Отдайте мне ваших детей! - Стив Сем-Сандберг

Часть вторая

ДИТЯ

(сентябрь 1942 — январь 1944)

Да будет воля Твоя — Того, Который слушает нас, обездоленных, взывающих к Тебе, Который слышит все вздохи и жалобы, что поднимаются из наших сердец каждое утро, каждый вечер и каждый полдень. Скоро наши силы, иссякнут. Нет у нас никого, кто вел бы нас, никого, кто был бы нам поддержкой, нет никого, у кого мы могли бы просить — никого, кроме Тебя, Господь, Который каждый день дает потоку мести, нищеты, голода, ударам мечей, страху и панике излиться на нас. Утром мы говорим: «Дожить бы до вечера». А вечером говорим: «Дожить бы до утра». Никто не знает, кто в Твоем стаде выживет, а кто падет жертвой грабителей и насильников. Мы молим Тебя, Отец наш небесный, вернуть народ Израиля в его страну, сыновей его вернуть матерям и отцов — сыновьям. Ниспошли на землю мир и удали злые ветры, которые дуют над нами. Сними оковы с наших ног, освободи нас от изорванных нечистых одежд. Дай вернуться в свои дома тем, кого увезли, депортировали или заключили в тюрьму. Где бы они ни находились — защити их от всякого зла, от всякой гибели, всякой болезни и всякой мести и дай нам наконец прийти от боли к утешению, от тьмы к свету, чтобы мы могли служить Тебе всей душой и праздновать священный субботний день и праздники Твои в радости. Просвети нас, укажи нам путь в могуществе Своем, чтобы нам дано было увидеть, как Господь освобождает народ Свой из плена. В этот день будет Иаков торжествовать и весь Израиль веселиться, и никто из искавших путь к Тебе не будет больше чувствовать позор и унижение. Ниспошли, Господь, скорее, не колеблясь, восстановление справедливости, и мы все скажем: «Амен…»

