Отдайте мне ваших детей! - Стив Сем-Сандберг

Везде в стратегических точках гетто расставлены дозорные вроде него; они посылают друг к другу «гонцов», чтобы рассказать, что видят.

От них-то Адам и узнал, что акция началась.

* * *

Несмотря на то что с самого начала было ясно, что самостоятельно ей не справиться, еврейская Служба порядка попыталась провести акцию сама.

На рассвете, когда вспухшее солнце низко висело над мощенными побитым булыжником улицами гетто, зондеровцы Гертлера рассредоточились по кварталам на Рыбной улице. Потом привратникам велели явиться с ключами и отпирать двери чердаков и чуланов, а также двери всех квартир, жильцы которых откажутся открывать сами.

Некоторые сделали попытку забаррикадироваться в своих жилищах.

Еврейские politsajten вытаскивали вопящих и дико размахивающих руками женщин и детей из квартир, а старики цеплялись за дверные проемы с такой отчаянной молчаливой решимостью, словно пытались врасти в стены. Пожилые люди, по-паучьи перебирая исхудавшими ногами, заползали под кровать, чтобы спрятаться, или сидели, накрыв голову одеялом или молельной шалью и раскачиваясь взад-вперед.

В квартирах на Рыбной, выходивших во двор, с десяток женщин схватили детей на руки и попытались бежать через окна. Безумно, истерично вопя, они грозили, что выпустят детей из рук и сорвутся вниз сами, если ждавшие в комнате полицейские подойдут к ним хоть на шаг. Двое жильцов — один наверху, в квартире на четвертом этаже, другой на крыше уборной во дворе — связали простыню и одеяла в длинную веревку и призывали женщин выбираться по веревке. Сначала женщины спустили вниз детей. Некоторые малыши, неуклюже перебирая ногами, сумели забраться в безопасное место на крыше уборной. Но уже через несколько минут во двор явились вооруженные люди Гертлера и постаскивали детей оттуда — прямо на глазах родителей, в беспомощном отчаянии высунувшихся из окон.

В то утро по квартирам отправили не только полицейских, но и пожарных Кауфманна, а также людей, таскавших и перевозивших мешки с мукой с продуктовых складов в пекарни гетто — белую гвардию, как их называли.

Слухи, дошедшие до Адама, когда он стоял на своем настенном посту, гласили: все пожарные, грузчики и транспортные рабочие, пришедшие на помощь полиции в ее кровавом деле, получили гарантии, что их собственные дети будут в безопасности. Иногда жертвы и палачи даже узнавали друг друга.

— Куда ты спрятал своего сына, Шломо? — кричал мужчина, чьего ребенка только что стащил с крыши уборной человек в форме. — Сколько тебе заплатили, предатель?

После ссоры завязывалась драка. Несколькими кварталами ниже по Рыбной улице мужчины начали возводить баррикады. Как только показались еврейские полицейские и пожарные, их встретили градом камней:

— Gajt avek ajere nachesn, mir veln undzere kinder nisht opgebn…[14]

На этом этапе немцы решили взять дело в собственные руки.

Служба безопасности задействовала те же группы, которые орудовали в больницах. Солдаты тесными отрядами бежали вниз по улицам, словно для того, чтобы вселить в людей ужас одним своим появлением; за ними следовали грузовики и тракторы: скрежет железа, рев моторов. И вот уже баррикады опрокинуты, двойные въездные ворота выломаны или взорваны, и солдаты вбегают под своды ворот с поднятыми автоматами.

И хорошо еще, если перепуганный привратник успел уговорить живущие в доме семьи отважиться выйти из квартир и спуститься во двор.

Пока командиры выкрикивали приказы, мужчины и женщины пытались построить детей, родных и протягивали эсэсовцам медицинские справки и трудовые книжки немецким полицейским, проверявшим документы. Иногда еврейских полицейских сопровождало подобие немецкого эскорта. Говорили, что самого Давида Гертлера видели входящим или выходящим из домов, где жили разные значительные персоны.

Далеко не все отправленные на задание командиры СС утруждали себя тем, чтобы просмотреть трудовые книжки или протянутые им списки. Они исходили из того, насколько молодым или старым, истощенным или нет выглядит стоящий перед ними еврей. Детей и истощенных, дряхлых стариков неумолимо отгоняли в сторону, а потом загоняли в ожидавшие грузовики. С величайшим трудом politsajten Гертлера удерживали обезумевших от горя матерей и отцов, не позволяя им броситься к прицепам и вытащить отнятых у них детей. Возле каждой машины стояли минимум двое эсэсовцев; они безжалостно стреляли в каждого, кто пытался приблизиться к ним.

