Стихи и эссе - Уистан Оден

МНЕ НУЖЕН ДОКТОР[129]

Мне нужен доктор с улыбкой бодрой,Коротконогий, широкобедрый,Животик сдобный, запястья в складках,Весь аппетитный, как куропатка,Тот, что не станет морали длиннойЧитать мне нудно со скорбной миной,А просто выложит карты на кон,Что жить осталось мне — кот наплакал.

АВГУСТ 1968.[130]

Монстр делает, что монстру лишь дано,И что для человека дико, ноЕсть то, что недоступно монстру всё же —Он Речь осилить никогда не сможет:По бомбами изрытым площадямИдёт, отчаянье и смерть плодя,Уставив гири-кулаки в бока,Роняя слюни в ярости быка.

МЫ ОПАЗДЫВАЕМ.[131]

Часы не могут знать, как наше время длится,И о каких событьях нам молиться.Нет времени у нас, точнее — время пик.Не можем мы узнать, который час,Покуда не поймём, какое время в нас,И почему оно другое каждый миг.Нас не устроит тот ответ замысловатый,Котрый мы прочтем в глазах у статуй:Живые лишь вопросом задаются,Кому при жизни лавры достаются,Но скажут мертвые, какой ценой даются.

Когда мы умираем, что с живыми случается, живут они, иль нет?Смерть смертным не понять — ни вам, ни мне.

ПРОСТЫЕ СЛОВА.[132]

Слова простые от корней идут,Их суть ясна без лишней трескотни,В отличье от сентенций пошлых: — Тут,Мол, надо разобраться в самом деле,Действительно ль так хороши они,Иль просто грубы, но достигли цели.

ТОТ, КТО ЛЮБИТ СИЛЬНЕЙ.[133]

На звёзды глядя, понимаешь ты —Им наплевать на нас с их высоты.Их безразличью оправданье есть —И на земле подобного не счесть.

Безумной страсти мы от звёзд хотим?Но тем же сможем ли ответить им?И если нет двух равно сильных чувств,Тем, чья любовь сильнее, быть хочу.

Я поклоняться звездам обреченВсю жизнь, хотя им это нипочем,И если в небе взгляд мой их встречал,Я не скажу, что жутко я скучал.

Когда ж исчезнуть или умеретьСлучится звёздам — в пустоту смотретьУчиться буду, в абсолютный мрак,Но верю, что не долго будет так.

БЕЗВРЕМЕНЬЕ[134]

(Вольный перевод с английского)

Нет, не часы укажут нам,когда войти во храм.У нас Безвременье — не Время.Оно давным-давносовсем не тем полно.Ища причины, треснет темя.Зазря задаст вопрос завзятый,уставясь в очи римских статуй,иной сегодняшний творец:"Чей ныне лавровый венец?" —подскажет лишь мертвец.Живой скончается, а что потом?И вы, и я — умрём, а смерти не поймём.

ДВЕРЬ [135]

Сквозь дверь ворвётся будущность к нам в дом,её загадки, палачи, уставыи некий красноносый шут-шутомпри королеве порченого нрава.Мудрец и в темень убедится в том,что прошлое впускает, как раззява,вдовицу, вышедшую на потравус миссионерским рыкающим ртом.Мы строим заграждения, страшась.Таимся вплоть до смерти за задвижкой,а то поймём, едва наступит ясь,что в нас переменилась ипостасьи, как с Алисой, невидаль стряслась,когда из дылды сделалась малышкой.

1 СЕНТЯБРЯ 1939 [136]

Я сижу в одном из кабаков на пятьдесят второй стрит неуверенный и трусливый, вспоминая утраченные надежды подлого десятилетия: волны гнева и страха циркулируют по темным и освещенным сторонам земли, завладев нашими частными жизнями; неприличный запах смерти оскорбляет ночь сентября.