Из молитвы на иврите, записанной на стене молельного дома на улице Поджечна, в доме номер 8 (перед Рош Ха-Шана и Судным днем 1941 года).

~~~

Из «Хроники гетто»

Гетто Лицманштадта, суббота, 1 января 1944 года

Сегодня, в 10 часов утра, в здании бывшего санатория на Лагевницкой, 55, председатель отметил бар-мицву своего приемного сына Станислава Штайна. Были приглашены около тридцати человек из ближайшего окружения председателя. Читая отрывок из Пророков, мальчик произносил слова по-сефардски. Целый год после усыновления мальчика председатель делал все, чтобы его сын получил полноценное еврейское образование.

Во время скромного приема, устроенного после обряда, Моше Каро произнес перед гостями речь.

Среди дам присутствовали, как обычно, госпожа Регина Румковская, госпожа Елена Румковская, господин [Арон] Якубович и госпожа [Дора] Фукс. Несмотря на скромное угощение, председателю удалось создать теплую доверительную атмосферу.

Вот фотография.

В центре — мальчик лет двенадцати-тринадцати, в ермолке и со свечой в руке. Костюм с иголочки велик на пару размеров, широк в плечах, рукава закрывают кисти рук. Справа от мальчика — пожилой мужчина с густыми, зачесанными назад седыми волосами, морщинистым лицом, в очках с закругленными «американскими» дужками. Очки, должно быть, он задел рукой или они соскользнули с переносицы от неуклюжего движения, когда он хотел благословляющим жестом поднять руку над головой сына. Слева от мальчика стоит молодая невысокая женщина; она выпрямила спину и расправила плечи, словно хочет выглядеть на пару сантиметров выше. Несмотря на улыбку, которой она пытается ослепить фотографа, лицо у нее изможденное, кожа от переносицы до выступающих скул покрыта высыпаниями или опухла, так что это не просто тень от слишком яркого освещения, заливавшего сцену в момент съемки.

Только мальчик выглядит безмятежным. Его не заботят суетливые движения отца и застывшая поза матери, не заботит ничто, что происходит или еще произойдет с ним, — он лишь с любопытством смотрит в объектив. Словно единственное, что ему сейчас интересно, — это то, как выходит, что едва заметные события и вещи вдруг становятся реальностью и остаются в вечности.

Есть и другое изображение, это копия рентгеновского снимка. Его велел сделать председатель, чтобы убедиться: ребенок, которого он решил усыновить, «абсолютно здоров».

— Из всех твоих портретов этот самый достоверный, — сказал мальчику профессор Вайсскопф, гася лампу под потолком.

В лаборатории стало темным-темно, и, словно дождавшись именно этого, странная штука вроде ящика, которую прикрепили к его груди, медленно поднялась к подбородку и голове, потом снова опустилась. Одновременно с этим послышался тихий щелчок.

Потом наступила тишина, и через минуту из-за ширмы вышел профессор Вайсскопф. В руке у него была пластина, которую он хотел показать.

Ничего похожего мальчику еще не доводилось видеть. На блестящем темном поле ритмичным узором проступали светлые полукружья. Они походили на храм с высокими сводами, высоко парящими на блестящем воздушном облачке под темными небесами. Неужели все носят в себе такой храм света? Или он есть только внутри него и выглядит так потому, что он, Сташек (как твердил председатель), совсем другого сорта?

В те дни он часто размышлял над этим вопросом.

Что отличает одного человека от другого? Как становятся избранным?

Вот что он и другие школьники в то время учили.

Осенью 1895 года Вильгельм Рёнтген проводил первые опыты с тем, что тогда назвалось катодными лучами. Однажды он закрыл катодную трубку и питавший ее током аппарат плотной черной бумагой, после чего заткнул все отверстия. И хотя трубка была плотно закупорена, в ту же секунду на столе, стоявшем в нескольких метрах от аппарата, что-то замерцало.

Он отодвинул стол подальше, но свечение не прекратилось. И не начало затухать, как свет из других источников.

Рёнтген сделал вывод, что открытые им лучи способны проникать сквозь плотные предметы. Чем ниже плотность предмета, тем свободнее лучи проходят через него. Они с легкостью пронзают, например, тысячестраничную книгу, колоду карт, дерево или плотную резину, но не проходят через жесткое вещество вроде свинца или кости.

«Душу не увидишь, — писал Рёнтген, — но если поднять руку перед экраном, то отчетливо видна каждая косточка в фаланге пальцев, а ткань присутствует в виде бледного контура вокруг кости». В качестве доказательства он представил несколько фотографических пластинок. На одной из них отпечатались контуры левой руки его жены с пальцем, украшенным кольцом.

В июне 1945 года, через полгода после того, как Красная армия освободила Лицманштадт, в подвале бывшего санатория на Лагевницкой, в доме номер 55,[16] нашли изображения грудной клетки тысяч детей, которых в сентябре 1942 года в ходе szper’ы вывезли и убили нацисты.

Негативы рентгеновских снимков сложены в пачки двадцать сантиметров высотой и перевязаны веревочкой. На некоторых изображениях отчетливо видны заполненные жидкостью участки грудной клетки; внешне такие подростки были сутулыми, с явно выступающими или поднятыми лопатками, ходили судорожной походкой. На других изображениях можно внутри белой блестящей оболочки кости рассмотреть более темные штрихи — явный признак будущего туберкулеза. Но пластинки анонимны. Если и были там какие-то имена, данные о рождении или регистрационные номера, по которым можно было бы различить негативы, то они давно затерялись.

Сейчас только болезнь могла бы помочь идентифицировать изображение, десятилетия спустя дав снимку тело, имя, лицо.

~~~

Кроме Моше Каро об образовании юного господина Румковского заботился Фиде Шайн. В гетто говорили, что председатель благоволит хасидам, а Фиде Шайна все считали светочем знаний. Предполагалось, что вреда от него не будет в любом случае.

Именно Фиде Шайн держал передние ручки носилок, когда реб Гутесфельд ходил по гетто с парализованной Марой. Шайн рассказывал Сташеку, который пока не так много знал о гетто, как они втроем двигались от дома к дому. В любую погоду, при любом ветре, во всякое время суток они проникали в самые разные здания. По ночам укрывались в старом кинотеатре «Сказка», где теперь молельня, или в синагоге на улице Якуба, где располагалась талмуд-тора и где в величайшей тайне хранились свитки Торы и молитвенники, которые удалось спасти во время устроенных нацистами пожаров. Находили они убежище и в подвалах обувной фабрики на углу улиц Товянского и Бжезинской, потому что kierownik, заправлявший делами, оказался глубоко верующим евреем. Пару суток провели в развалинах заброшенного доходного дома на улице Смуговой. Власти постановили, что этот квартал должен отойти к арийским районам Лицманштадта; жителей выгнали, и команда по расчистке завалов уже приступила к работе. Но дом еще стоял, хотя от него и остались лишь несколько несущих балок и фрагменты фасада, и дождь беспрерывно поливал скитальцев, когда они сидели, привалясь к спинке кровати и обхватив колени, под защитой старых кресел и диванов, на которые еще не наткнулись похитители древесины, а женщина, напряженно вытянувшись, лежала перед ними на полу под грязным одеялом, невнятно бормоча на иврите слова молитвы.