* * *

Около пяти часов дня немецкие отряды с грузовиками и тракторами добираются и до Гнезненской. Как и предвидел Адам, сначала они останавливаются возле дома престарелых. Со своего наблюдательного пункта он видит, как люди из белой гвардии помогают старикам и старухам забраться в кузов. Большинство стариков едва могут передвигаться самостоятельно, они умоляюще протягивают руки к своим палачам, а те сажают их себе на плечи или перебрасывают, словно кули с мукой.

К этому моменту он уже решил спрятать Лиду. Во дворе два угольных погреба. В один из них через широкий железный люк сваливают уголь. Адам решает, что если немцы станут искать, то искать они будут здесь. Другой погреб раньше использовали для хранения инструментов и всякого прочего. Здесь держали совки для угля, щетки, снеговые лопаты — и старую тачку, в которой Адам столько раз катал Лиду по двору.

В этом пустом теперь погребе-сарае он вырыл нишу, достаточно глубокую, чтобы стоящего в ней невозможно было заметить в свете, падающем в открытую дверь.

В эту нишу он отводит Лиду.

Сначала она упирается. Она не понимает, почему должна стоять неподвижно в толще ледяной земли, среди пауков и угольной пыли. Но он какое-то время стоит в нише вместе с сестрой. Он поет ей, и дело идет на лад.

Они появляются гораздо раньше, чем рассчитывал Адам.

Он слышит, как привратница госпожа Гершкович выводит во дворе тревожные рулады:

— Немцы идут, немцы идут… Всем построиться во дворе, всем спуститься во двор…

Сегодня у госпожи Гершкович великий день. На ней темно-коричневое бархатное платье со сливочно-белыми воланами на щедром вырезе; платье дополняет шляпа, огромная, как колесо, с затейливой конструкцией из перьев, воткнутых за ленту на тулье. Госпожа Гершкович, пронзительно вереща, носится по двору, напоминая Адаму крикливо разукрашенного фазана.

Он берет лицо Лиды в ладони. Он хочет, чтобы песня в ней замолчала. Какое-то время они стоят в нише, как привыкли стоять: он обнимает ее одной рукой, она положила голову ему на плечо. Брат и сестра. Она выше ростом, и ей приходится встать на колени, чтобы опуститься к нему; и когда она делает это, одновременно вытягивая шею, чтобы уткнуться ему в шейную ямку, он понимает, что любит ее и всегда будет любить любовью, которой не понять ни одному человеку.

Немцами предводительствует тот же коротышка Мюльхаус, который руководил акцией по выселению больницы на Весола. Из-за жары он снял фуражку и перчатки и держит их в одной руке, а другой рукой быстро ведет вдоль шеренги жильцов, выстроенных госпожой Гершкович. Когда Адам выходит во двор, группенфюрер СС Мюльхаус уже отправил двух своих людей в дом, чтобы изловить тех, кто еще не стоит в шеренге. Госпожа Гершкович сопровождает их. Она считает своим долгом докладывать обо всех жильцах.

Отец Адама Шайя Жепин присоединяется к построившимся в числе последних.

Рядом с ним стоят Моше и Роза Пинчевские с дочерью Марией.

У Марии Пинчевской перепуганный вид. Документы ее в порядке, у нее нет никаких причин бояться. Вот уже три месяца она работает в швейной мастерской, производящей нашивки для вермахта. Будь в девушке хоть крупица той угодливости, которую демонстрирует госпожа Гершкович, водя по дому немецких солдат, она, может быть, сумела бы доказать свою нужность и тем спаслась бы. К тому же госпожа Пинчевская так юна и красива: светлые волосы, голубые глаза — почти настоящая арийка.

Хуже обстоят дела Самюэля Вайсберга, а также Фридманов из дома напротив. Госпожа Фридман повязала дочери на голову косынку, отчего девочка кажется значительно старше, чем на самом деле. Возле нее стоят супруги Мендель со своей дочерью. Господин Мюльхаус, обычно такой педант, лишь одним глазом заглядывает в трудовую книжку господина Менделя и нетерпеливо машет по направлению к пню, который остался от могучего Цайтманова каштана. Направо от пня должны построиться не прошедшие селекцию. Дочь Фридманов уводят туда. Госпожа Фридман оседает на землю, муж едва успевает подхватить ее.

Халя Вайсберг все еще не спустилась во двор, и Самюэль зовет жену.

Его зов больше похож на крик о помощи.

— Халя! — кричит он.