё равно не дойду! Сергей, ты слышишь меня?! Да ответь же…

«Как же она мне надоела, — тоскливо подумал Шемяка. — Ладно бы ещё только кричала прямо в уши… но ведь она ещё и за плечо трясёт. Ногой её пнуть, что ли… так ведь это шевелиться… ой-ё…»

— Ань… Анют… послушай… ай…

Его снова скрутило, боль была такая, что, казалось, глаза сейчас из орбит вылезут и на стебельках повиснут. Как бывает у крабов… тех, здоровых, считай, метра два в обхвате панциря, красноватых тварей, от которых он бегал в прошлом году, что твой лось прыгал… и всё-таки заполучил одного из этих щёлкателей клешнями на ужин. Все конечности под панцирь не упрячешь, да и сама эта броняшка ихняя слаба оказалась на проверку — против бронебойных с пяти метров. А клешни у них были что надо, человека напополам не перерубит, но вот руку-ногу оттяпать запросто… зато мясо — нежное, вкусное… а-а-а-у-у-о-о-о, опять…

— Говори, где лекарства! Ну!

Рюкзак его зачем-то приволокла… вот дура, а… башка раскалывается, тело то в жар, то в холод бросает, пот холодный, липкий… но это всё мелочи. А главное — главное там, в пузе, в этом проклятом брюхе, которое словно взялись перемешивать раскалённым трезубцем. Мамочка, как же больно…

Говорят, что при ранении в живот боли не чувствуешь, вспомнил Шемяка. Вначале, пока через пару часов не начнёшь загибаться от перитонита. Ох, попадись мне сейчас тот умник, который эту чушь выдумал… я б этого гада его же собственными кишками накормил.

— Сергей!

Как же она меня достала…

— Я всё равно не дам тебе умереть, слышишь! — бешено прошептала она.

В последнем слове Айсман отчего-то расслышал «м» вместо «л» и потратил несколько секунд, пытаясь сообразить, что за странный зверь «мышь-с-шиш» и вообще при чём он к его, Сергея Шемяки, гипотетической погибели. Когда же он наконец понял, его опять перекорёжило — поначалу от смеха, но тело тут же среагировало очередным приступом боли.

— Не дам, не позволю! Хватит! Взяли тут привычку… помирать!

— Анна…

Шемяка не то чтобы стеснялся — просто его состояние и в самом деле не располагало к спокойному объяснению. Вот повыть — это да, это он бы с радостью.

— … пожалуйста… на пару часов… оставь меня здесь. Просто… уйди. Куда-нибудь… на верхние этажи… например…

«…сделай хоть раз то, — уже мысленно договорил Шемяка, — о чём тебя просят… ну что тебе стоит?»

— А ты тут концы отдавать будешь? Нет!

— Я… не умираю…

«Хотя временами начинает казаться — уж лучше б я умер, — подумал он. — Ой-ой-ой… да что ж это… пристрелите меня кто-нибудь, а?»

— Я… не умираю! — говорить стало легче, потому что его слегка отпустило. Немного, но всё же — теперь можно было сосредотачиваться не только на дыхании, но и уделить некую толику внимания произнесению связных звуков.

«Главное, чтобы она это предсмертным бредом не сочла, — подумал Айсман, — видок-то у меня вполне соответствующий, Рик и то лучше выглядел».

— Я не умираю! — в третий раз повторил он. — Это — не болезнь, вернее… не вирус или ещё чего. Просто… я траванулся…

— Отравился?!

— Да.

— Чем?!

— Не знаю… наверное, той змеёй. Не пошла гадина впрок…

— Так… противоядие у тебя есть?

— Какое … противоядие от питона!

— Но…

— Анна… — он закрыл глаза — на подходе был очередной приступ и нужно было сконцентрироваться на правильно-паровозном сопении. И-ха-и-ха-ха-у-у-у-у! Уф! Вроде отпустило. Да, со стороны это, должно быть, выглядит жуть как страшно… трагедия… та, что второй раз… в виде фарса! — Анна, послушай. У меня уже было такое… было не раз, понимаешь? Это не заразно, не смертельно… даже не очень страшно. Просто больно — и противно.

— Было не раз? — недоверчиво переспросила девушка.

— Да. Такое дело… дурацкое. Я, когда молодой был… ну, в смысле, ещё моложе… дурак-молокосос… жрал всякую дрянь… думал, что кишки лужёные, всё выдержат. И — посадил. Уже потом, когда деньги кой-какие завелись… подлечился у хорошего лекаря… почти до конца… но иногда… сожру чего-нибудь не то… и снова прибивает…

— Ты хочешь сказать, — выпрямившись, медленно процедила девушка, — что у тебя попросту живот прихватило?

— Да-а-а! — выдохнул Айсман.

— Ну ты и урод.

— Урод. Мутант. Но не виноватый я-я-я-а! Оно само… пришло!

Анна глядела на корчащегося следопыта примерно так же, как любитель рыбной ловли — на совершающего схожие телодвижения червяка.

— Тебе. Помочь. Надо?