 Ученые-эрудиты способные объяснить из-за чего обезумила культура, проследив цепь происшествий от Лютера до наших дней, обнаружат произошедшее в Линце, какой великий пример дает психопатический Бог: мне и любому известно чему всех школьников учат — тем, кому зло причинили, пусть зло совершат взамен.

 Сосланный Фукидид не скрыл ничего, что можно сообщить о Демократии, как поступают диктаторы, старческий вздор шепелявя близ безразличной могилы; анализируя все в своей книге, уничтожение просвещения, формирование привычной боли, неумелое руководство и печаль: ведал, что нам предстоит это снова.

 В этом нейтральном пространстве, где слепые небоскребы используют свою абсолютную высоту для объявления силы Коллективного Человека, каждый язык щебечет свое тщетное конкурентоспособное оправдание: но кто может жить очень долго в эйфористической мечте; из зеркала мира выглядывает рыло империализма и международная брехня.

 Тела вдоль барной стойки стерегут свой обычный день: они не должны выходить, пусть музыка вечно звучит, условно все согласились принимать этот форт за подобие дома; забудем о том, что все мы, как испугавшиеся приближения ночи дети в знакомом лесу, которые не были счастливы или послушны.

 Вонючую воинственную чушь несут очень важные персоны, которая более продумана, чем наше пожелание: написанное сумасшедшим Нижинским о Дягилеве является исповедью чистого сердца; заблуждение, вошедшее в кость каждого человека вопит, что невозможна всеобщая любовь, а лишь к одному и только.

 Из консервативной тьмы в нравственную действительность прибывают наивные провинциалы, повторяя свою утреннюю клятву: «Я буду верен своей жене, концентрируясь больше на своей работе.» И беспомощны правители осознать и остановить их обязательный ритуал. Кто в силах разбудить их сегодня? Кто в силах докричаться до глухого? Кто в силах говорить за него?

 Все, что я имею это голос, обнажающий скрытую ложь, романтичную ложь в мозгу чувственного мужчины с улицы" и ложь Власти, чьи здания щупают небо: государство — не вещь и никто не живет сам по себе; голод лишает выбора гражданина или полицию; мы должны возлюбить друг друга или умереть.

 Беззащитный к ночи наш мир окутан ложью; все же, пунктиром повсюду, веселые точки света вспыхивают так, словно обмениваясь сообщениями: возможно я, разожгу подобно им из эроса и пыли, осажденный таким же отрицанием и отчаянием, пламя в ответ.

W.H.AUDEN. SELECTED POEMS

In certain poems the audio version differs from the published text.

W. H. AUDEN (from a preface by J. D. McClatchy)

When he arrived at Oxford as an undergraduate, W. H. Auden went to see his tutor in literature, who asked the young man what he meant to do in later life. "I am going to be a poet," Auden answered. "Ah, yes," replied the tutor, and began a small lecture on verse exercises improving one's prose. Auden scowled. "You don't understand at all," he interrupted. "I mean a great poet."

The Wanderer

     Doom is dark and deeper than any sea-dingle.     Upon what man it fall     In spring, day-wishing flowers appearing,     Avalanche sliding, white snow from rock-face,     That he should leave his house,     No cloud-soft hand can hold him, restraint by women;     But ever that man goes     Through place-keepers, through forest trees,     A stranger to strangers over undried sea,     Houses for fishes, suffocating water,     Or lonely on fell as chat,     By pot-holed becks     A bird stone-haunting, an unquiet bird.     There head falls forward, fatigued at evening,     And dreams of home,     Waving from window, spread of welcome,     Kissing of wife under single sheet;     But waking sees     Bird-flocks nameless to him, through doorway voices     Of new men making another love.

     Save him from hostile capture,     From sudden tiger's leap at corner;     Protect his house,     His anxious house where days are counted     From thunderbolt protect,     From gradual ruin spreading like a stain;     Converting number from vague to certain,     Bring joy, bring day of his returning,     Lucky with day approaching, with leaning dawn.

1930