Ученик архитектора - Элиф Шафак

Рабочие ожидали прибытия строительных материалов, которые должны были доставить морем. Однако из-за неблагоприятной погоды доставка задерживалась, что сыграло на руку Давуду и Джахану. Они получили возможность доскональнейшим образом осмотреть храм, не привлекая к себе излишнего внимания. Поднявшись на холм, ученики Синана сделали десятки рисунков, запечатлев общий вид собора и каждую его часть по отдельности. Гигантские пилястры, колонны, контрфорсы – все это было истинной одой совершенству.

Каждый новый день юноши начинали с того, что отправлялись к дому Микеланджело, где их неизменно не пускали дальше порога. Один и тот же ученик – художник, но, судя по наружности, человек благородного происхождения – стоял у дверей на страже, непреклонный к мольбам и уговорам. Звали его Асканио. Прежде Джахан и думать не думал, что ученик может столь неколебимо охранять покой своего учителя.

– Il Divino не принадлежит этому миру, – как-то сказал им Асканио.

По его словам, Микеланджело питался одним лишь хлебом, отказываясь от всего остального.

– Если на его голову прольется дождь из золотых монет, он все равно предпочтет жить в бедности, – заявил ученик маэстро.

– Но зачем жить в бедности тому, кто может позволить себе роскошь? – удивился Давуд.

– Роскошь Il Divino ни к чему. Все земные блага для него – сущий пустяк.

– А это правда, что он спит не снимая башмаков и никогда не моется? – спросил Давуд, который, судя по всему, вознамерился любой ценой вывести Асканио из терпения.

Щеки преданного ученика вспыхнули гневным румянцем.

– Не надо принимать на веру все глупости, которые болтают люди! – отрезал он. – Жители этого города слишком грубы и жестоки. Друзья Микеланджело, оставшиеся во Флоренции, зовут его обратно. Но маэстро не может покинуть Рим, ибо привык держать слово и слишком любит свое искусство. Вы думаете, здесь хоть кто-нибудь оценил его труды? Нет, римлянам неведома благодарность! – возмущался Асканио. – Чем больше им даешь, тем больше они просят. Знаете, что говорит об этом учитель?

– Откуда нам знать? – буркнул Джахан.

– Алчность затыкает рот благодарности.

Асканио не счел нужным рассказывать о том, что до приезжих из Стамбула и так донесла городская молва. Многие горожане опасались, что Микеланджело умрет, не успев закончить собор Сан-Пьетро. Ведь Il Divino уже достиг преклонных лет, он постоянно пребывал в унынии, нрав его день ото дня становился все более сварливым и капризным. Маэстро досаждали многочисленные недуги: скопление газов, боли в животе, камни в почках, из-за которых он с трудом мочился. Но хотя тело великого художника слабело день ото дня, разум его оставался острым как клинок.

Джахан часто задавался вопросом: боится ли смерти их учитель? Наверное, человеку, достигшему в своем мастерстве такого совершенства, как Синан, трудно смириться с мыслью, что он смертен, рассуждал юноша. Дома, которые построил учитель, будут стоять еще долгое время после того, как он уйдет из этого мира. Наверняка, глядя на эти каменные здания, рассчитанные на века, Синан еще острее ощущает быстротечность собственного существования. Мысль эта, поразившая Джахана, вскоре забылась, чтобы спустя годы вернуться вновь.

* * *

Как-то раз, после очередной неудачной попытки увидеть Il Divino, Давуд и Джахан зашли в харчевню, распространявшую на всю улицу запах дыма и горячего жира. Они заказали пирог с угрем, жареных перепелов и сладкое блюдо, называемое туррон. Тут Джахан заметил, что за ними наблюдает некий незнакомец, надвинувший шляпу на самый нос, дабы скрыть лицо.

– Вон тот прохвост, кажется, следит за нами, – шепотом сказал он Давуду. – Только не оборачивайся.

Предостережение оказалось тщетным. Его товарищ инстинктивно обернулся и громко спросил:

– Кто? Этот, что ли?

В то же мгновение незнакомец вскочил, опрокинув стол, и выскочил на улицу, словно одержимый бесом. Давуд и Джахан обменялись недоуменными взглядами.

– Наверняка это какой-нибудь мошенник, – пожав плечами, предположил Давуд. – Он догадался, что мы чужестранцы, и хотел прикарманить наши денежки.

На десятый день своего пребывания в Риме молодые люди в последний раз отправились к дому Микеланджело. Неколебимый Асканио уехал по делам, и место его занял другой ученик, который был значительно моложе и, судя по всему, сговорчивее. Давуд и Джахан представились ему и попросили узнать у Il Divino, не примет ли тот их. К немалому удивлению обоих, ученик приветливо кивнул и отправился в дом. Вскоре он вернулся и возвестил, что Микеланджело ждет посетителей. Молодые люди, пытаясь не выдать своего волнения, последовали за ним. Джахан догадался, что Асканио, не желая лишний раз тревожить любимого учителя, ни разу не доложил ему о настойчивых визитах гостей из Стамбула. Ученики, которые почитают своих наставников как родных отцов, подчас оберегают их покой чересчур ревниво, решил он.

