Ирка Хортица и компания - Кирилл Кащеев

теперь вперед — пошел! — полыхнула новая молния, а pince-à-tige со всей силы стиснули второе медвежье ухо. Медведь взревел в полный голос от лютой боли и… ломанулся прямо в окно!

Хряпнуло, треснуло… Провисшая на одном винте решетка вздыбилась, и непрерывно ревущий от боли молодой медведь протиснулся в окно, волоча на себе визжащую девчонку, и рухнул в воду. Забил лапами…

— Пошел, пошел! — закричала Лиза, роняя pince-à-tige и отчаянно вцепляясь в обернутое вокруг толстой медвежьей шеи сухое мочало. Повисла, едва не сползая с мокрого медвежьего бока. Медведь побежал через двор, рассекая грудью воду и оскальзываясь лапами по размытому гравию дорожки — раскаты грома глушили его рев!

Они вырвались на улицу. Земля вовсе ушла у медведя из-под ног, он пошатнулся, забарахтался, макая всадницу в воду — и поплыл вместе с несущимся между домами бурным потоком воды, погрузившись по самые ноздри и мерно работая лапами.

Они проплыли мимо погрузившейся в воду глиняной хибары: обняв ногами трубу, на крыше сидела девчонка с кошкой на руках. Лизу и медведя что девчонка, что кошка проводили взглядами. Поток повернул и медведя вынесло на респектабельную улицу, застроенную доходными домами: в окнах третьего этажа изукрашенного гипсовыми херувимами особняка толпились люди — не иначе как там собрались все соседи с этажей нижних. Пыхтел самовар и невозмутимая горничная обносила «потопельцев» чаем.

— Маменька, маменька, глядите, девочка на медведе плывет!

Лиза с трудом повернула голову: рядом с ними на бурных волнах крутился круглый обеденный стол, а на нем, поджав ноги, сидела молодая дама с прижавшимися к ней двумя ребятишками.

— Чего только с этим прóклятым наводнением не увидишь. — хмыкнула дама и подгребая доской, принялась подгонять стол к окнам ближайшего особняка — оттуда, готовя веревки, уже свешивались местные жители. На Лизу и медведя поглядывали, но «причалить» не звали, видно, медведь смущал даже ко всему привыкших горожан.

— Бессоромница! Почитай, раздетая по улицам плаваешь, да еще на животном! — обругала ее устроившаяся среди спутанных корней огромного пня старушонка: сама она была в праздничном платке и шитой душегрее поверх платья, точно собиралась на наводнение как на праздник.

Сжимающая револьвер рука дрогнула. Лиза б не отказалась от чего потеплее ее ночного одеяния: мокрая рубашка облепила тело, а хлещущий дождь тек по лицу и волосам. Лиза дрожала от невыносимого холода. Она сбежала, но… что ей делать теперь? Попроситься в какой-нибудь дом — и что дальше? Наводнение кончится, и сердобольные хозяева вернут несчастное тяжко больное дитя его бедной доброй тетушке. Плыть? Куда, и долго ли она удержит револьвер?

Словно прочтя ее мысли, медведь торжествующе взревел… и начал поворачивать.

— Не смей! — Лиза попыталась ткнуть его дулом, но рук она уже почти не чувствовала, как и ног. — Ни за что хомут не сниму, и генеральша не заставит!

Медведь снова заревел: а куда ты денешься! Поднапрягся… и въехал боком в проносящуюся мимо афишную тумбу.

— А-а-а! — от толчка Лиза все же соскользнула в воду, повиснув только на обмотанном вокруг его шеи мочальном хомуте. Поток поволок ее, норовя оторвать от медведя — ухватиться за него второй рукой означало выпустить револьвер.

— Вот она! — раздался голос, который она узнала бы из тысячи. Из-за угла высотного, аж в четыре этажа, здания с ротондой вымахнула гребная лодка, оснащенная по всем правилам Санкт-Петербургского речного яхт-клуба, и разрезая воду узким носом, ринулась к афишной тумбе.

