Девушка с корабля - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

самом деле победы над его матерью?

В этот момент кто-то нажал на дверную ручку.

– Хэлло! Вы уже вернулись? – произнес Юстес, открывая глаза. В следующий момент он открыл их еще шире. У его постели стояла миссис Хайнетт.

§ 3

– Юстес! – тихо воскликнула миссис Хайнетт, прижимая руку к сердцу, – Юстес! О, господи! Как ты растолстел!

– У меня свинка.

– Свинка?

Но миссис Хайнетт некогда было сейчас разбираться в этом вопросе.

– Юстес, у нас в доме мужчины!

– Знаю, – ответил он.

– Знаешь, значит, ты их слышал?

– То-есть как слышал? – переспросил озадаченный Юстес

– Дверь в гостиную раскрыта, и в сенях двое грабителей.

– Ну, пустяки, ответил Юстес.

– Я видела их и слышала. Я… – миссис Хайнетт не закончила своей фразы, так как в комнату вошла Джэн Геббард.

Джэн Геббард принадлежала к тем натурам, которые не теряются от неожиданности.

– Добрый вечер, – дружелюбно произнесла она.

Мисс Хайнетт, оправившись от минутной слабости, тупо уставилась на Джэн. Она не знала, к какому разряду человеческих существ причислить ее. По уверенному виду, с каким девушка вошла в комнату, ее можно было принять за сиделку, но по платью она отнюдь не походила на сиделку.

– Кто вы? – сухо спросила миссис Хайнетт.

– А вы? – спросила Джэн.

– Я – владелица этого дома и хотела бы знать, что вы тут делаете. Я – миссис Хайнетт.

На красивом лице Джэн Геббард появилась очаровательная улыбка.

– Очень рада познакомиться с вами, – произнесла она. – Я очень много слышала о вас.

– B самом деле? – холодно произнесла миссис Хайнетт. – А теперь я хотела бы услышать что-нибудь о вас.

– Я прочитала все ваши сочинения, – продолжала Джэн, – и нахожу их поистине изумительными.

Несмотря на всю твердость своего характера, несмотря на то, что эта молодая девушка явно уклонялась от прямого ответа, миссис Хайнетт почувствовала слабый прилив симпатии к ней. Она была писательницей, и ей немало курили фимиама, но лесть всегда приятна. Кроме того, большая часть фимиама приходила по почте. Живя уединенно, она редко встречалась с людьми. Теперь она заметно оттаяла. Правда, она все еще пронизывала девушку взором василиска, но теперь уже это был василиск, плотно позавтракавший.

– Больше всего мне понравилась книга, – продолжала Джэн, – которая вот уже целую неделю изучала сочинения миссис Хайнетт, «Льющийся свет». Я очень люблю ее.

– Эта книга написана много лет тому назад, – довольно дружелюбно ответила миссис Хайнетт, – и с тех пор я кое в чем изменила свои взгляды.

– Да, разумеется, ваша другая книга: «Что ждет нас завтра», много глубже.

– Согласна и с этим, – ответила миссис Хайнетт. И затем, как бы нехотя возвращаясь к первоначальной теме, спросила – И что же вы делаете здесь?

Юстес, успевший было уже немного успокоиться, снова затрепетал. Незаметно соскользнул с подушки и закрыл голову одеялом, прибегнув к известному тактическому маневру герцога Веллингтона. «Если сомневаетесь в победе, отступите и окопайтесь», – говорил обычно этот великий полководец.

– Я ухаживаю за милым Юстесом.

Миссис Хайнетт похолодела и бросила взгляд на груду одеял, под которыми скрылся милый Юстес.

– Милый Юстес, – промолвила она.

– Мы помолвлены, – сказала Джэн.

– Помолвлены? Юстес, это верно?

– Да, – раздался глухой ответ из-под одеяла.

