Апокалипсис на Церере - Виталий Сергеевич Останин

если не попытаемся? Однако каким образом сделать это, чтобы не сотворить еще большей беды, я не представлял. Разве что…

Что там говорил Николас о старшем сыне? Что он будет против? А против чего? Не против того ли, что предлагает мой недавний собеседник – войны? Не значит ли это, что в верхушке катаров нет единства?

А ведь похоже на то! Во власти никогда нет и не может быть единства, слишком амбициозные хищники добираются до вершины. Они могут играть в компромиссы, делать вид, что прислушиваются к чужому мнению, но лишь до поры. Для человека, вошедшего в иерархию – любую, – есть одно правильное мнение – его самого. И только неграмотные общинники тыкают пальцем вверх, одним жестом обозначая тех, кто находится над ними, и считая, что они едины.

На деле же власть – это люди. Много людей с разными мнениями и представлениями о том, что хорошо. Это, конечно, применимо к большим числам, но и в малых замкнутых социумах, вроде здешних сектантов, имеет место быть!

Предположим…

Я поднялся на ноги и принялся мерить шагами свою небольшую темницу. Удивительно, но движение помогало думать.

Итак, пока только лишь предположим, что иерархия Отцовского совета разобщена. Младший сын – он у нас глава партии войны, этакий «ястреб» с честным и открытым лицом. Тогда старший – он кто, «голубь»? Сторонник политики изоляции, консерватор, не желающий ничего менять? Его устраивает сложившееся положение – скорее всего, так, хотя это и может быть поспешным суждением. Но примем пока его, за неимением иного.

Остается Отец. Глава этого триумвирата, который может желать… Чего может желать глава секты, верящей в то, что Создатель ведет войну с сатаной в душах людских? Может он поддержать младшего с его горящим взором и желанием срочнейшим порядком очищать станцию от демонов? Может. Но также он способен и бояться перемен, влекущих за собой потерю статуса и власти – тогда примет доводы старшего…

Проводя анализ ситуации, я одновременно отслеживал перемещение Николаса, несущего на своем плече моего дрона. И не смог удержаться от радостного вскрика, когда тот вошел в большой зал. Хватило дальности! Все-таки большой плюс (для меня), что «осознавшие» заперты в небольшом периметре – управляющие палубы плюс прилегающие к ним коридоры.

Конечно, они расползлись по станции, как метастазы, выстроили свою агентурную сеть, имели доступ ко многим помещениям, но вряд ли при этом стали бы проводить важные совещания где-то за пределами контролируемой территории.

Помещение представляло собой переделанный в церковь ангар. Высокие потолки, терявшиеся где-то над головами собравшихся, завешенные тканью с рисунком катарского креста стены, укрытый пружинящим пластиком пол, на который Николас взошел, сняв обувь.

У дальней стены на массивном подиуме располагалась кафедра: три тяжелых даже на вид кресла, два из которых уже были заняты пожилыми мужчинами, а одно, предназначенное для Николаса, пока пустовало. Вдоль стен по правую и левую руку от кафедры находились длинные скамьи, заполненные двумя десятками «осознавших» не столь высокого ранга.

– Тебя настолько увлекла беседа с этим планетником, что ты решил заставить нас ждать? – произнес священник, занимавший центральное место на кафедре.

Как и все здешние служители, одет он был по католическому канону – черная сутана да колоратка на шее. Голову его покрывала классическая круглая шапочка белого цвета. Если мне не врали архивы, а они мне никогда не врали, данный цвет у католиков считался папским.

Отец. Верховный епископ «осознавших». Он был высок ростом, худощав и находился в таком возрасте, когда мужчину еще нельзя назвать стариком, но уже отчетливо понятно, что закат его начался. Клеймо креста на его лбу было вытатуировано – я уже успел узнать, что выжженные печати святого символа наносят только «осознавшим» из боевого крыла.

Значило ли это, что Отец происходит из «голубей»? Вовсе нет! У Николаса как раз знак был вытатуирован, а вот у старшего сына, пятидесятилетнего крепкого мужчины с весьма православной на вид бородой, напротив, выжжен.

– Да, Отец, – без тени смущения на лице произнес младший сын, проходя мимо лавок и усаживаясь на свое место. – Он действительно говорил удивительные вещи. Я считаю, мы должны…

– Еще и вопрос не поставлен перед советом, и голосования не было, а ты уже что-то считаешь, брат! – с упреком произнес старший сын. – Смирение – добродетель…

– Довольно! – Отец поднял руку, призывая собравшихся к молчанию. – Теперь, когда все мы собрались, начнем.

Рука его опустилась на подлокотник кресла, и в тот же миг изображение с камеры моего дрона погасло. Епископ сектантов включил электромагнитное поле, желая избежать прослушки.

20

Стефана разбудил шум за дверью. Строго говоря, в подземных коридорах станции всегда было много звуков, со временем он просто научился их фильтровать и на большую их часть внимания не обращал. Но это барахтанье и пыхтение, словно бы парочка животных устроила случку, раздавалось так близко и было настолько необычным, что внутренний сторож граничника сыграл тревогу.

Он поднялся беззвучно, смахивая ладонью с лица последние следы сна. Скользнул к двери, встав слева от закрытого дверного проема. Вынул нож, спрятав лезвие за предплечьем. Прислушался.

За тонкой, но прочной стенкой боролись два человека. Один пытался крикнуть, второй же всеми силами ему в этом мешал. Буквально через секунду после того, как страж встал за дверью, пыхтение было прервано едва слышным влажным шлепком. Этот звук он не спутал бы ни с чем – так погружается в живую плоть хорошо заточенный клинок.

Не прекращая посапывать, поднялся со своей лежанки Гринь. Опытный путешественник и воин, он тоже умел спать вполглаза и, похоже, вообще никогда и нигде не расслаблялся полностью. Продолжая издавать звуки мирно спящего человека, даже причмокнув пару раз, он очень медленно извлек из-под лежанки лук. Затем, мягко ступая, двинулся в дальний угол комнаты, где его нельзя было увидеть снаружи.

Около минуты за дверью ничего не происходило. Звуковой фон вернулся к норме: едва слышное гудение рециркуляторов воздуха, далекий многоголосый гул людских голосов, лязг останавливающегося и вновь начинающего двигаться подъемника. Только чуткое, уже настроенное на поиск посторонних шумов ухо граничника слышало мерное дыхание человека за стеной. Затем дверь с легким шипением поползла вниз.

Добрых намерений тот, кто приходит ранним утром и убивает дежурного охранника ножом, иметь не должен – так рассудил Стефан. То есть он мог и не желать смерти двум находящимся внутри землянам. В теории. Но страж был практиком. И поэтому, когда крадущийся человек шагнул внутрь, он не размышлял над мотивами пришельца, а просто рванул его на себя, одновременно всаживая под подбородок лезвие ножа.

Гринь шагнул вправо из своего укрытия, оказавшись на прямой линии с дверным проемом, и выпустил стрелу в коридор. С глухим стуком она ударила в тело