Весло ударило по воде рядом с головой Лизы.

— Ольга, на весла! Я ее вытащу! — прокричал еще один, смутно знакомый женский голос.

Сильные, хоть и тонкие руки, подхватили Лизу подмышки.

— А ну стой! — донесся пронзительный Оленькин крик.

Переваливаясь через борт, Лиза увидела как Оленька, чуть не вываливаясь из лодки, лупит сунувшегося за ней медведя веслом по морде.

— Дай, дай! — Вера Сергеевна, что так язвительно говорила с Агатой Тимофеевной в первый же Лизин вечер в городе, рванула из онемевшей руки револьвер, вскочила…

— Нет! — не закричала — прохрипела Лиза.

Но дуло уже целилось в медведя, курок щелкнул… выстрела не последовало. Еще щелчок, еще…

— Подмок! Гребем отсюда! — сталкивая Оленьку со скамьи, Вера Сергеевна схватила весла. Удар! Не в пример Оленькиным — сильный. Медведь затряс головой, взревел, Вера Сергеевна забила веслом, разворачивая лодку, и попадая то по воде, то по медведю. Окрестности наполнились ревом и плеском, наконец лодка повернулась — и один сильный гребок швырнул ее прочь от медведя. Второй, потом третий… Пытавшийся плыть за ними медведь, наконец, отстал. Подтянувшая на кормовую скамью Лиза увидела как он подплыл к ближайшему дому и взобрался на крышу затопленного крыльца. За окнами второго этажа замелькали испуганные люди.

— Жалко, револьвер отсырел, оборотень поганый теперь к старухе поплывет. — зло бросила Вера Сергеевна.

— Он и был сломан. Револьвер. — отстучала зубами скорчившаяся на корме Лиза. — Беате кавалер подарил, а она сломала.

Вера Сергеевна расхохоталась.

— Решительная вы барышня, Лизавета Григорьевна! Вот, наденьте! — Лизе в руки полетел толстый кучерский армяк. Неловко ворочаясь, она натянула его поверх мокрой рубахи — и закуталась в плотную, царапающую, но восхитительно теплую одежу. От армяка остро пахло махоркой и конюшней и это был бы самый восхитительный запах в мире, если бы…

— Оленька… — выдавила Лиза. — А это правда, что козленка… конюх забрал? — назвать козочку своей у Лизы не повернулся язык — не уберегла ведь.

— Правда! — почему-то радостно откликнулась Оленька. — Он твою козочку в ящик коляски положил, мы ее и вывезли!

— Моя зверушка-подружка за твоей приглядит. Надо же — коза! Впервые такое вижу, чтоб коза была! У меня-то все как обычно, кошка. — пояснила Вера Сергеевна. — А мы-то с вами, барышни, куда? Неровен час, Агата Тимофеевна по наши души явится, ежели оборотня-доносчика никто по дороге не подстрелит. Но я б на такую великую удачу не рассчитывала.

— Нам надо на какой-то остров. — все еще дрожа от холода, пролепетала Лиза. — Твоя маменька… — Лиза бросила на Оленьку виноватый взгляд. — Сказала, что только б я на остров не попала. — и замолчала, увидев выражение Оленькиного лица: вовсе не горестное, и не обиженное, а настроженно-счастливое.

— Матушка на нашей стороне! — выдохнула она и сунулась к Вере Сергеевне, глядя радостно и в то же время вызывающе. — Слышите, Вера Сергеевна? Я вас не обманывала!

— Да слышу уж, слышу… — ворчливо откликнулась та и в глазах ее сверкала и сдержанная, неуверенная пока радость и злое торжество. — И впрямь — она! — она с жадным любопытством покосилась на Лизу и тут же отвела глаза — Не зря я рискнула. — повинуясь сильным взмахам весел