– И бедный Юстес так беспокоится, – продолжала Джэн, – насчет дома. Он не хочет, чтобы вы лишились его, поэтому мы надеемся, что вы примете «Веретена» от нас в подарок, когда мы повенчаемся. Нам они совершенно не нужны. Мы будем жить в Лондоне. Не отказывайте нам – возьмите этот дом себе.

Когда мисс Хайнетт уразумела вполне смысл этих слов, она как-то неловко плюхнулась в кресло и расплакалась. Вечный страх, не дававший ей покоя, вдруг рассеялся. Дом оставался за нею навсегда! Она продолжала сидеть в кресле и вытирать глаза платком, а Юстес, видя, что критический момент миновал, медленно вылез из-под одеяла, точно червяк после грозы. Сколько времени длилась бы эта потрясающая сцена – неизвестно. Но вдруг в этот момент снизу, среди полного молчания ночи, раздались громкие звуки оркестриона, загремевшего с той самой ноты, на которой его остановила накануне Джэн Геббард.

– Это уже слишком, – промолвила Джэн. – В такой поздний час!

– Это воры! – воскликнула миссис Хайнетт. – Последние несколько минут заставили ее совершенно забыть о ворах. – Это они танцуют в коридоре под оркестрион.

– Прелегкомысленные же ребята! – воскликнул Юстес, удивляясь хладнокровию преступников.

– Этого нельзя допустить, – покачала головой Джэн Геббард, – я сейчас пойду за своим ружьем.

– Они убьют вас, дорогая, – воскликнула миссис Хайнетт, хватая ее за руки.

– Убьют меня? – гордо ответила Джэн. – Хотела бы я видеть это?

Миссис Хайнетт стояла, глядя на дверь, которая закрылась за Джэн.

– Юстес, – торжественно произнесла она, – это восхитительная девушка…

– Да, она раз убила пантеру или пуму, я уж не помню, кого, шляпной булавкой.

– Я не хотела бы для тебя лучшей жены!..

Она прервала себя, громко вскрикнув. В коридоре раздался грохот, как будто от залпа артиллерийской батареи. Дверь отворилась, и Джэн Геббард вошла в комнату, снова заряжая ружье.

– Один из них выглянул было в коридор, – заявила она. – Я взяла его на прицел, но боюсь, что промахнулась. Слишком темно.

B этом отношении она оказалась права. Брим Мортимер, проснувшийся от звуков оркестриона, хотел спуститься вниз, но выстрел заставил его быстро скрыться обратно в комнату. Там он залег под кровать. Пусть воры берут, что им угодно, все равно, не его это вещи.

– Нам, пожалуй, лучше всего сойти вниз, – сказала Джэн. – Захватите свечу. Нет, я не вам, Юстес. Вы оставайтесь в постели, иначе вы снова простудитесь.

– Хорошо, – послушно согласился Юстес.

§ 4

Из всех свободных профессий для мыслящего человека, пожалуй, наименее соблазнительной является сидение в темном буфете в ожидании, когда Все домашние разойдутся по своим комнатам. Немудрено поэтому, что Сэму, устроившемуся таким образом без четверти восемь, вскоре стало казаться, будто он просидел там целую вечность. Ему еще удавалось смутно вспомнить кое-что из своей прежней жизни до заключения в мрачном буфете, но эти обрывки казались далекими и туманными, неясный и неправдоподобный сон. Перспектива просидеть весь вечер в буфете не пугала Сэма, когда он обсуждал свой план с Уэбстером, и только теперь он понял, сколько мук таила в себе эта пытка. Буфеты, вообще говоря, очень плохо вентилируются, а тот, в котором сидел Сэм, казалось, был совершенно лишен воздуха. Теплота летней ночи и духота в буфете быстро превратили Сэма в мокрую губку. Он невольно сравнил себя с мороженым, которое поставили перед раскаленной печкой. Темнота тоже угнетала его. Ему мучительно хотелось пить и курить. К тому же вскоре у него появились основания думать, что в