Ученик провел обоих юношей в просторную комнату, где царил страшный беспорядок. Книги, свитки, резцы, молотки, тюбики и коробки с красками, а также одежда валялись здесь повсюду. Окна были завешены тяжелыми шторами, благодаря которым внутрь не проникал уличный шум, а освещение было тусклым и приглушенным, что придавало атмосфере таинственность. Посреди всего этого хаоса пожилой человек, на вид слабый и дряхлый, работал над скульптурой, представлявшей собой мужскую голову и торс. Рядом горели несколько свечей из козьего сала, еще одна свеча в железном подсвечнике была закреплена на голове скульптора. Il Divino был невысок ростом и не отличался крепким сложением, но плечи его были широки, а руки мускулисты. В лице его, обрамленном седеющей бородой, Джахан не нашел ровным счетом ничего примечательного: плоский нос, небольшие темные глаза, сумрачный взгляд. А вот руки Микеланджело – длинные костистые пальцы, обкусанные зазубренные ногти, под которые набились грязь и краска, – сразу приковали его взор.

– Мы очень благодарны, маэстро, что вы согласились нас принять, – с низким поклоном сказал Джахан.

Il Divino бросил, не повернув головы:

– Много лет назад я получил письмо от вашего султана.

– Вероятно, то был султан Баязид, – предположил Давуд.

Не удостоив его взглядом, Микеланджело продолжал:

– Вы, мусульмане, отвергаете скульптуру. Называете скульптурные изображения идолами. Мне этого не понять. Но ваш султан был щедр на посулы. Я собирался принять его приглашение. Хорошо, что я этого не сделал. Если бы я приехал в ваш город, это стало бы моим vergogna grandissima.[21] Но я не приехал.

Голос у Il Divino был хриплым и невнятным. Подобно всем людям, живущим в мире собственных мыслей, он говорил так быстро, что Джахан, плохо владеющий итальянским, понимал его с трудом.

– Как поживает ваш учитель? – осведомился наконец Микеланджело.

Только тут юноши вспомнили о письме, которое перед отъездом вручил им Синан. Микеланджело вытер руки о невероятно грязный фартук и сломал печать. Когда он пробежал письмо глазами, выражение его лица на мгновение изменилось, во взгляде мелькнуло беспокойство.

Давуд поспешил заверить Il Divino, что они будут счастливы доставить учителю ответное послание. Художник кивнул и подошел к столу, заваленному всякой всячиной. Широким жестом он сбросил половину вещей на пол, расчистив место, и сел писать ответ. Судя по глубоким морщинам, бороздившим лоб маэстро, речь в этом письме шла о чем-то весьма серьезном.

Не зная, чем себя занять, Давуд и Джахан, которым хозяин так и не предложил сесть, оглядывались по сторонам. На рабочем столе стояли два макета собора Сан-Пьетро – один деревянный, другой глиняный. Сравнивая макеты с собором, каким он представал в реальности, нетрудно было заметить, что Микеланджело внес некоторые изменения в фасад и отказался от портика. Он также придал другую форму столпам, поддерживающим купол. Многочисленные маленькие окна уступили место большим, что обеспечивало лучшее освещение.

Неожиданно раздавшийся звон вывел молодых людей из задумчивости. Микеланджело, закончив писать письмо, искал воск, чтобы его запечатать. Однако воск никак не попадался ему на глаза, и в раздражении маэстро сбросил со стола пару свитков и стеклянную флягу, которая разбилась вдребезги.

Давуд и Джахан принялись помогать Il Divino. В процессе поисков они заглядывали в ящики, приподнимали книги, передвигали коробки. Наконец треснувшая склянка с воском, на которую явно кто-то наступил, обнаружилась на диване за подушкой. Микеланджело запечатал письмо и перевязал его лентой. Заметив интерес, который молодые люди проявили к макетам собора Сан-Пьетро, он сказал:

– Сангалло понадобилось несколько лет, чтобы завершить проект. Я сделал свой за пятнадцать дней.

В голосе его послышалась откровенная злоба, что привело Джахана в недоумение. Он не мог поверить, что самый знаменитый и почитаемый в Риме художник все еще состязается с покинувшим этот мир соперником. Возможно, скульптура больше соответствует нраву Микеланджело, чем архитектура, решил Джахан. Разумеется, гость умолчал о своем предположении. Вместо этого он указал на прекрасный рисунок, изображающий лошадь, и произнес: