Наследие Евы (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner"

Еще можно заниматься всякой ерундой просто затем, чтобы заниматься всякой ерундой. Например, рассказывать Тиму, что научился делать нелепые домики. Мастерить домики, пока Тим лепит крошечных бумажных птиц. Селить птиц. Придумывать бумажный город. Вспоминать, что опаздываешь на восьмой круг ада, когда не достроен квартал. Последнее, конечно, хуже всего: и квартал недостроен, и ад впереди маячит…

После такого ни за что не хочется возвращаться в скандалы и пытки. Но Тим дарит на прощание маленького журавля. Стах прячет его в ладони и греет по дороге домой, чтобы, когда в аду все стихнет и наступит глобальное похолодание, журавль грел его в ответ.

========== Глава 23. RIP ==========

I

Стах еще не определился, как вести себя с матерью, поэтому никак себя с ней не ведет. Выполняет обычную утреннюю рутину. А когда ему запрещают тренировку, он просто одевается. Хотя мать пытается втянуть его обратно в ссору и в квартиру.

Он будет решать с ней потом. Не сейчас. Хватит.

II

Стах обычно приходит пораньше. Наблюдает, как подтягиваются однокашники. Если первым уроком физика, — пробки или метели, — Соколов уже в кабинете, во сколько бы Стах не пришел. Опоздун не может зайти без объяснений и язвительных подколок.

Но, когда речь идет о русском языке, учительница где-то пропадает сама — и на десять минут, и на пол-урока, и потом еще, конечно же, придется отрабатывать дома, она ведь совмещает, у нее и так полно дел.

И потому, как Стах ничем не занят (если исключить тщетные попытки игнорировать треп Антоши), он замечает, что Архипова тихая. Перед звонком подружки набросились на нее с вопросами. После звонка — принялись утешать и обнимать. Она осторожно им улыбается и ничего не отвечает.

Если честно, Стаху жаль, что у нее так вышло с Тимом. У Архиповой полно своих тараканов, но в принципе она не злая, не какая-то ужасная. Да и шла вроде с желанием найти подход. К тому же… Тим умеет отшивать…

Стах встречается с ней взглядом — и отворачивается. Хотя она смотрит на него выжидающе. Он спрашивает у нее кивком. Она прячет глаза.

II

Класс пускают в кабинет, усаживают на свои места, дают задания. Учительница снова уходит. Стах терпеть не может русский язык. И Архипову за то, что она никак не перестанет. Стах почти уверен, что принимает активное участие в диалоге, но никак не может понять, о чем диалог. Он предпочитает что-то более конкретное. Слова, действия. А вот это все немое — больше про Тима, чем про него.

Архипова задумчивая. Когда она задумчивая, она грызет ручку. Стах сразу прикидывает, сколько раз та валялась по полу. Когда неврозы матери перерастают в истерию у него в голове, он опускает руку Архиповой вниз — и снова может спокойно заниматься. В общем-то, за несколько учебных лет это — своего рода привычка.

Архипова застывает. Как будто Стах раньше никогда ее не касался. Она почему-то считает, что его жест — приглашение к ее немому диалогу и опять уставляется. Стах снова интересуется у нее кивком. Она снова не отзывается.

— Хочешь что-то спросить — спроси. У тебя пять секунд, чтобы решиться. Четыре.

— Ты знал?

— О чем?

Архипова молчит. Стах помогает, как может:

— Три.

— О твоем друге…

— Что — знал?

Архипова пытается убрать с лица непослушные пряди, забирая их рукой назад. Волосы теперь забавно топорщатся — вверх и в стороны. Вид у нее измученный, глаза покрасневшие, как будто ночью она плакала больше, чем спала.

— Так смешно… — по ней не скажешь. — Я должна была догадаться. А я не поняла. Даже, помню, как-то у него спросила, для тебя он складывает самолеты или нет…

У Стаха внезапно и стремительно начинается глобальное похолодание. С паутиной трещин — по хрупкому миру, до которого не успела добраться мать.

— Кошмар, как стыдно, — Архипова вытирает лицо пальцами, хотя оно сухое. — Девочки сегодня спрашивают, как вечер, пришел ли Тим. А я не знаю, что им отвечать. Потому что вечер был унизительный, а под конец парень, который мне нравится, сказал, что он не парень, а пидор… Замечательно. Влюбилась…

Теперь ей и правда смешно — до болезненного надрыва.

