Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева - Зинаида Александровна Миркина

все-таки творят. Оно на их совести. Но ведь совесть усыплена. И Маруся, и Молодец усыплены, зачарованы. Не вольны в себе. Ими распоряжается стихия. Они суть стихия.

Если бы они были только стихией! Тогда с них не было бы спросу. Стихия невиновна. «Знай, что невинен, знай, что не волен», – говорит Молодец. Но ведь и он и она – не только стихия, они еще и люди. И как люди – ответственны. Хотя ответственность того, кто злом упивается, и того, кто ослеплен и обезоружен злом, – разная.

Если бы герои сознательно и свободно творили зло, поэма была бы сатанинской, Молодец и Маруся – детьми дьявола.

При обсуждении этой поэмы Борис Пастернак разошелся во взглядах с Анастасией Ивановной Цветаевой. Сестра Марины считала, что в поэме есть сатанизм, а Борис Пастернак это отрицал. Марина Цветаева тогда, в двадцать шестом году, чувствовала как Пастернак – и обвинение в сатанизме решительно отметала.

Сатанизма действительно нет, любовь ко злу в поэме начисто отсутствует. Но служит ли ее создатель высшим добрым силам?

Это неизвестно. Силы добра и зла перемешаны, перевиты, как жгуты, обойтись друг без друга не могут. И это сплетение и есть жизнь. Стихийная жизнь.

В первой части поэмы-сказки Маруся, мятущаяся между жизнью и добром, изнемогает, отказывается от добра и открывает все двери стихии, одновременно прекрасной и ужасной. Но если в первой части Маруся чувствует себя побежденной и порабощенной стихией, то во второй происходит нечто другое. Она освобождается.

Не от власти стихии над душой. Нет! – От своего сопротивления этой власти. Она, наконец, сливается в одно с этой неведомой, темной, неодолимой силой. И чувствует ее право – быть такой, какая она есть: быть жизненной силой – и только.

Героиня дорого заплатила за свободу души, свободу любви. Немыслимо дорого. Но когда в конце поэмы она улетает с Молодцем в огнь-синь, совершается что-то неизбежное, то, что не могло не совершиться. И ничего кроме освобождения, кроме красоты полета, душа не ощущает. Стихия сметает все плотины и освобождает душу от оков и гирь. Куда она ведет – неведомо. Ведомо, откуда уводит. – Из полужизни. Из вечного сна. Так, как флейтист вывел и крыс, и детей из Гаммельна (поэма «Крысолов»). Гаммельн – энтропия, инерция жизни, а не живая жизнь. А куда ведет флейтист? Куда бы ни вел, но уводит, выводит оттуда, где дышать нечем.

Он меняет стопудовые гири на крылья. Куда они залетят? Неизвестно.

«Борис, мне все равно, куда лететь, – пишет Марина Цветаева Пастернаку. – И, может быть, в том моя глубокая безнравственность (небожественность)»[23]. Так она себя оценивает, растерявшись перед чем-то, опрокинувшим все знакомые мерки. Но как это ни оценивать, – это неизбежно. Душе надо вылететь из омертвелой формы, как бабочке из куколки… Она не выбирала зла. Но стихия, в которой смешивалось и добро и зло, выбрала ее. И душе нельзя было не взлететь, не вылететь на простор.

То, что произошло, не могло не произойти. И нравственность здесь обязана замолчать – не потому, что она не имеет права говорить, не потому, что она выше или ниже поэзии. Ей просто нечего сказать. Она бессильна. Она не несет в себе жизни. А то, что не несет в себе жизни, не несет нравственности…

Трагический перекресток…

Во втором рождении Маруся изо всех сил хотела быть нравственной. Выбрала нравственность. Она – добропорядочная жена и мать. Но все стихийные силы в ней дремлют. Она ведет дремотное существование многих и многих, строящих свои дома на вулкане. Но… вулкан выбрасывает пламя, и – земля и небо меняются местами. Мира больше нет, тверди больше нет. А что есть? Огонь. И душа, вылетающая в родной простор, в стихию – домой!

Не было здесь на земле простора огню, не было полноты жизни.

И до той поры, пока полнота жизни не будет воплощена, – земля будет чревата взрывами, великими и смертоносными…

Никто их не узаконивает, не оправдывает. Марина Цветаева только провидит их. Видит их неизбежность.

Катастрофы ХХ века наступили оттого, что все равновесие довоенной жизни было непрочным, ненадежным, поверхностным, и карточный домик цивилизации развалился от первого же толчка.

Так же, как и равновесие добра и зла в отдельной душе человеческой…

Какой же выход? И есть ли он у человека? У человечества?

Первый ангел, самое совершенное творение, дерзнувшее овладеть огнем, оказался носителем зла. Что же – отказаться от огня, от стихии? Но это равносильно отказу от жизни. Жить без огня, жить без энергии, без жизни – нельзя. Так – не жить? Или жить и искать что-то третье? Возможности истинного прочного равновесия духа и плоти, добра и стихии?

Огонь жизни не может быть грешен – вот что знала глубинным – пророческим – поэтическим знанием Марина Цветаева. Сновиденным знанием, «отродясь» знала. Верой. Верила в жизнь. И верила в Дух. И потому чувствовала, что жизнь и чистая духовность должны были слиться в одно.

Нет, не гасить огонь, а сжечь все темное и выйти в белизну света. Дорасти до белого накала.

В письме Пастернаку в 1926 году она писала о трех видах огня, которые соответствовали для нее трем степеням любви. Огонь и есть любовь. Но есть огонь, который хочет только плоти и вполне насыщается плотью. Это «огнь-ал (та, с розами, постельная)», чувственная, самая поверхностная любовь.

Это для Марины Цветаевой вообще «не в счет, не любопытно».

Проблема начинается с другого огня – любви к душам, души – к душе. Огромная, стихийная, неукротимая ничем сила, пламя, сжигающее все, что встанет на пути его, – огнь-синь. Так она его называет. Синий, как небесная лазурь, так любимая ею, а может быть – и как адское пламя… Этот огонь одновременно и одаряет жизнью, и отбирает жизнь. Кого-то одаряет, у кого-то отбирает. А может быть – одну и ту же душу он и наполняет всем жаром жизни, и убивает. Одновременно. Это уровень страстей, уровень многобожия и трагического выбора между богами. Это уровень Маруси и Молодца. Огонь этот нуждается в пище, как упырь в свежей крови. Кого-то он сжигает, и остаются в пространстве «огромные лоскутья пепла» (то же письмо). Да, это не только пламя жизни, но и пепел смерти. И душа содрогается. Ей надо выбирать между жизнью и добром. Отказаться либо от жизни, либо от жалости и добра. Не жить – или жить по законам дикой природы – леса, зверя – силы, а не добра.

Марина Цветаева в ужасе от законов дикой природы. И в то же время чувствует их у себя в крови.

Это непримиримое несоответствие всей ее жизни. Всю жизнь она отшатывалась от одного берега к