Ученик архитектора - Элиф Шафак

– Учитель, вы хотите… чтобы мы отправились в земли франков? – недоуменно пробормотал Давуд. – Хотите, чтобы мы увидели их церкви?

– Мы последуем завету Пророка искать знание повсюду: и вблизи, и вдали, – ответил Синан и принялся рассказывать, как много дали ему путешествия. В свое время он посетил и земли франков, и Балканы, и Анатолию, и Сирию, и Ирак, и Египет, и даже Кавказ. – Камни недвижны, но человек, жаждущий знаний, всегда пребывает в движении, – изрек зодчий.

– Но как же так, неужели мы будем учиться у христиан? – спросил Давуд. – Что мы можем перенять у этих неверных?

– Вы должны видеть учителя в каждом искусном мастере, в какой бы стране он ни жил, – возразил Синан. – Запомните: у всех мастеров одна вера.

С этими словами он извлек два бархатных футляра: один длинный и тонкий, а другой круглый. Открыв первый, архитектор показал ученикам огромную серебряную булавку. В другом футляре находилась вогнутая линза размером с крупное яблоко.

– Что это? – поинтересовался Никола испуганным шепотом, словно все эти предметы имели отношение к черной магии.

– Это призма, – ответил Синан. – Ее используют, чтобы наблюдать за перемещением солнечных лучей внутри здания. При строительстве больших храмов она просто необходима.

– А это что такое? – Джахан осторожно коснулся булавки.

– С ее помощью мы проверяем звук. Надо войти в помещение, где находятся несколько человек, поднять булавку до уровня головы и уронить ее на пол. Звук может получиться тихим и сразу заглохнуть, а может звенеть в воздухе очень долго, достигая самых отдаленных углов здания. Но, разумеется, для того, чтобы этого добиться, зодчему надо приложить немало усилий. Некоторые мастера умеют строить так, что в их храмах звуки текут мягко и плавно, словно речные потоки, и даже слово, произнесенное шепотом, слышно всем и каждому.

Никогда прежде юноши не слышали, чтобы их учитель говорил с таким пылом. Глаза его блестели от возбуждения, лицо сияло. Есть три источника мудрости, из которых должен черпать каждый мастер, сказал он: книги, работа и путешествия. Да, для того, чтобы достичь в своем деле больших высот, необходимо беспрестанно читать, трудиться и ездить по миру.

– К сожалению, я не могу отправить в Рим всех четверых, – продолжал Синан. – Мы должны выполнить порученное нам дело. Так что решайте сами, кто отправится в путешествие. Оно продлится недель пять.

Никола, Давуд, Юсуф и Джахан обменялись растерянными взглядами. Желание произвести на учителя благоприятное впечатление, выказав решимость отправиться в дальний путь, боролось в их сердцах со страхом перед неведомым. Юсуф первым покачал головой, давая понять, что не хочет ехать. Джахана это ничуть не удивило. Подобно тому как малая планета вращается вокруг большой под действием ее притяжения, Юсуф находился под постоянным влиянием учителя. Долгая разлука с Синаном была бы для него невыносима.

– Ну а что скажут другие? – спросил Синан.

– Я тоже не могу ехать, – подал голос Джахан. – Если я уеду, кто станет заботиться о слоне?

Он слегка покривил душой. Если бы главный придворный строитель обратился во дворец с официальной просьбой отпустить его ученика на несколько недель, Джахану без труда отыскали бы замену. Но его беспокоила не только разлука с Чотой. Он не хотел уезжать от Михримах. В последнее время дочь султана появлялась в зверинце особенно часто, и в ее прекрасных глазах стояла невысказанная печаль. Возможно, она хотела поделиться наболевшим с Джаханом, поведав ему причины своей грусти, но сознавала, что делать этого не следует.

– Мои родители уже старые, совсем дряхлые, – сказал Никола. – Я не смогу оставить их на такой длительный срок.

Все взгляды устремились на Давуда. Он испустил тяжкий вздох:

– Я готов поехать, учитель.

Синан одобрительно кивнул и произнес, не обращаясь ни к кому в отдельности:

– Если вдруг кто-нибудь из вас передумает и все же решит отправиться в Рим, пусть сообщит мне об этом. У вас есть еще несколько дней на размышление.

* * *

Назавтра Михримах не пришла проведать слона. И на следующий день тоже. Вместо нее явилась Хесна-хатун, которая принесла из сераля последнюю новость.

– Более не жди ее, погонщик, – сказала она. – Наша газель выходит замуж.

– Да что вы такое говорите, дада?

Лицо Хесны-хатун внезапно побагровело, а грудь заходила ходуном – у нее начался очередной приступ астмы. Старуха поспешно вынула заветный мешочек и вдохнула резкий запах целебных трав.