А Стах замирает — с этим знанием, как с чем-то, что получило в его жизни очередное имя — и обрело кровь и плоть. Больше не выйдет делать вид, что Тим какой-то… или что у них все сложнее.

Стах чувствует, как кислород вытягивается из кабинета — и стены начинают сжиматься.

Архипова вдруг смотрит на него — и ей становится все веселее, но веселье у нее паршивое и безнадежное.

— Не знал? То есть не я одна такая, да? Это утешает…

Стаха — нет.

— Если твои родители?..

— Замолчи.

У нее мечты развалились. Она пришла, подожгла его бумажный домик — и спрашивает: «А хочешь я тебе еще что-нибудь разнесу?»

— Я не хотела…

Стах усмехается. У него мать тоже много чего не хочет — и поэтому, видимо, переступает через себя — и назло, вопреки.

— Я только тебе сказала…

Еще бы сразу всему классу. Стах бы тогда удушил ее собственными руками. Просто за то, что она есть, и за то, что мать в ее возрасте, наверное, была такой же, а уже потом и в последнюю очередь — за Тима.

— В любом случае… я считаю, что ты должен знать. Если будешь с ним дальше дружить…

«Если».

Стах ставит локоть на раскрытый учебник, проводит рукой по лицу, и «стирает» все, что Тим «написал».

III

Стах медлит возвращаться в класс. Умывается уже третий раз. Стоит, упираясь о бортики раковины руками. Думает, что сегодня пропустит обед в северном крыле. Думает, что завтра тоже.

Возвращается обратно. Хочет найти в себе признаки отвращения и злости. Находит только чувство утраты.

— Рыжик, зайчик, постой-постой. Куда ты спешишь? Иди ко мне. Ну иди-иди. Не кусайся.

Стах узнает Маришку по голосу. Она, оказывается, при свете дня вполне себе девушка-старшеклассница, и губы у нее обычного розового цвета, и волосы убраны в мудреную прическу. Правда, без челки видно, что в брови у нее колечко.

Она сидит на подоконнике, подзывает Стаха и тут же привлекает его, поворачивает спиной к себе, обнимает за шею. От нее пахнет сладкими дешевыми духами, табаком и мятной жвачкой. Она чавкает Стаху на ухо, шепчет:

— Давай смотреть, как Колясик будет заманивать девочку Тима.

— Что?..

— Это его действие. Он должен девочку прилюдно засосать. Мне интересно, он оборзеет или запарится.

Стах отыскивает добермана взглядом в изумрудной ученической толпе. И одного не понимает:

— Нафига?

— Ну как «нафига»? — удивляется Маришка. — Была девочка Тима — стала девочка Шумгина. Презабавно же!

Стах серьезнеет и говорит:

— Она и так…

— А он, короче, еще, — продолжает Маришка о своем, — говорит мне: «Да нет, не она». А я говорю: «Да она-она, только без хэллоуиновского гримма. Сейчас вены начнет вскрывать — сразу узнаешь!»

Стах наблюдает, как к Архиповой подходит Коля.

— Ой, блин, говорит!..

Маришка толкает Стаха в спину, спрыгивает на пол — на высокие каблуки. Тут становится понятно, что юбка у нее вдвое короче положенного и с цепочками на бедре — и все это дело подпрыгивает в такт ее пружинистому шагу, когда она ведет Стаха за собой, схватив его за руку.

IV

Коля вещает что-то о том, что по уши в дерьме. Вернее, влюблен. Но, судя по его актерскому умению, первое все-таки ближе к действительности. Маришка толкает в сторону Антошу, чтобы привалиться к очередному подоконнику и занять место в первых рядах.

Антоша смотрит на нее. Смотрит, как она взяла Стаха под руку. Смотрит на Стаха. Обходит пару. Спрашивает безыскусным шепотом:

— Знаешь, что Архипова сказала?

Все. Кислорода во всем мире не хватит, чтобы Стаха после такого — откачать.

— Что? — Маришка так вовремя — и вся вникает, спасибо — Антоше, спасибо — Архиповой, спасибо им всем, глубокий поклон.

— Она, вообще-то, своим подружкам, но они сидели у меня за спиной…

Стах прикрывывает глаза. Вот бы выключить свет. Вот бы выключить день. Вот бы выключить этих поганых людей. Нажать на кнопку — и остановить крушение. Можно еще выключить Стаха — и лучше не включать до того, как будет выполнена его просьба в записке: «Отправить посылкой по адресу…» — и дальше квартира бабушки с дедушкой в Питере.