Ирка Хортица и компания - Кирилл Кащеев

как тетушкин Кусай? Она ведь чуть не умерла сама, когда он умер!

— Колдовать тебя кто учил, тетушка? — не глядя на Оленьку, спросила Лиза.

— Матушка. У нас в семействе это наследственное. — усмехнулась та.

— А говоришь: бесприданница. — тоже усмехнулась Лиза. — Меня вот кухарка наша, после матушкиной смерти. — и замолчала. Не рассказывать же, что старая русинка ее просто пожалела, после того как тетушка Беата в очередной раз… пошутила. Кабы не та наука, неизвестно, что бы за четыре года, проведенные без матушки, сталось. — А потом фройляйн… тоже. — то-то она удивилась, когда обнаружила, что фройляйн тоже ведьма, хоть и слабенькая. Потом даже и огорчалась немного: уроки колдовства с фройляйн мало чем отличались от занятий географией или литературой. Тетрадки, и те пришлось для них сшить! — А теперь вы тут… Сдается, ведьмы повсюду.

— Не так уж нас и много. Просто тянемся друг к другу. Ладить — не всегда ладим, но находить друг друга — всегда находим. — пояснила Оленька. — Я опять на кухню бегала: ты ж снова за завтраком ничего не пила и не ела. Квас! Матушка сама делает! — с гордостью объявила она.

Есть и пить снова хотелось: слабость поселилась, казалось, даже в костях, словно спасенная козочка вытянула все силы. Лиза провела языком по пересохшим губам и приникла к бутыли. Кисловатая, пахнущая ржаным хлебом жидкость коснулась языка, Лиза глотнула раз, другой… Слабость не проходила, стала кружиться голова, а потом и бутыль оказалась слишком тяжела для ослабевших пальцев и выскользнула, обливая теперь уж квасом многострадальный подол.

«Теперь платье не отчистить». — мысли в голове ворочались лениво, и словно перекатывались как… как гири в пустой бочке, оттягивая голову назад.

— Лиза? Лиза, ты что? — голос Оленьки казался гулким-гулким, будто та кричала внутри колокола.

Дверь распахнулась и сквозь наползающую муть Лиза увидела высокую и широкую фигуру в черной вдовьей шали и с палкой, и услышала отчаянный крик Оленьки:

— Как вы могли? Матушка, тетушка… Как вы могли?!

И наступила тьма.

Развеивалась она долго-долго. Лиза плыла в этой темноте, словно со стороны глядя, как мрак обволакивает ее, скользит по лицу, черными нитями стекает с рук, а вокруг ног оборачивается бинтами. Что-то стучало и скрежетало: стук-стук-стук, бух-бух-бух… Потом загрохотало страшно, невольно заставляя вздрогнуть и застонать, а тьма стала колючей как грубая шерсть, из которой ей обычно шили зимние платья. «Кусалось» везде: грудь, и плечи, и спина, только ноги по-прежнему ничего не чувствовали. Тьма осталась, только теперь переодетая в кружевную, какой у нее отродясь не было, ночную сорочку Лиза лежала на простынях, укрытая тяжелой периной, под которой было невыносимо жарко… и ног не чувствовала все едино.

Снова грохотнуло: остро и сильно запахло дождем.

— Открывай уж глаза, детка, я все равно вижу, что ты очнулась.

В комнате и впрямь было темно, лишь тонкий фитилек ночника развеивал густой мрак. Сама она лежала в постели, а в кресле восседала темная фигура. Вторая такая же, больше похожая на глыбу мрака, прислонилась к стене. Та, что в кресле, подалась вперед, и в отсветах фитиля Лиза увидела лицо Оленькиной матушки. Она опустила платок в таз, и принялась обтирать Лизе лицо и шею:

— Если что нужно, скажи.

Лиза попыталась шевельнуть губами — те слушались плохо, распухший язык едва помещался во рту, а главное — путались мысли. Ей надо было что-то сказать… спросить… только как называются вот эти, неподвижные, под одеялом?

— Ноги… — наконец простонала Лиза.

Рука на ее лице дрогнула, струйка воды от слишком сильно стиснутой ткани потекла по щеке, но Оленькина мама тут же подобрала ее краешком платка:

— Прости, Лизочка, я такая неловкая! Ноги, да, ноги… — она убрала платок от Лизиного лица и тяжко вздохнула. — Лучше будет, ежели я тебе сразу правду скажу.

За окном снова громыхнуло, блеснула молния, а запах дождя стал таким ярким, что Лиза невольно раздула ноздри. Майская гроза идет. В Лемберге она правдами-неправдами выбиралась за город и обязательно бегала босиком по траве под майским дождем. Потом ей попадало, но она все равно бегала.

— Твои ноги… Некоторое время тебе придется обойтись… без ног.

Без ног? Что это значит? Лиза попыталась согнуть колени — не получилось. Она протянула руку под одеялом и принялась судорожно ощупывать — ноги были, никуда не делись, но под руками ощущались как… куски старой кожи. Она изо всех сил ущипнула себя за бедро — и ничего не почувствовала.

— Не бойся. Это не навсегда. — сказала внимательно наблюдающая за ней Оленькина матушка. — Только… на какое-то время.

— По… чему? — насилуя непослушные губы, выдавила Лиза.

— Ты должна быть живая… а потом даже и здоровая. Чтобы однажды выйти замуж и народить девочку. — Оленькина матушка улыбнулась ласковой дрожащей улыбкой. — Такую же чернявую и зеленоглазую, как вы с Агатой. Род прерваться не должен. Но и на остров ты попасть не должна.

Лиза даже хотела спросить, что за остров, но было так сложно собрать и слова, и мысли. Впрочем, одна мысль все же была так сильна, что ей снова удалось выдавить:

— Оленька…

— Ольга сделает, что ей велено! — жестко отрезала Оленькина матушка, вставая. — Это тебе больше не понадобится! — она подняла какой-то мешок… Лизе пришлось напрячь глаза, чтоб сквозь расплывающуюся вокруг муть разглядеть свой кошель со снадобьями. — И это тоже! — к кошелю добавилась тонюсенькая стопочка банковских билетов. Сдается, ее сундук наконец разобрали. — Тебе ни о чем не придется беспокоиться, детка! Найдем женщину, не болтливую, которая станет присматривать за тобой. А пока — совсем недолго! — Владимир покараулит.

Из угла донесся тихий смех, и вторая тень качнулась:

— Присмотрю. Уж она-то у меня не вырвется, не то, что ее коза!

Лиза и не думала, что может быть так больно: беленькая мордочка… крохотные копытца…

— Где…

— Кто ж ее знает? — сверкнувшая молния озарила насмешливо усмехающегося здоровяка. — Сварили уж, небось. Конюх и сварил: молодая козлятина вку-усная!

— Владимир! — резко прикрикнула Оленькина матушка.

— Что я тебе… сделала? — страшным усилием заставляя свой голос звучать, прохрипела Лиза.

— Ты? Ничего. И не сделаешь ничего. — его желтые глазищи светились в сумраке как два фонаря. — А она может моих товарищей от Сибири освободить! И сделает! Она обещала! А ты только мешаешь нашему святому делу! Значит, тебя не должно быть! — в голосе его зазвучало глубокое презрение. — Ты б их освобождать не стала!

Лиза собралась с силами, чтобы выдавить целую, большую фразу:

— Коли они похожи на тебя — нет!

— Ах ты ж! — он замахнулся.

— Владимир! — голос Оленькиной матушки хлестнул как удар бича.

Парень