– Не зови меня так. Только она может называть меня дада.

– Расскажите мне всё, – настаивал Джахан, которому сейчас было не до приличий.

Почтенная женщина выполнила его просьбу. Михримах была помолвлена с человеком по имени Рустем-паша. Он пережил уже сорок зим и обладал надменным нравом и неуемными притязаниями. Никто не питал к нему добрых чувств, за исключением Хюррем, супруги султана. Но этого было вполне достаточно.

После того как Хесна-хатун удалилась, Джахан принялся за свои обычные дела. Он работал как заведенный: подмел пол в сарае, вымыл кормушку, начистил слону бивни, смазал ему кожу оливковым маслом, сделал на бумаге несколько эскизов, разорвал листок и вновь принялся рисовать. Потом вскочил, смазал все дверные петли жиром, опять взялся за свой проект и через минуту вновь разорвал рисунок. В тот день он забыл покормить Чоту, чего прежде никогда не случалось.

Вскоре слух о грядущем замужестве Михримах Султан распространился по всему сералю. В полночь Джахан, не в силах более слушать, как все вокруг обсуждают эту новость, выскользнул в сад. Руки и ноги у него ныли от усталости, а грудь сжимала боль, которой он раньше никогда не испытывал. Джахан брел куда глаза глядят и вскоре дошел до стены, отделяющей зверинец от второго внутреннего двора. Не зная, куда теперь идти, он вернулся назад и опустился на землю под тем самым кустом сирени, где некогда рассказывал дочери Сулеймана историю о том, как Чота появился на свет и прибыл из Индии в Стамбул.

Куст, усыпанный белеющими в темноте цветами, казался воротами в иной мир. Джахан прижался ухом к стволу, пытаясь разобрать, что говорит ему земля, но слышал лишь безмолвие. Упорную, зловещую тишину. Поднялся ветер, воздух стал прохладным. Джахан по-прежнему сидел на земле, надеясь, что, окоченев от холода, он утратит способность чувствовать. Но холод не помогал. Его сердце болело по-прежнему.

На следующее утро он послал Синану письмо. Точнее, то была коротенькая записка:

Многоуважаемый учитель!

Если Вы по-прежнему хотите этого, я готов отправиться в Рим вместе с Давудом.

Ваш почтительный ученик Джахан.

* * *

Рим не зря называют городом, где камни насквозь пропитаны историей. В день, когда ученики Синана прибыли туда, моросил дождик – мелкий, теплый и ласковый. Замедлив ход лошадей, Давуд и Джахан некоторое время ехали по городу без всякой цели. Лица прохожих были им незнакомы, а каждая улица казалась еще более удивительной, чем предыдущая. Они миновали мосты, въезжали в арки – то круглые, то стрельчатые – и пересекали площади, сплошь заставленные лотками торговцев. Джахан затруднился бы сказать, каким он представлял себе Рим, но абсолютно точно знал: в реальности город этот оказался гораздо больше и многолюднее, чем в его фантазиях. Они с Давудом, растерянные, почти испуганные, прокладывали себе путь через толпу. Но вот перед ними предстали руины древнего Форума, и юноши остановились, благоговейно затаив дыхание. Мимо проходили монахи в длинных черных сутанах, солдаты, гремевшие оружием, нищие, мало чем отличавшиеся от своих собратьев в Стамбуле. Женщины распространяли вокруг себя аромат духов; римлянки не считали нужным покрывать головы, а их обнаженные шеи украшали драгоценные ожерелья. Давуд всякий раз вспыхивал до ушей и отводил глаза, стоило ему увидеть даму благородного происхождения в платье с глубоким вырезом и пышными рукавами, шествующую в сопровождении служанки. Джахану тоже было неловко, однако он глаз не отводил. На исходе дня они добрались до дома, адрес которого написал им на клочке бумаги Симеон-книготорговец. Для того чтобы отыскать этот дом, им пришлось обратиться за помощью к прохожим, которые, смерив юношей подозрительными взглядами, указали путь в еврейский квартал.

Книжная лавка Леона Буэндиа в Риме как две капли воды походила на лавку его младшего брата Симеона Буэндиа, расположенную в Стамбуле. Дом тоже стоял на мощенной булыжником узкой улице; дверь была такой же старой и обшарпанной; стены в комнатах сплошь покрывали полки, до отказа забитые книгами и манускриптами. Хозяин, пожилой человек с косматыми бровями и огромными ушами, хотя и напоминал брата внешне, но отличался более приветливым нравом.

– Симеон шлет вам привет, – сказал Джахан по-итальянски, после того как старик провел их в дом, усадил за стол и угостил чаем со сладким миндальным кремом.